МиниБэнг-2015 завершен!

[BBBleach]

Дорогие участники и зрители!

Закончился еще один МиниБэнг. К сожалению, не все участники из заявишихся добрались до финиша, но, возможно, нам повезет увидеть их работы вне челленджа или же к следующему МиниБэнгу.
Спасибо стойким восьми командам авторов и иллюстраторов, которые радовали нас своими замечательными работами, текстами и артами, на протяжении выкладок! И, конечно же, спасибо читателям — за терпение, поддержку и ваше внимание к челленджу.
Еще раз окончанием МиниБэнга всех и до новых встреч !

Итоговый список работ Блич МиниБэнга-2015

«Желание в благодарность» (Кеораку Шунсуй/Укитаке Джууширо, Кучики Бьякуя/Куросаки Ичиго, Абараи Ренджи/Кучики Рукия; романс; R; слэш, гет (фоном); миди, ~21 тыс. слов) от  NikMaria с иллюстрациями от  Перепендюлька

«Безумец» (Урахара/Йоруичи; драма, приключения; PG-13; гет, джен; миди, ~10 тыс. слов) от  Пэмдар с иллюстрациями от  Rudaxena

«В зеркале воды» (Хисаги/Кира, Гин/Кира, Оторибаши/Кира, Айзен/Хинамори, Хирако/Хинамори и другие персонажи; драма, романс, флафф, детектив; R; джен, гет, слэш; миди, ~30 тыс. слов) от  hime no mori с иллюстрациями от автора

«Я — для тебя» (Базз Би/Юграм Хашвальт, ОМП/Юграм Хашвальт, другие квинси; романс; R; слэш; миди, ~25 тыс. слов) от  Доктор Айзен с иллюстрациями от  Rudaxena и  Taro Amoretti

«Сутра Любви» (Мадараме Иккаку/Аясегава Юмичика, оригинальные персонажи; романс; R; миди, ~ 14 тыс. слов; ) от  Eswet и  _Brownie_ с илюстрациями от  Rudaxena

«Гиблое место» (Акон/Нанао, Нанао/Нему, упоминается АконНему, МаюриНему, намек на Акон/Нанао/Нему; драма, хоррор, сюр; R; гет, фемслэш; миди, ~10 тыс. слов) от  Rudaxena с иллюстрациями от  Юлий Викторович

«Беззвездное небо» (кроссовер с «Sidonia no Kishi»; Асано Кейго, Мидзуиро Коджима, Куросаки Ичиго, прочие; экшен, драма, AU, космоопера, киберпанк, биопанк; R; джен; миди, 34 тыс. слов) от  Kyooka Suigetsu с иллюстрациями  Унылое Говно из Ривии (Dejavidetc)

«Билет в прошлое» (Базз Би/Юграм Хашвальт, другие квинси; романс, космо!АU; PG; слэш; миди, ~~10 тыс. слов) от  Доктор Айзен с иллюстрациями от  Унылое Говно из Ривии (Dejavidetc)

@темы: Организационное, Список выложенных работ, МиниБэнг-2015

---

[Доктор Айзен]

Название: Билет в прошлое
Автор:  Доктор Айзен
Беты:  Terra Celtika,  iris M
Иллюстраторы:  Унылое Говно из Ривии
Персонажи/Пейринг: Базз Би/Юграм Хашвальт, другие квинси
Тип: слэш
Рейтинг: PG
Жанр: романс
Размер: ~10 000 слов
Саммари: У капитана Баззарда Блэка самая лучшая на свете работа. И самые странные клиенты.
Примечание: фанфик написан на Bleach MiniBang-2015
Предупреждения: космо!AU

Вопросы - их было восемь, оказались скучными и шаблонными. Базз Би украдкой поглядывал то в окно, то на часы. Словно школьник, мечтающий о том, что сегодня звонок прозвенит на пятнадцать минут раньше.

— …и последнее. Что заставило вас выбрать именно эту профессию, капитан Базз Би?

Журналистка из корпоративного журнала была молоденькая, зеленая и явно нервничала — запиналась, смотрела куда угодно, только не на Базз Би и все время вертела в руках простенький цифровой диктофон. Гаджеты из докосмической эпохи в этом году снова вошли в моду. А еще шмотки, прически и даже машины. Базз Би, который и до этого любил ретро, ужасно злился. Ну какая радость быть частью толпы?

— Так сразу и не скажешь. Космос это как секс, — он откинулся на спинку кресла, — Один раз попробуешь и потом хочется еще и еще, лет до ста.

Журналистка — как ее там, Момо, что ли, впрочем, все равно, он забудет ее имя через пять минут — заалела аж до самых ключиц.

— Боюсь, редакция это не пропустит. Про секс.

Базз Би милостливо кивнул и озвучил первое, что прыгнуло в голову:

— Ну напиши, что у капитанов самая стильная форма.

Форма и в самом деле была отличная, особенно китель, с эмблемой компании и нашивками летчика первого класса. Базз Би помнил, как впервые шел в ней через космопристань к своему собственному новенькому кораблю. Тогда ему казалось, что за спиной вот-вот развернутся крылья. И еще — что счастливее стать просто невозможно.

Надо же, целый корабль. Целая команда. И он сам — целый капитан!

Но если отбросить лирику, со своей профессией Базз Би определился, когда ему было шесть лет и дело тут было не в форме. Не только в ней.

Туристический концерн «Звездные путешествия Урахары» проводил день открытых дверей, и родители еле увели Базз Би с космопристани. Вечером он подошел к отцу и очень серьезно сказал: «Я хочу один из этих кораблей себе».
И это была не мечта. Это была цель.

Подумать только — ему не хватило какой-то минуты, чтобы улизнуть.

Базз Би проводил журналистку и уже собирался уходить сам, когда ожил динамик на стене и взволнованный голос Нелл разнесся по всему кабинету:

— Как хорошо, что я тебя застала. Поднимись ко мне прямо сейчас, ладно?

Базз Би чертыхнулся. Ведь не собирался же появляться сегодня в офисе, так нет — девочки из отдела маркетинга уболтали. Ты такой фотогеничный, Базз Би, ты так красиво говоришь, Базз Би, давай, поработай немножко на имидж компании, Базз Би.

Да чего уж там — прочитать о себе в журнале будет приятно. А обложку можно приклеить в рубке и этим позлить немного Цан Ду.

— Не плачь, детка, — отозвался Базз Би, нутром чуя какую-то подставу, — Чип и Дейл уже спешат на помощь, а с ними триста спартанцев.

Несколько месяцев назад умница Нелл получила повышение и теперь работала только с вип-клиентами. К гадалке не ходи, кто-то из этих нытиков опять накатал жалобу: почему у стюардесс разноцветные волосы, почему не пустили порулить «Штернриттером», почему на одном из спутников Руконгая в лицо прилетело сухим пометом. Сто тысяч почему на любой вкус.

Кто-то изливал свое возмущение в интернете — на форумах и в личных блогах, а особенно упертые заявлялись в головной офис, выразить свое возмущение лично — директору, секретаршам, охранникам, уборщицам, роботу-раздатчику напитков. Но чаще всего — капитану.

Базз Би потребовалось два месяца такой жизни, чтобы прокачать похуизм до восьмидесятого уровня. Он терпеливо отвечал на все претензии. И иногда сам себе напоминал менеджера по работе с конфликтными клиентами.

Видите ли, мэм, наши стюардессы свободные женщины в свободной Галактике, а красные волосы совершенно точно не являются следствием какой-то ужасной болезни.

Понимаешь, парень, корабль слушается только капитана. Но ты можешь сфотографироваться в моей фуражке, а потом рассказывать приятелям, что провел нас всех сквозь метеоритный дождь, идет?

Я предупреждал вас, сэр — если хотите фотографировать аборигенов, заплатите им доллар. А сейчас просто представьте, что это мог быть камень.

В святая святых компании — отдел продаж — Базз Би вошел, сияя доброжелательной улыбкой. В кабинете Нелл его действительно ждала подстава — лет двадцати пяти, голубоглазая и светловолосая.

— Вот, господин Хашвальт, это и есть наш капитан Блэк. Как я и говорила, он еще очень молод.

— Здравствуйте, — отозвался Базз Би, разом переставший что-либо понимать.

У господина Хашвальта было спокойное приятное лицо и крепкое, уверенное рукопожатие. Меньше всего он походил на скучающего богача, готового выпить из персонала всю кровь за свои миллионы. И еще — Базз Би его видел первый раз в жизни.

Лицензию и все, что к ней прилагается — экипаж и корабль — Базз Би получил полгода назад, с тех пор успел совершить двенадцать рейсов и помнил в лицо каждого пассажира. И уж точно не забыл бы человека с такими светлыми и густыми ресницами, как у Хашвальта. Интересно, ему моргать не тяжело?

В любом случае, вариант с жалобой отлетал сам собой.

Нелл, перехватив вопросительный взгляд Базз Би, ослепительно и вымученно улыбнулась.

— Господин Хашвальт хочет заказать Большой Круг. Но, видишь ли, ему нужен «Штернриттер».

Базз Би мысленно присвистнул. Ох ты ж нихрена себе — Большой Круг! Индивидуальная экскурсия по самым живописным спутникам Руконгая стоила как крыло самолета. Менина однажды сунула нос в прайсы и потом весь день ходила с круглыми глазами.

— На самом деле, — голос Хашвальта оказался под стать его лицу, спокойный и приятный, как у профессора в престижном институте или дорогого психоаналитика, — в первую очередь я имел в виду не корабль, а экипаж. И, конечно же, капитана. Я слышал, в Академии вас называли юным гением.

— Вы читали мое досье? — зачем-то уточнил Базз Би. Любой нормальный турист, привыкший планировать свой отдых, полезет искать информацию и отзывы о турагенстве и его сотрудниках. А господин Хашвальт выглядел так, словно планировал не только отпуск, но и жизнь — лет на двадцать вперед.

— Читал и оно мне понравилось.

В другой ситуации Базз Би тут же надулся бы от гордости — за девочек, за Цан Ду с Эсом, ну и за себя до кучи. Если из ста с лишним пилотов выбрали его — значит, он действительно гений. Не то чтобы Базз Би в этом сомневался — но этого Хашвальта хотелось немедленно обнять и позвать в бар.

Была только одна проблема — видимо, именно она объясняла напряженную улыбку Нелл.

— Я в отпуске с этого понедельника. Если бы не журналистка, вы бы меня тут и не застали, — с сожалением пояснил Базз Би, — но мои коллеги…

— Меня не интересуют ваши коллеги, — вежливо, но непреклонно перебил Хашвальт . — Мне нужны вы.

Базз Би сжал зубы. День, начавшийся так хорошо — отпуск, интервью, его довольная физиономия на обложке корпоративного журнала — стремительно катился в задницу. Базз Би любил свою работу и красоты Руконгая, но это был первый за несколько лет отпуск. Очень хотелось провести его на каком-нибудь песчаном пляже, изображая подвыпившего и довольного жизнью тюленя.

— Базз Би, пойдем-ка, поговорим, — Нелл схватила его за рукав и вытянула в широкий белый коридор. Прислонилась лопатками к двери, устало выдохнула, опустив плечи.

— Все очень плохо, да? — посочувствовал Базз Би. — Ну скажи что «Штернриттер» не такой уж шикарный корабль, покажи «Эспаду» или «генерала Ямамото» — вот увидишь, он сам передумает. Не мне тебя учить, как облизывать випов.

Корабли класса «Эспада» в дополнение к шикарным каютам были оборудованы куда более мощными двигателями и могли путешествовать в дальние рукава галактики. Капитан Старк, например, добирался аж до созвездия Уэко, но потом этот маршрут прикрыли. По официальной причине из-за нерентабельности, но до Базз Би доходили другие слухи. О Пустых, которые осмелели до такой степени, что нападали не только на туристические лайнеры, но и на боевые звездолеты Готея.

Но сейчас речь шла не о Пустых, а о том, что для управления «Эспадой» требовался другой класс лицензии — на который Базз Би планировал претендовать года через три, не раньше. Пока его вполне устраивал «Штернриттер».
Нелл ткнула его пальцем в солнечное сплетение — Базз Би ойкнул и отстранился.

— Полегче, железная женщина. Про облизывать я пошутил же, ну!

Нелл махнула рукой и перешла на драматический шепот.

— Да я с ним уже битый час вожусь. Тиа по секрету шепнула, что это знакомый босса. Про корабль — говорила, про то, что ты самой молодой и неопытный — говорила, разве что на столе не танцевала. Он хочет только тебя, понимаешь?

— А я хочу разноцветный коктейль и туземку с цветами в волосах, — нахмурился Базз Би. Хорошее настроение будто менос языком слизнул, — Серьезно, Нелл, у меня билеты на Барбадос. Безвозвратные. И мне по-хорошему уже пора в аэропорт, а я даже вещи не собирал еще.

— Босс сказал, что выпишет премию, если мы перекроем месячный план в три раза, — Нелл нервно комкала юбку, — А нам не хватает полтора миллиона. И если ты не согласишься, — она обернулась на дверь, словно опасалась, что та вдруг стала прозрачной, — они сейчас встанут и уйдут.

Базз Би молчал, размышляя. Премия — это всегда кстати, особенно если в планах у тебя восстановить из пепелища прадедушкин особняк. Само здание Базз Би видел только на фотографиях — но сразу влюбился в его строгую мрачную красоту. Материалы и работа тянули уже не на крыло, а на вполне себе полноценный самолет, причем с золотыми унитазами и кожаными сиденьями, но Базз Би это не пугало.

В конце концов, за четырнадцать дней Барбадос никуда не смоет.

— Большой Круг — это ведь всего две недели, — умоляюще посмотрела Нелл. — Ну, хочешь, я сама заплачу за твои билеты?

Базз Би припомнил, что у нее мудак бывший, повесивший на нее кредит за дом, двое маленьких сыновей и зеленые волосы.

Отказывать женщинам с зелеными волосами он не умел.

Хашвальт сидел неподвижно, разглядывая плакат над столом Нелл — созвездие Голубя и надпись «Будущее на небесах». И Базз Би тоже невольно засмотрелся — не на плакат, на Хашвальта.

Он выглядел как результат эксперимента по созданию идеального человека. Высокий, стройный, с прямой спиной и правильными чертами лица. Даже хотелось зацепиться взглядом за какой-нибудь изьян, чтобы понять, что перед тобой андроид — и не получалось.

Хотя андроидов в турагенстве вроде не обслуживали. Пока не обслуживали.

— Так что, капитан, — напомнил о себе Хашвальт, — мне пожелать вам успешного отпуска?

Точно не андроид. Андроиды так пакостно не улыбаются.

Базз Би откашлялся и тут же разозлился на себя. Да что же это такое, сначала пялится, потом смущается как та мышка с доисторическим диктофоном. Покраснеть еще не хватало для полноты картины.
— Когда вы хотите лететь? — в мыслях он уже составлял список дел на вечер. Оповестить команду — ох и разорется же Кэндис, она вроде тоже собиралась в отпуск — отменить бронь отеля, и попробовать-таки вернуть билеты или получить хоть какую-то компенсацию. Отправить запрос в технический отдел, чтобы проверили корабль. Хотя этим пусть занимаются менеджеры.

Хашвальт не удивился вопросу — как будто знал, какое решение примет Базз Би.

— В принципе, мы на чемоданах. Хоть сегодня вечером.

— Вас будет двое? — деловито поинтересовалась Нелл. Ее улыбка теперь была совершенно искренней.

Зажужжал принтер, выплевывая из себя первую порцию документов. Туристы обычно заполняли их по несколько часов: анкета на визу, расписка, что у тебя нет космической болезни, заявление на страховку, то, другое, пятое-десятое.

— Да, — Хашвальт отвел с лица челку и повернулся — почему-то к Базз Би, а не к Нелл. И произнес четким и тихим голосом: — Я плюс один.

У Базз Би взорвалась голова. Мир дернулся, как изображение на плохо отрегулированном телевизоре и куда-то поплыл.

— Пошли, Базз Би, пошли! Он разрешит, вот увидишь!

Его куда-то тащили, ухватив за руку. Сначала по широким белым ступеням, потом по коридору, мимо витражей, через сад — и опять по ступеням. Базз Би не видел лица своего спутника — только узкую спину, обтянутую синей майкой и короткие светлые волосы.

Еще один коридор — господи, сколько их тут — и они оказывались перед гигантскими двухстворчатыми дверьми, украшенными крестом. Базз Би едва не врезался в темнокожего великана. У него тоже были светлые волосы, а еще странная, похожая на оптический прицел, татуировка на левом веке.

Базз Би, впрочем, больше интересовала пушка. Городские ребята болтали, что из такой можно подбить настоящий космический корабль или даже целого Пустого. Вот бы хоть разок попробовать. Только он ее, наверное, и не поднял бы. Это тебе не из арбалета по кроликам стрелять.

— Я плюс один! — услышал Базз Би. — Капитан Барро, пожалуйста!

— Во дворец нельзя посторонним. Ты же знаешь, Юграм, — глубоким, уверенным голосом произнес темнокожий, — идите играть в лес, только не уходите далеко.

Базз Би вдруг понял — никакой он не великан. И двери не гиганские, а самые обыкновенные. Это просто сам он — Базз Би испуганно сглотнул пересохшим горлом — почему-то стал очень маленьким.

— Он не посторонний, он мой друг, — Базз Би почувствовал, как чужие пальцы упрямо сжимают его ладонь, — Отец про него знает, спросите у него сами.

— Хорошо, — вздохнул великан, который не великан, и открывает перед ними двери, — только потише. И рядом с тронным залом не бегайте.

Базз Би попытался унять мелкую дрожь — настоящий дворец, ух ты! Он сделал шаг вперед и провалился в темноту.

***

Боль в голове утихла, как будто кто-то ее выключил. Базз Би медленно моргнул. Что за ерунда, какие пушки, какие кролики? Впрочем, из пушки он как-то стрелял – в музее докосмической военной техники, а вот кроликов, как любой житель земли, видел только на картинках.

Реальность возвращалась — ровным стуком сердца, запахом собственного одеколона, размеренным голосом Нелл.

— Вы можете посетить Сейретей, приглашение оформляется за двадцать минут, но должна предупредить, что это как Запретный Город в Китае. Войти-то вы войдете, но по факту вас мало куда пустят и мало что покажут. Если очень повезет, вы, возможно, увидите кого-то из капитанов — но они редко покидают Готей.

— На моей памяти, — Базз Би вклинился в разговор, просто чтобы услышать свой голос, — одна маленькая розовая юла ухитрилась сфотографироваться на плече у Зараки Кенпачи. Вот с тех пор седину и закрашиваю. Розовым, в честь юлы.

В тот момент он и в самом деле думал, что поседеет, облысеет и словит парочку инфарктов. Первый полноценный полет в качестве капитана, первые доверенные ему люди.

К счастью, капитан Зараки, кажется, любил детей. Ну, или свои фотографии.

— У капитана Базз Би, как вы могли заметить, прекрасное чувство юмора. Думаю, вам будет с ним интересно, — Нелл захихикала в кулак. Чувствовалось, что ей все еще неловко.

Сам Базз Би уже успел смириться с ситуацией. Раз отпуск накрылся медным тазом — значит Вселенной это зачем-то нужно. Наверняка на Барбадосе он бы отравился паленым ромом или обгорел или наступил на морского ежа.
Другое дело космос — ну что плохого может случиться с человеком в космосе, особенно если у человека лучшая на свете команда и лучший корабль.

— Уверен в этом, — Хашвальт улыбнулся и сразу перестал походить на андроида, — тогда увидимся, — он сверился с бумагой, которую вручила Нелл, — завтра в семь утра, господин Базз Би?

Базз Би кивнул. А перед отлетом он зайдет в медицинское крыло и оставит заявку на осмотр. Его очень беспокоил мультик, увиденный несколько минут назад. Базз Би родился и вырос в Лос Анжелесе. В его жизни не было замков и охранников со странными татуировками, не говоря уже о Пустых.

По большому счету его работа была тяжелой — ответственность за экипаж и пассажиров, постоянные перегрузки, чернота космоса и замкнутое помещение рубки, хорошо хоть Цан Ду постоянно рядом. Базз Би не раз слышал, что пилоты съезжают с катушек, хотя у него не было ни одного такого знакомого. С другой стороны, летал он всего два года, и особыми знакомствами не оброс — работа отбирала все свободное время.

Чертовски не хотелось заиметь какие-то проблемы с психикой, особенно сейчас, когда перед ним открыты все пути и дороги.

Базз Би запретил себе об этом думать. Не сейчас. Сейчас домой, в душ и спать. Отдохнуть перед долгой дорогой.

— Корабль будет ждать вас у восьмого дока. У регистрационного терминала встретит девушка в футболке с фирменным логотипом и проводит на борт. И, если не возражаете, я просто Базз Би, — попросил он напоследок, — без господ.

— Не возражаю, — Хашвальт поднялся и снова протянул руку для прощального рукопожатия, — в таком случае я просто Юграм.
***
Космопристань гудела, как растревоженный улей. Шныряли туда-сюда роботы-уборщики, мерно гудели двигатели кораблей, таксисты зазывали пассажиров. Гремели голоса диспетчеров, то объявляя о начале регистрации на рейс, то призывая кого-то поторопиться, то напоминая о забытом багаже.

Базз Би сидел на ступеньках «Штернриттера», пил кофе и лениво вслушивался в болтовню Менины и Кэндис.

— Значит, мы едем в тур по спутникам Руконгая? Может хоть в этот раз искупаемся.

— А ты купила те шорты?

— Смеешься? За двести тысяч кредитов они должны меня еще и трахать.

— Вы вообще-то на работе, — негромко произнес Цан Ду.

— А ты не подслушивай девичьи разговоры, — Менина недовольно скривила губы и отвесила ему подзатыльник, — Со спины подкрался, озабоченный извращенец!

— Ты кричишь на весь порт про трахающиеся шорты, но озабоченный здесь я, — Цан Ду коротко вздохнул и ловко увернулся от второго удара, — ну хорошо.

Базз Би действительно считал, что у него самая прекрасная команда во Вселенной.

Вот, например, Цан Ду. В свои двадцать с небольшим он уже был одним из самых талантливых пилотов компании — после Базз Би, конечно. На всех аттестационных экзаменах стабильно входил в десятку лучших и мог посадить корабль с закрытыми глазами.

Или девчонки — просто прелесть. Менина так вообще перевелась с «Эспады», наплевав на потерю в жаловании, и перспективу вырасти до старшей стюардессы.

Из общего ряда немного выбивался бортовой медик Эс Нодт. Этот был со странностями — ужасно боялся умереть в космосе и поэтому жил в спасательном модуле, а еще собирал изображения космических богов. Впрочем, Базз Би не смущало ни то, ни другое. В любой команде должен быть свой тихий безобидный псих.

Юграм Хашвальт оказался очень пунктуальным человеком. Он сказал, что будет на пристани в десять и не опоздал ни на минуту.

Разглядев в толпе знакомую фигуру, Базз Би одним глотком допил кофе и поднялся навстречу. После вчерашнего внезапного мультика все еще покалывало в висках, и на душе было неспокойно, но Базз Би твердо решил этого не показывать. Его мозги - это его проблемы, даже если тот белобрысый пацан из видения откликался на Юграма. А сам Базз Би все еще катал это имя на языке и никак не мог остановиться.

Да мало ли на свете Юграмов.

Рядом с Хашвальтом шагал его «плюс один», темноволосый худой подросток в очках. Перед глазами Базз Би замелькали строчки из досье, которое Нелл скинула вечером.

Исида Урю, четвертая группа крови, пищевая аллергия отсутствует, космическая болезнь отсутствует, склонности к клаустрофобии нет, противопоказаний к полетам нет. Остальную информацию – биоритмы, пищевые привычки и прочее бла-бла-блаБазз Би не глядя скинул Менине и Кендис, дальше начиналась их работа.

Еще у Исиды Урю было удивительно серьезное лицо, будто вместо увлекательной поездки его ждала битва с ксеноморфами. Или экзамен по биохимии – с тремя билетами, дополнительными вопросами и без права пересдачи. Базз Би сдавал биохимию в старших классах – и если бы ему предложили альтернативу, предпочел бы пару раз спасти человечество от агрессивных инопланетян.

Он коснулся фуражки, набрал воздуха для стандартного приветствия, но не успел произнести и слова. Исида полоснул его взглядом и резко спросил.

- Вы, наверное, считаете, что это круто, да?

До Базз Би не сразу дошло, что Исида говорито брелке. Обычно всех смущали красные волосы или тоннели в ушах. Или кеды – еще один привет из докосмической эпохи.Базз Би их заказывал через интернет у одного коллекционера из Австралии – выложил круглую сумму, но не жалел ни об одном кредите.

А вот брелок в виде Пустогоон купил тут же, на космопристани. Не потому что симпатизировалПустым– только полный псих может симпатизировать хрени, которая нападает на корабли и жрет людей. Просто это был единственный способ избавиться от торговца сувенирами, невесть как просочившегося через пост охраны. Расплатившись, Базз Би повесил крошечного монстра себе на шею и, как это часто бывает, сразу же о нем забыл.

-Да нет проблем,- Базз Би развязал шнурок и сунул брелок в карман. Он редко испытывал неловкость, но ИсидаУрю смотрел так, будто вчера Пустые сожрали всю его семью и закусили любимой собачкой. Но худшее, что можно было сделать, это начать оправдываться. - Я капитан Блек. Добро пожаловать на борт.

Исида поджал губы. Исходящая от него волна неприязни ничуть не ослабла, наоборот – стала почти осязаемой. ЦанДу закашлялся, Менина вдруг заинтересовалась цветом своих ногтей, а Базз Би даже успел испугаться, что не ошибся насчет собачки.

-Урю,- нарушил неловкое молчание Хашвальт. Голос у него был спокойный, но непреклонный, как у охранника, предлагающего еще раз пройти через металлодетектор, - капитан Блек сказал тебе «добро пожаловать». Скажи и ты что-нибудь.

-Что-нибудь,- коротко ответил тот и скользнул внутрь корабля. Базз Би философски вздохнул. Он и не такое видел – вип-клиенты вообще чудили по-всякому.

- Прошу прощения,- снова заговорил Хашвальт,- Урю пятнадцать и…

-…и у него характер,- понимающе кивнул Базз Би. Он терпеть не мог, когда перед ним извинялись, сразу начинал испытывать ответную неловкость. - Мне тоже было тринадцать. И у меня тоже был характер, такой, что родители иногда уговаривали меня сбежать из дома. А мы разве не остановились на Базз Би и Юграме?

Хашвальт ответил острым изастывшимвзглядом. Неприязни в нем не было, было много всего другого: неуверенность, тоска, упрек. Базз Би снова накрыло волной дежавю. На какую-то секунду он был точно уверен, что видел этот взгляд – но в другом месте, под другим небом.

- Да, конечно,- медленно произнес Хашвальт,- я хотел бы пройти в свою каюту.

- Я провожу, - Менина тут же оказалась рядом. - Сюда, пожалуйста.

- Интересно, в какой рекламе шампуня я видела этого красавчика, - задумчиво протянула Кендис, когда они ушли. - Черт возьми, я хочу такой же!

Беспокойство немного отпустило Базз Би, когда огни космопристани сменились привычной чернотой космоса, а голоса диспетчеров – тишиной кабины. Он привычно выбросил из головы все лишние мысли, сосредоточившись на будущем полете.

У Руконгая было около сотни спутников, но внимания заслуживали только десять. Джунринан, Сабицура, Инузури, Кусаджиши входили в обязательную программу. Зараки стоял особняком – природа там красивая, но местные племена считали, что «демоны с неба» приносят с собой несчастье. Нападать они боялись, но Базз Би все равно не хотел рисковать. Вместо Зараки можно было заглянуть в Сейретей и посмотреть на Дзюдамбо, пятнадцатиметрового робота старого поколения, охраняющего ворота в город. Туристы обожали Дзюдамбо, сувениры с его изображением продавались даже в земных супермаркетах вместе с фигурками капитанов Готея.

- Откуда ты его знаешь? – голос Цан Ду оторвал Базз Би от построения маршрута.

- Кого, мальчишку?– уточнил он.

- Нет, старшего.

Базз Би лениво потянулся и хрустнул шеей.

- Да с чего ты взял, что я вообще кого-то из них знаю?

- Ну,во-первых, я слышал, что на твоей кандидатуре настаивали особенно сильно, - напомнил Цан Ду.

- Это очень легко объясняется,- Базз Би побарабанил пальцами по приборной панели и непреклонно добавил. - Я – лучший.

На самом деле, он признавал, что ему есть куда стремиться, но никогда и никому об этом не рассказывал.

- И если ты надуешься еще сильнее, у тебя щеки лопнут. Вот забавное будет зрелище,- Цан Ду вздохнул – протяжно, но без всякого раздражения. - Во-вторых, вы друг на друга пялились.

- Чего мы делали? – Базз Би поперхнулся воздухом.

-Пялились, - без смущения повторил Цан Ду. - Я думал, вы прямо там обниметесь и станцуете. И третье. Юграм – это ведь Юго, да?

- Наверное,- Базз Би пожал печами. В памяти возник Хашвальт – светлая челка, голубые глаза, прямой взгляд, а имя опять легло на язык. - И что?

- Сам-то не помнишь? – непонятно ответил Цан Ду.

Базз Би шумно прочистил горло. Этот разговор начинал ощутимо бесить.

- Или выкладывай или захлопнись. Я не в настроении, честное слово.

Цан Ду многозначительно покосился на него и тихо произнес.

- Полгода назад. Корпоратив. Мотоциклист.
Базз Би поморщился. Чертовски хотелось забыть эту дурацкую историю, просто взять и вырезать ее из своей жизни.

Пятидесятилетие компании отмечали с размахом, начальство не поскупилось на самый дорогой ресторан в городе. Базз Би, который именно в этот день получил лицензию пилота первого класса, порядочно нагрузился на радостях. Полетов на этой неделе не планировалось, и каждый второй хотел выпить с новоиспеченным капитаном.

Ближе к вечеру они с Цан Ду вывалились на улицу – подышать воздухом и отдохнуть от грохочущей музыки.Базз Би стоял, привалившись лопатками к стене и лениво размышлял, влезет в него еще парочка коктейлей или пора ловить такси. В голове не было ничего, кроме разноцветного тумана, воздух пах листвой и мокрым асфальтом, и Базз Би казалось, что весь город, вся планета, все Вселенная существует только для него.

И тут появился мотоциклист.

Он притормозил у обочины, стянул с головы шлем, встряхнул длинными светлыми волосами – и в нетрезвом мозгу Базз Би что-то перемкнуло.

- Юго,- закричал он и кинулся наперерез потоку машин,- подожди, стой!

Мотоциклист, конечно, уехал, а самого Базз Би чудом не размазало по асфальту. Цан Ду вытащил его обратно на тротуар, признался, что мысленно уже примерял капитанскую фуражку, а потом без предупреждения заехал в челюсть. Беззлобно, но так сильно, что Базз Би перекувыркнулся через бордюр и засыпал всю мостовую искрами из глаз.

На следующее утро этот паразит как ни в чем не бывало позвонил, сообщил дату ближайшего полета, а под конец ехидно поинтересовался, кто такой Юго и сколько денег он должен Базз Би, что тот аж бросается под колеса.

Базз Би глотнул минералки, поморщился и ответил чистую правду:

-Понятия не имею.

И сейчас он не мог сказать ничего нового.

@темы: МиниБэнг-2015

---

Изменения в порядке выкладок

[BBBleach]

По техническим причинам выкладка команды  Доктор Айзен и  Унылое Говно из Ривии (Dejavidetc) (Базз Би/Хашвальт, Исида Урю, Цан Ду, другие квинси; слэш; космо!АU) переносится на 20 июля. Команда  Доктор Айзен и  Taro Amoretti (Базз Би/Цан Ду; слэш; демон!AU), к сожалению, снимается с участия.

---

Таким образом, до конца МиниБэнга-2015 нас ждут следующие выкладки:

14 июля —  Kyooka Suigetsu и  Унылое Говно из Ривии (Dejavidetc) (Ичиго, каракурцы, разные персонажи; джен; космопанк, киберпанк, АУ, ксеноморфы, биоморфы, кроссовер с "Рыцарь Сидонии" )

20 июля —  Доктор Айзен и  Унылое Говно из Ривии (Dejavidetc) (Базз Би/Хашвальт, Исида Урю, Цан Ду, другие квинси; слэш; космо!АU)

Все изменения отражены в расписании.

запись создана: 17.06.2015 в 20:54

@темы: Организационное, МиниБэнг-2015

---

[Rudaxena]

Название: Гиблое место
Автор:  Rudaxena
Иллюстратор:  Юлий Викторович
Персонажи/Пейринг: Акон/Нанао, Нанао/Нему, упоминается АконНему, МаюриНему, намек на Акон/Нанао/Нему
Тип: гет, фемслэш
Рейтинг: R
Жанр: драма, хоррор, сюр
Размер: миди, ~ 10 тыс. слов
Саммари: Нанао всегда казалось, что в Двенадцатом отряде творятся темные дела. Слишком тяжелые взгляды у офицеров, служащих под началом Маюри, слишком отрешенный вид, слишком странное отношение к боли. Исключение - Акон: Нанао кажется, что его еще можно спасти.
Примечания: фанфик написан на Bleach MiniBang-2015
Предупреждения: без ХЭ

По техническим причинам иллюстрации будут позже.

- А вот и моя милая Нанао, мой нежный цветочек! – пропел капитан Кьораку, когда Нанао, не без труда обогнув груду строительного мусора, наваленную прямо посреди пола, наконец подошла к столу и поставила на него поднос.
Восстановительные работы в Готее достигли практически вселенских масштабов и, выходя какого-нибудь кабинета по поручению, Нанао уже не была уверена, что, вернувшись, застанет его на месте.
Сегодня с утра разбирали завалы на чердаках и красили крыши и стены – и, хотя на улице был ощутимый ветер, а окна были раскрыты настежь, вокруг пронзительно пахло краской. Нанао искренне не понимала, почему капитан, с утра занимавшийся разбором отчетов, до сих пор не потерял сознание, а вместо этого по привычке пытался заигрывать с ней.
- Ты с каждым днем все краше, как распускающийся молодой бутон!
Нанао не уставала удивляться, как капитан Кьораку, потерявший один глаз, переживший гибель сотни друзей и товарищей и похоронивший капитана Укитаке, ухитряется при желании выглядеть шаловливым, словно молодой горный козел.
За это она его и любила.
- Только без рук! – строго прикрикнула Нанао, уворачиваясь от дружелюбного щипка за ягодицу. Несколько секунд капитан старательно изображал искреннейшую обиду, но когда этот маленький ритуал был с честью выполнен, грустно улыбнулся и вздохнул.
Нанао уже было развернулась и собиралась уходить, но этот вздох заставил ее остановиться.
- Капитан?.. – как только улыбка сошла с его лица, капитан Кьораку словно весь потяжелел, прогнулся под невидимым грузом. Нанао ненавидела это зрелище, и ей стало мучительно стыдно. В следующий раз она позволит капитану щипать ее сколько угодно, а может, даже положить голову ей на колени – лишь бы с его лица не спадала эта безмятежная маска и не открывались настоящие черты: изъеденная печалями, ожогами и морщинами кожа, усталые, беспокойные глаза, растрескавшиеся бледные губы.
Каждый раз Нанао обещала себе быть с ним поласковее, но снова и снова попадалась на удочку самообмана и верила, что веселый распущенный капитан – это правда, все встало на свои места и больше не изменится.
- Не грусти, Нанао, все проходит, и это пройдет, - мягко сказал капитан Кьораку, поймав ее взгляд. – Скоро все образуется, и мы заживем лучше прежнего. Но я определенно буду чувствовать себя лучше, если перед сном ты споешь мне колыбельную!
- Только через мой труп, - отрезала Нанао, и капитан довольно рассмеялся.
- Хоть что-то в этой жизни остается неизменным! Остальные капитаны определенно должны мне завидовать. Разве можно доверить дело первостепенной важности Абараи? Или Мацумото?..
- Для меня есть задание? – на мгновение Нанао показалось, что она ослышалась. Последнее время – ей казалось, что пару тысяч лет, не меньше – в Готее не происходило ничего. Даже одиннадцатый отряд вел себя на удивление тихо: какая-то пара-тройка драк за месяц. Все устали и были вымотаны ежедневными восстановительными работами, и Нанао казалось, что все жители Сейрейтея будут латать дыры на своих и чужих жизнях ближайшую вечность.
- Не скажу, что с охотой отправляю тебя, Нанао, но лучшего исполнителя не найти. Я бы сам взялся, но, боюсь, Маюри слишком быстро меня рассекретит, - усмехнулся капитан Кьораку.
- Неприятности в Двенадцатом? – собственный голос показался глухим и одновременно резким. Она всегда недолюбливала Двенадцатый отряд, но неприятное тянущее чувство, внезапно заворочавшееся в груди, определенно было связано не с этим. Если с Одиннадцатым отрядом – теоретически – еще можно было договориться, пусть даже грязными уловками вроде связки бананов для лейтенанта Кусаджиши, то Двенадцатый был чем-то вроде пороховой бочки. Всегда – и особенно сейчас.
Сейчас каждый был занят своим – и вместе с тем общим – делом: перерасти прошлое, пропустить его сквозь себя, забыть и жить дальше. Готей словно слился в едином порыве – во всяком случае Нанао на своей памяти не могла привести ни одного похожего примера. Но чем ярче становится круг света, тем чернее становится тьма на его краях – тьма, в которой таился Двенадцатый отряд. Нанао не доводилось бывать в его лабиринтах или, вернее сказать, катакомбах, но из того, что она видела во время визитов с капитаном Кьораку, из того, о чем была наслышана, она составила себе представление как о месте, где творятся все самые страшные вещи этого мира. Хотя нет, не верно, Двенадцатый отряд и был полноценным миром, которые населяли отчужденные люди, больше похожие на манекенов, и единственные искры, которые плясали в их глазах – отблески от очередной проведенной со взрывом реакции. Для тех, в чьих жилах течет ледяная вода вместо крови, нет моральных рамок, нет пределов жестокости и беспристрастному любопытству. Взять хотя бы лейтенанта Куроцучи: что за безжизненный вид, что за отстраненность во взгляде? Поначалу Нанао казалось, что лейтенант Куроцучи видит что-то такое, что не доступно глазу обычного человека, но время шло, и ничего не менялось, никакие невидимые чудовища не набрасывались со спины, не вгрызались в горло. Все просто приняли воспитанницу капитана Куроцучи такой, какая она есть – красивая кукла, которая неожиданно обрела душу и еще не поняла, что с ней делать.
Конечно, не исключено, что такой лейтенанта Куроцучи воспринимала только Нанао, погрязшая в собственных предубеждениях, но гораздо приятней было думать, что весь Готей с ней полностью солидарен.
Что творилось в голове капитана Куроцучи и в лабораториях Двенадцатого отряда сейчас, когда внимание к ним поутихло? Нанао не была уверена, что хочет знать.
- В Двенадцатом отряде пропадают люди, - произнес капитан Кьораку медленно, словно осторожно пробуя каждое слово на вкус. – Я не могу утверждать, потому что не знаю точно, но по моим источникам около двадцати офицеров никто не видел уже около полугода. Их нет среди погибших, их не отправляли в Улей, не казнили, не переводили в другие отряды. Они не поступали в Четвертый отряд, не числятся в списках беглецов или предателей – я запросил у Маюри всю отчетность. Их просто нет.
- Вы думаете, что?.. – Нанао не договорила; воображение уже рисовало ей страшные сцены пыток в катакомбах Двенадцатого отряда, а капитан Куроцучи стоял в озере крови и демонически хохотал своим скрипучим, похожим на птичий клекот, смехом.
- Я ничего не думаю, - покачал головой капитан Кьораку. – Я хочу знать наверняка. Маюри, когда я вызвал его на разговор, разразился проклятиями и так ничего мне и не сказал – ну да я особо на это и не рассчитывал. Он утверждает, что все его люди на месте, но, если мне кажется, что их не хватает, я могу пожертвовать пару десятков своих офицеров для его анатомического театра.
- Возмутительно!.. – у Нанао даже перехватило дыхание от злости. Как капитан Куроцучи посмел так разговаривать с Главнокомандующим! Почему он все еще не предстал перед судом за свои слова? Кем он возомнил себя…
- Нанао, - примирительно поднял руки капитан Кьораку. – Не принимай все так близко к сердцу. К этому вопросу лучше подойти с трезвой головой. Конечно, Двенадцатый отряд – это владения Маюри, но я не могу сидеть спокойно, когда там творится черти что. И я хочу, чтобы ты мне помогла.
- Слушаю, капитан.
- Ты немного поработаешь в Двенадцатом и постараешься узнать, что там происходит.
Нанао замерла. Не то чтобы предложение ее испугало – нет, скорее удивило, как удивил бы капитан Кучики, решивший поиграть с лейтенантом Кусаджиши в догонялки.
- Капитан, вы уверены? Может, гораздо проще потребовать у капитана Куроцучи объяснений? Устроить собрание, пригласить всех старших офицеров…
- Маюри слишком умен, а еще он подозрителен и хитер. Не стоит его недооценивать, - отмахнулся капитан Кьораку. – Если я вызову его на официальное разбирательство, он постарается сделать так, чтобы мы ни нашли в его лабораториях ни единого свидетельства нарушений. Проще все уничтожить, а потом создать заново, чем вернуться в Улей – и уже навсегда, ведь правда? – он легко улыбнулся.
- Вы правы, капитан, - Нанао сглотнула и провела языком по пересохшим губам. Она не боялась, нет. Просто даже представить не могла, что ее ждет.
И как встретит ее капитан Куроцучи.

***
- Делать мне больше нечего, нянчиться с твоей молокосоской! – выплюнул капитан Куроцучи, когда все возможные аргументы были исчерпаны и не произвели на капитана Кьораку ни малейшего впечатления.
Капитан Куроцучи говорил много, очень много, ругался, угрожал и причитал – Нанао не смогла бы повторить его тираду, потому что где-то на середине монолога перестала слушать. Ее внимание захватили странные аппараты, громоздившиеся по первой лаборатории от пола до потолка; некоторые из них стыдливо выглядывали даже из вентиляционных отверстий и горшков с цветами.
Капитан Кьораку поднял Нанао ни свет не заря и, ласково придерживая под локоть, лично проводил до Двенадцатого отряда. Сказать, что капитан Куроцучи был удивлен, когда на пороге у него возникли непрошенные посетители, значит ничего не сказать: он рвал и метал, изредка поправляя сползавшее косоде – спросонья оделся кое-как, – разбил несколько пробирок с вонючими жидкостями и даже порывался выбросить в окно подвернувшегося под руку рядового.
- И я не потерплю, чтобы какая-то дура!..
- Достаточно, - капитан Кьораку сердито поднял руку, и капитан Куроцучи утих, только глаза его буравили непрошеных гостей взглядом, полным ненависти и злобы. Капитан Кьораку выдержал паузу и продолжил прежним добродушным тоном:
- Ну, Маюри, чего тебе стоит? Это перспективное направление сотрудничества между отрядами! Инновационная программа обогащения опытом! Только представь: внезапно возникнет острая необходимость в обученных людях – а тут моя милая Нанао! И не только она, сейчас мы отработаем процесс, а потом я отправлю к тебе целую группу перспективных офицеров.
- Да гореть им в аду, - процедил Маюри еле слышно. Капитан Кьораку сделал вид, что не заметил.
- Естественно, программа работает, так сказать, в оба конца. Буду ждать от тебя список офицеров, которых я с радостью приму на обучение в свой отряд.
- Как-нибудь обойдусь.
- Тогда по рукам, - просиял капитан Кьораку.
Вот и все, с этого момента Нанао официально была зачислена в штат Двенадцатого отряда на испытательный срок. Нанао не думала, что все обойдется малой кровью, и капитан Куроцучи действительно согласится. А может, и надеялась на это. Хотя что он мог противопоставить Главнокомандующему? Бить по руке, которая тебя кормит, - это не метод капитана Куроцучи. Он предпочитает действовать куда тоньше.
- Если твоя девчонка сунет руку в кислоту или выпьет экспериментальный образец, я умываю руки, - выплюнул им вослед капитан Куроцучи, подтверждая догадку Нанао.
- Нанао – умная девочка, - ответил капитан Кьораку таким тоном, что стало ясно: в случае чего капитан Куроцучи ответит головой.
На том и порешили.

*
- Доброе утро, - поприветствовала Акона Нанао и, не дожидаясь ответа, прошла на свое место. Она давно перестала ждать проявлений какой-то учтивости от представителей Двенадцатого отряда: все они были поглощены работой – или, вернее, собой – настолько, что не обращали внимания ни на что вокруг. Спустя какое-то время Нанао начала понимать, почему: к концу первого месяца своей «обучающей программы» она уже не ориентировалась, сколько времени прошло, и понимала, что пора возвращаться к капитану Кьораку, только когда тот посылал за ней адскую бабочку.
Лаборатории располагались преимущественно на нижних этажах – подальше от любопытных глаз – и уже то, что Нанао допустили туда, капитан Кьораку считал огромной удачей. В отличие от Нанао: в этих узких темных коридорах без окон, небольших комнатах, отгороженных друг от друга стеклянными перегородками, она чувствовала себя подопытной зверушкой. Двенадцатый отряд все больше напоминал ей лабиринт: если бы ее оставили здесь без проводника, она никогда бы не нашла дорогу обратно. Возможно, капитан Куроцучи на это и рассчитывал.
Но Акон встречал ее и провожал, а если не мог оторваться сам, просил кого-нибудь его подменить – и это значило, что он занят настолько, что не видит и не слышит ничего, кроме очередного эксперимента.
Рядовой вежливо поклонилась и пошла по своим делам, а Нанао уселась на высокий стул неподалеку от Акона и принялась наблюдать за ним. Делать все равно было нечего: ее не подпускали даже к мензуркам, не давали в руки ни одного, даже самого безобидного, реактива – словно одно ее прикосновение могло навредить чистоте эксперимента.
Нанао оставалось только целыми днями скучать, пытаться разобрать хоть что-нибудь в валявшихся повсюду отчетах и строить планы, как выведать у Акона информацию, ради которой капитан Кьораку обрек ее на это бездействие.
Пока выходило плохо: сама она не могла без посторонней помощи найти даже уборную, а Акон был настолько неразговорчив, что Нанао, пожалуй, было бы более комфортно проводить время в обществе деревянного истукана.
- Добро пожаловать, - сказал Акон Нанао в первый день так враждебно, что она решила: они никогда не найдут общий язык.
Да и с чего бы? Они были знакомы и раньше, но дальше безразличного приветствия дело никогда не заходило. Ни общего круга интересов, ни общих знакомых, ни общих целей в жизни – совершенно разные люди из разных миров. Бледный, меланхоличный и невозмутимый Акон казался Нанао высокомерным и черствым, а нелепые рога придавали ему окончательно безумный вид. Хотя Нанао пора было бы привыкнуть: два ряда маленьких рожек ни шли ни в какое сравнение с нелепыми модификациями тела, на которые она наталкивалась то тут, то там. Хвосты, лишние пальцы, звериные клыки, шипованные хребты, звериные когти – это далеко неполный список отклонений, который Нанао ответственно заполняла, мысленно содрогаясь над каждой новой строчкой. Хотя встречалось и более невинное, например, уродливые шрамы, как у офицера Канзаки. Неровный сизый бугор пересекал ее горло и скрывался в вырезе косоде – спереди и сзади. Офицер Канзаки была едва ли не самым приветливым и отзывчивым человеком в Двенадцатом отряде и не раз провожала Нанао на ее рабочее место. Именно поэтому Нанао однажды решилась спросить:
- Серьезное сражение? – и выразительно показала глазами на шрам.
Канзаки уставилась на нее непонимающим взглядом, а потом расхохоталась:
- Нет, я просто пыталась вживить себе крылья. Неудачно.
Нанао понимающе кивнула, с трудом сдерживая тошноту, и, поблагодарив Канзаки, поскорее прошмыгнула мимо Акона в свой угол. Тот усиленно боролся с какой-то непослушной розоватой субстанцией. День прошел в тягостном молчании, хотя через пару часов Акон все же победил и оставшееся время курил, перечитывал отчеты и ругал нерасторопных рядовых. Нанао могла бы заговорить с ним – но вопросов задавать ей больше не хотелось. Капитан Кьораку зря так расхваливал превосходство Нанао: в отличие от нее, та же Мацумото смогла бы разговорить, пожалуй, любого.
Но капитан Кьораку выбрал именно ее – а значит, она должна была действовать. Пару мгновений покрутившись на стуле, Нанао встала и, решительно подойдя к Акону, заглянула через плечо.
- Что ты делаешь?
Акон вздрогнул и медленно повернулся, осторожно придерживая небольшую микросхему. Он выглядел немного удивленным.
- Тебе интересно? – спросил он.
- Конечно, - не моргнув глазом, соврала Нанао. – Ведь я хочу поучиться у тебя.
Акон неопределенно хмыкнул и отвернулся. Нанао никогда не была хорошей актрисой.
- Я пытаюсь разработать третий глаз, - неожиданно ответил Акон через несколько минут, когда Нанао уже отошла и вернулась к своим записям. – На непостоянной основе. Это было бы удобно: отправляешься на задание – активируешь третий глаз, например, на затылке. Можно не бояться нападения со спины.
Нанао замерла. Подобное могло привидеться ей разве во сне – безупречная защита от недоброжелателей, подкрадывающихся со спины. А в Двенадцатом отряде это считалось возможным.
Двенадцатый отряд не верил в сказки – он старался воплотить их в жизнь.
- Это и есть глаз? – спросила Нанао, снова подходя ближе. Перед Аконом в небольшой стеклянной коробке в воздухе колыхалось нечто. Небольшой сгусток энергии на первый взгляд напоминал головастика, но, приглядевшись, Нанао различила почти оформившийся зрачок, мутноватую радужку и что-то, похожее на оборванные мышцы. Это было настолько необычно и завораживающе, что Нанао могла бы смотреть на странное существо вечно – но Акон открыл коробку, засунул руку внутрь и невозмутимо ткнул пальцем прямо в глаз существу. То взвизгнуло и упало на пол коробки.
- Плохой образец, - покачал головой Акон, словно размышляя вслух. Увидев, что Нанао за ним наблюдает, он пояснил: - Слишком хрупкий. Видишь, я просто в него ткнул, и он умер. А если в глаз попадет стрела? Я бы предпочел, чтобы она отскочила.
Нанао слушала, открыв рот: отскочила? Стрела отскочила от глаза?
Но Акон оставался настолько невозмутимым и день за днем возился с новыми образцами, пытая их всевозможными способами, что в груди Нанао начала расти уверенность: он добьется своего.

*
За последнюю неделю капитан Кьораку не раз пытался остаться с Нанао наедине: расспросить лично, как продвигается ее маленькое расследование, узнать, не нужна ли помощь и, конечно, не обижают ли ее, но Нанао использовала уже все возможные уловки, чтобы не попадаться ему на глаза.
Последние три дня она не ночевала в своей комнате, предпочитая проводить время у Мацумото.
- Настойчивый ухажер? – понимающе спросила Мацумото, пропуская еена порог. – Я бы на твоем месте так не торопилась сбегать.
Нанао ответила что-то невнятное, и Мацумото больше не задавала вопросов. Нанао ни за что бы не призналась, но она была ей благодарна.
Не то чтобы Нанао было что скрывать – просто она больше не ощущала в себе прежней уверенности и не хотела представать перед капитаном в таком жалком виде. Мысли путались, как клубки ниток, оставленные в одной корзине, сплетались в неразрубаемые узлы, не давали покоя и мешали спокойно спать. Нанао не находила себе места и не понимала, почему: ее дни протекали настолько обыденно, что любой бы на ее месте наверняка уже умер от скуки. Лаборатории, новые опыты Акона, крики капитана Куроцучи, холодность лейтенанта Куроцучи – все было как всегда, с той лишь разницей, что Нанао научилась передвигаться по территории Двенадцатого отряда без провожатых и, проявив прилежность, удостоилась чести фиксировать ход экспериментов Акона на бумаге, а иногда – подавать ему реактивы и оборудование.
Еще реже – поддерживать беседу о погоде или новостях с первой полосы «Сейрейтейского вестника».
Акон по-прежнему словно не доверял ей, но в его взгляде стали проскальзывать новые эмоции – а может, это Нанао все неверно поняла с самого начала. Высокомерие оказалось осторожностью, равнодушие – неэмоциональностью, предвзятость – требовательностью.
- У тебя хорошо получается, - сказал Акон ей на восемнадцатой попытке расплавить реактив в пробирке. – Молодец.
Восемнадцатая попытка действительно вышла удачной – и если от кого-нибудь другого подобную реплику Нанао сочла бы неприкрытым сарказмом, то от Акона подобные слова звучали искренним одобрением.
Да, определенно все дело было в Аконе.
- В моей жизни до Двенадцатого отряда не было ничего интересного, - неопределенно пожал он плечами на вопрос Нанао неделю назад. – Считай, что она началась, когда я оказался здесь.
Да, так все и было. Двенадцатый отряд стал для Акона смыслом жизни – Нанао читала это в его глазах, слышала в нотках голоса, видела по тому, с каким рвением и критицизмом он относится к работе. Не понимала только одного: почему? Почему Акон смирился с вечным недовольством капитана Куроцучи и безжизненностью обстановки, почему отрекся от всех радостей жизни и практически похоронил себя заживо в глухих холодных лабиринтах? Каждый раз, как Нано оказывалась там, озноб пробирал ее едва ли не до костей.
Наверное, ни на один вопрос в жизни Нанао не хотела знать ответа так сильно, как на этот. И она спросила.
- Я лабораторная крыса, - усмехнулся Акон. – Тебе все это кажется непонятным и скучным? Кажется, что гораздо веселее проводить свободное время в ЖАШ. Я понимаю тебя, наверное, посиделки с друзьями – это действительно весело.
Акон давно занялся своими делами, а Нанао сидела с идеально ровной спиной, словно проглотив указку, и не смела шелохнуться. Уши и щеки лихорадочно пылали: то ли от смущения за некорректный и оскорбительный вопрос, то ли от того, что, подойдя во время разговора ближе, Акон положил руку ей на плечо.
Еще каких-то пару месяцев назад Нанао отмела бы второй вариант как несущественный и даже порочащий ее честь лейтенант. Сейчас она уже не была уверена.
Кажется, так чувствуют себя подростки: резкая смена настроений, ощущение то нестерпимого жара, то холода, неуверенность в себе, смятение в мыслях, буйство гормонов – сама Нанао не помнила, но осознавала, что с ней происходит нечто похожее.
Мацумото, проходившая по коридору, на несколько мгновений остановилась, но потом пошла дальше – а Нанао едва не разучилась дышать. Что бы она сказала Мацумото, зайди та в комнату и увидь Нанао, захлебывающейся злыми слезами? И как Нанао после этого смотрела бы ей в глаза?
Можно было бы сказать, что это аллергия на один из препаратов, с которыми довелось работать в Двенадцатом отряде. Возможно, Мацумото бы поверила, а Нанао осталась наедине со своей ложью.
У нее никогда не было аллергии. Разве что на жестокость, обман и предательство – но почему Нанао вообще считала, что Акон чем-то обязан ей? Почему ее вообще интересует то, что происходит в чужой жизни за закрытыми дверями?
На территории Двенадцатого отряда происходило недопустимое. Нанао должна была сразу доложить капитану Кьораку, но вместо этого стояла и смотрела, задыхаясь от стыда, смущения и еще чего-то – темного, жаркого, разливающегося по всему телу. Три дня назад она пришла в лабораторию раньше обычного, но так и не решилась повернуть дверную ручку – вместо этого бросилась в тень, прижалась к стене и смотрела, смотрела, смотрела.
Она не была первой. Лейтенант Куроцучи – а отныне Нему, просто Нему – и Акон пришли раньше. А может быть, они и не уходили и просто продолжали то, чем занимались ночью.
Нему сидела на краю стола, плотно обхватив бедра Акона ногами и стонала, почти не скрываясь, запрокидывала голову и обнажала бледную шею, подставляя ее под поцелуи Акона – грубоватые, неловкие. Нанао ловила каждый – включая последний, когда, застонав особенно протяжно, Акон разжал объятья и отстранился от Нему.
Они не спеша оделись и вышли из лаборатории – не заметив Нанао.

*
- Я чем-то тебя обидел? – спросил Акон, внимательно глядя на Нанао. Они не разговаривали уже несколько дней, ограничиваясь фразами приветствия или прощания, и молчание в лаборатории становилось все тягостнее.
- Все в порядке, - отчеканила Нанао, особенно резко поднося пробирку с реактивом к спиртовке.
- Мне все же кажется, что нет, - задумчиво ответил Акон и подошел ближе, снова положив ладонь Нанао за плечо. – Ты о чем-то хочешь мне рассказать?
Гордость говорила Нанао, что она не должна поддаваться на подобные уловки. Она должна быть выше этих мелочных страстей, должна держать голову высоко поднятой и не размениваться на подобные…
Она должна быть более внимательна – и тогда больше не одна пробирка, которую нужно держать над горелкой дольше пары секунд, не раскалится докрасна и не лопнет от ее невнимательности.
Нанао поздно спохватилась, что не спросила, что за вещество она разогревает – кажется, оно было синеватым, но сейчас первоначальный цвет установить было уже невозможно: серебристая пыль взметнулась над осколками плотным округлым облаком.
Нанао вдохнула ее прежде, чем услышала предупреждающий выкрик Акона.
Мир погрузился во тьму. Нанао показалось, что когда-то она уже была здесь раньше – именно в этой темноте, уже испытывала ровно такое же ощущение тепла и всеобъемлющей тоски: словно что-то дорогое, нежное и теплое, что долгое время питало и дарило любовь и нежность, отсекли одним резким движением, отбросили на расстояние, которое невозможно преодолеть. Возможно, это был момент смерти Нанао в Мире живых. Возможно – момент ее рождения.
Темнота не была абсолютной. У нее словно было собственное тело, живое, мягкое и текучее, оно обвилось вокруг Нанао кольцами, сжимало их все туже, и ни один вздох, ни одна искра света не могли прорваться сквозь эту преграду. Воздух выходил из легких неровными точками, со странным шипением, и хотя Нанао не делала нового вдоха – просто не могла, – на его место приходила темнота, точно такая же, как была снаружи. Новое мгновение – новый глоток темноты, Нанао упивалась ей, чувствуя, как та заполняет пустоту внутри, те зияющие дыры, что остались в сердце после сотен тысяч прожитых лет. Новое сердце билось ровно и быстро, оно было округлым, упругим и горячим, Нанао чувствовала его жар и отчаянно хотела к нему прикоснуться. Это не казалось сложным – достаточно лишь протянуть руку и погрузить ее в отяжелевшее тело.
Ощущения изменились. Нанао пропустила момент, когда – да это было уже не так важно; сейчас она, жадно, словно путник, выбравшийся из пустыни, хватает ртом родниковую воду, хватала ртом темноту, упивалась ей, заходилась восторгом при мысли, что та течет по ее подбородку и шее, затекает за воротник – и падала, падала в приветливо распахнувшую розоватую пасть бездну.
Без дна, без боли, без жизни.
Нанао сама почти стала темнотой: с неохотой разомкнув веки, они увидела – хотя вокруг не было ни единого источника света, и она, скорее, просто знала, – как кожа на ее руках неспешно темнеет, словно Нанао окунулась в озеро густых чернил.
Идеальная маскировка. Полное слияние с пустотой.
Нанао уже видела, как она, став частью чего-то огромного, непоколебимого и могущественного, разделяет и властвует: смотрит чужими глазами на мелкие дрязги и незначительные печали, не стоящие внимания моменты счастья, которыми живут все души в этом мире. Как, ставших одним из пальцев на гигантской руке, сжимает в кулаке чьи-то судьбы, и, заслышав хруст, разжимает ладонь – с усмешкой на обветренных губах, одной из сотен трещинок на которых она тоже теперь ощущает себя.
Наверное, это и есть Король душ. Наверное, Нанао – избранная.
Любой избранный должен проходить испытания, чтобы доказать свою исключительность – Нанао усвоила это с детства, еще когда, с трудом разбирая по слогам, водила неловкими пухлыми пальцами по пожелтевшим свиткам.
Пустота не говорила, чего именно она хочет, но грудь Нанао начал раздирать страшный кашель, он словно обращал в прах все внутренности и выводил их из легких зловонным прахом. Нанао кашляла, кашляла и не могла остановиться – и уже отчетливо понимала, что провалила испытание и заслужила самую страшную казнь.
Она была готова умереть.

*
Нанао очнулась от поцелуев. Настойчивые, повсеместные, они казались безумным наваждением, но отмахнуться от них не получалось. Неясные силуэты постепенно приобретали форму: странная темная фигура, нависшая над Нанао, оказалась Аконом.
Нанао судорожно вздохнула и перевернулась на бок, снова закашлявшись. Провела рукой по губам – на ребре ладони виднелась серебристая слизь.
- Живая, - тихо сказал Акон, а потом повторил громче: - Живая, живая! – и, повинуясь неясному порыву, прижал Нанао к груди.
Теперь он был целиком ее, принадлежал ей полностью. Акон делал ей искусственное дыхание, он хотел, чтобы Нанао спаслась, обнимал ее, а не Нему. Акон был спасательным кругом, буем, который ограничивал дозволенный простор и удерживал на плаву тех, кто все же решил поспорить с судьбой и рискнул выйти за очерченные рамки. Главное – крепко держаться, и тогда еще одна ничтожная жизнь не закончится, не оборвется по нелепой причине. Нанао не был глупой, определенно, недаром ведь капитан Кьораку не упускал ни одной возможности похвалить ее здравомыслие.
Она будет держаться за Акона из последних сил и никогда его не отпустит.
А еще она уже никогда не будет прежней.

В коридоре раздался шум. Капитан Куроцучи определенно был взбешен: он влетел в лабораторию, топая ногами и яростно вращая глазами. Нанао еще плохо соображала, но поняла, что он ищет ее.
Так и вышло.
- Ах вот ты где! – завопил капитан Куроцучи и, в два прыжка оказавшись рядом с ними, залепил Нанао пощечину.
- Дура, я же говорил, эта девка – дура! – вскричал он еще громче и замахнулся для нового удара.
- Не надо! – второй удар плашмя пришелся по руке Акона, выставленной в предупредительном жесте. Нанао осоловело переводила взгляд с Акона на капитана Куроцучи и не совсем понимала, что происходит. Она все еще полулежала на полу, пытаясь определить, где кончается сон про темноту и начинается реальность.
- Капитан, пожалуйста, не надо, - повторил Акон тихо, но решительно. Нанао не думала, что такое действует на капитана Куроцучи, но случилось чудо – тот фыркнул и отступил.
- Нашелся любовничек, - внезапно захохотал он. – Под твою ответственность. А сам еще долго будешь со мной расплачиваться – мне не нужны проблемы с ее папенькой.
И вышел из лаборатории, громко хлопнув дверью.
Нанао смотрела ему вослед, пока темная фигура окончательно не растаяла в глубине коридора, а потом перевела взгляд на Акона. Тот был напряжен, на его лбу и висках выступила испарина.
Нанао показалось, что это самое прекрасное зрелище, что она когда-нибудь видела.
Акон снова обнял ее – а значит, все было в порядке.

*
Нему зашла в лабораторию так тихо, что Нанао не сразу поняла, что, кроме нее, в помещении есть кто-то еще. А когда опомнилась и обернулась, было уже поздно.
Косоде легко скользнуло с плеч Нему, обнажая ровную белоснежную кожу – словно яркая вспышка света, сверкнувшая сквозь темное глухое покрывало ночи. Нанао даже зажмурилась и отступила на шаг назад, только не знала, отчего: то ли глаза буквально ослепила эта снежная белизна, то ли зрелище было слишком постыдным, слишком неправильным. Возможно, стоило уже давно привыкнуть, ведь в Двенадцатом неправильным было все: и неразговорчивые офицеры, и мрачные своды лабораторий, и странные шутки и грубые пощечины капитана Куроцучи, и отстраненность Акона… И Нему, самой неправильной была Нему.
Только она могла, не смутившись, не отступив, стыдливо прикрывая грудь руками, шагнуть к Нанао почти вплотную и заглянуть ей в лицо своим безучастным, но при этом пронзительным взглядом.
- Хочешь? – спросила Нему почти беззвучно, одними губами, и Нанао не сразу поняла, что ее рука несколько мгновений лежала в чужой ладони, а потом легла на чужую кожу. Нему прижимала пальцы Нанао к груди и смотрела, казалось, прямо в душу, и взгляд ее холодных глаз прожигал в сердце новые дыры.
В который раз Нанао подумалось, что в этих спокойных зеленых омутах плещутся не мирные волны, а злой жидкий азот.
- Хочешь… - протянула Нему – скорее, утвердительно, чем спрашивая.
- Нет! – Нанао словно окатили ледяной водой: перед глазами бешеной круговертью промелькнули события прежней – такой далекой теперь – жизни, а сердце застучало как бешеное, разгоняя кровь по венам. – Нет, Нет! Лейтенант Куроцучи, что вы…
Нанао не помнила, как вырвала ладонь из неожиданно крепкой хватки Нему, как скользнула мимо, легонько оттолкнув ее, как вырвалась из лаборатории, едва не сбив восьмого офицера, заносившего в помещение штатив с пробирками.
Только одна картина стояла перед глазами, как стоп-кадр какого-нибудь фильма: легкое недоумение на лице Нему, которая повернулась вослед Нанао, даже не думая запахнуть косоде, и равнодушный лаборант, даже не обративший внимания на непристойный внешний вид своего лейтенанта.
Нанао казалось, что она готова продать душу за большой сугроб, в который можно окунуться с головой, чтобы хоть немного остудить пылающие щеки и уши.

*
Нанао не боялась непрошеных гостей. Для них у нее всегда наготове был отменный чай или меч – в зависимости от того, кто вздумал пожаловать, и особенно на ночь глядя. Но новых незваных гостей не интересовали ни напитки, ни хороший бой, и Нанао кусала ночами подушку и едва ли не выла, ощущая собственное бессилие. Она не ждала этих снов, не хотела их видеть – но они словно уже жили в ней, только поджидая часа, когда хозяйка закроет глаза.
Сны проникли в ее сознание вместе с серебристой пылью, определенно, и теперь, как ржавчина, медленно разъедали струны ее души – и, Нанао была уверена, на них никогда уже не вышло бы сыграть что-то, кроме душераздирающего скрежета.
А может, это она сама скрежетала зубами, не в силах проснуться, но пытаясь прогнать наваждение?
А может, на самом деле она и не хотела его прогонять? Непрошеные сны были душными, жаркими, они вцеплялись в сонное сознание сотней мелких коготков и царапали, царапали, царапали, пытаясь вскрыть кожу и выпустить то, что под ней. Под кожей у Нанао была темнота – она уже знала это точно. Темнота, которая поселилась в ней после неудачного случая в лаборатории и которую не смог прогнать даже Акон. Темноте нравилось чувствовать себя любимой и нужной, и снова и снова она призывала картины разговора с Нему, только на этот раз Нанао вела себя правильно.
Она больше не убегала – наоборот, старалась делать все как можно медленнее, чтобы в полной мере насладиться новыми будоражащими сознание ощущениями. Тем, насколько бархатистая у Нему кожа, нетронутая шрамами или болезнями – будто нежнейшая водная гладь, на которой нет ни следа ряби. Тем, насколько она белая и тонкая – точь-в-точь рисовая бумага, на которую, неловко повернувшись, разлили чернила – и вот уже сплелась тугая черная коса, которую так и хочется распустить. Тем, насколько выразительные и мягкие у Нему губы – чуть позже их можно будет попробовать на вкус, а пока только предполагать, сладко мучая себя и сгорая от нетерпения.
Не только Нанао сгорала – Нему тоже. Это было видно по чуть порозовевшим щекам, по заблестевшим глазам, по тому, как она чуть покусывает губы, отчего они становятся чуть припухшими и красноватыми, словно готовый распуститься бутон вишни, по тому, как начинает дышать чуть с придыханием.
Нанао сама не знала раньше, что ей может нравиться подобное зрелище, но сомнений не было: ее тело словно жило собственной жизнью. Пальцы лихорадочно блуждали по небольшой крепкой груди, искали набухшие соски, сжимали и терли их – а сознание при этом ловило каждый вздох, каждый полустон Нему, и эти стоны звучали прекрасней, чем самая чистая музыка.
Теперь Нанао понимала Акона, а еще лучше понимала капитана Куроцучи: можно ли, создав совершенство, сдержаться и не коснуться его даже пальцем? Каких усилий это стоит, скольких бессонных ночей в борьбе с вожделением, скольких капель крови из искусанных губ, скольких расцарапанных ран?
Раньше Нанао не верила, что золотое сечение существует, теперь она знала это наверняка.
Естественное желание любого, столкнувшегося с истинной красотой, – обладать ей. Но Нанао не суждено было обладать: стоило лишь потянуться к Нему, приникнуть к ней жадным поцелуем, запустить руку за пояс ее косоде, как приходил хмурый, безжизненный и лишенный всякого смысла рассвет.


*
От желания удавиться спасало только одно: Акон ждал ее всегда - Нанао знала это точно. Она не могла не прийти к нему, и каждое утро силком выволакивала себя из постели и заставляла жить. Нанао не могла его бросить.
А еще больше не могла не спать ночами, задыхаясь от жарких, неприличных картин, пытаться склеить по утрам разбитое сердце и еще долго глушить звуком льющейся воды стоны Нему, гремевшие в ушах почти набатом.
- Ты ее любишь?
- Кого?
- Лейтенанта Куроцучи. – слова давались с трудом, и Нанао договорила фразу почти шепотом, спрятав лицо у Акона на груди. Еще каких-то пару месяцев назад подобные отношения среди офицерского состава, а тем более такие унизительные вопросы казались ей едва ли не главным свидетельством распущенности и клеймом опустившегося человека. Сейчас – самым важным, что вообще может быть в жизни.
- Не знаю, - ответил Акон так искренне, что Нанао хватило бы и этого ответа. Но Акон, задумчиво помолчав, отстранил Нанао от себя, серьезно посмотрел ей в глаза и продолжил:
- Я люблю тебя.
Этих слов было слишком много для одной Нанао - ей показалось: мгновение - и ее сердце разорвется.
Мацумото была без ума от любовных романов. Раз за разом она приносила на заседания ЖАШ ворох карманных книжек в кричащих ярких переплетах, которые для нее проносил с грунта лейтенант Хисаги. Обычно на словах «А что у меня есть!..» заседания ЖАШ и заканчивались, и превращались в море восторженных вздохов и сдавленных всхлипов об ушедшей любви. Нанао была слишком здравомыслящей, чтобы поддаваться всеобщему безумию и неустанно боролась с разлагающей контрабандой – особенно после того неловкого раза, когда одна из книг попала в руки лейтенанта Кусаджиши, а потом перекочевала в библиотеку Одиннадцатого отряда и стала там главной книгой.
И единственной.
Инцидент удалось замять, Мацумото присмирела и предпочла устраивать вечерние чтения для всех желающих у себя, и все было бы прекрасно и правильно, если бы Нанао однажды из чистого любопытства не решила пролистать пару томов конфискованной макулатуры.
Со страниц книг на нее обрушились сонмы стонов, потоки слез и ураганы страсти, и еще несколько ночей Нанао лежала без сна, силясь прогнать из головы всю эту романтическую чушь. Она даже думала, что ей это удалось.
Но сейчас, когда Акон прижимал ее к себе и покрывал жаркими поцелуями ее плечи и грудь, Нанао поняла, как жестоко ошибалась. Наверное, Мацумото и другие смеялись над ней, сочувствуя неопытной дурочке, не знающей, что такое настоящий шквал страстей – но теперь Нанао знала, знала лучше, чем кто-либо еще.
Знала, как прогибается навстречу чужим губам разгоряченное тело, знала, какие вырываются из груди непристойные и сладкие вздохи, знала, какой восторг от осознания собственного бесстыдства обрушивается хлесткой волной на тайных любовников.
Знала, как сладок запретный плод.
Романтическая чушь и любовные шаблоны мешались в голове, пока Акон исследовал ее шею и плечи, мягко покусывал за ухо, ласково водил подушечками пальцев по запястьям, но стоило ему оторваться и наконец – Нанао ждала этого целую вечность, не меньше – прильнуть губами к ее губам, как Нанао забыла самое себя.
Забыла свое имя.
В той бездне, куда они падали с Аконом, им не нужны были имена – там не было даже чинов, званий и прозвищ, там был только абсолютный вакуум, даривший исстрадашимся душам спокойствие и счастье. Нам не нужно было звать, чтобы обрести того, кто уготован тебе судьбой – в эту блаженную пустоту входили сразу парами, чтобы обрести друг друга навечно и никогда не расставаться.
Чувствовать друг друга.
Проникать друг в друга.
Быть друг другом.
В воздух взметнулись листы бумаги – Акон, неловко ли, сознательно, смахнул со стола папку, в которой должен был лежать квартальный отчет о проведенных экспериментах.
- Плевать, - усмехнулся он, когда Нанао инстинктивно рванулась подхватить хоть один листок, и снова увлек ее в поцелуй.
Нанао не думала, что бывает так сладко – и ей тоже стало абсолютно плевать.
Когда она впервые коснулась Акона, то испуганно отдернула руку – не столько потому, что это было недозволено, сколько от неожиданности, что кожа живого существа бывает такой холодной. Уже позже она нашла объяснение – она всегда находила объяснения, ведь без логики мир давно превратился бы в хаос: в лабораториях Двенадцатого было так холодно, словно именно здесь, в бесчисленных катакомбах залегали ледники с девяностопроцентным запасом воды на Земле.
Здесь стыла кровь в венах, по коже бежали мурашки – и не только от холода, но и от общей студеной пустоты в глазах офицеров. Тогда Нанао хотела спросить Акона, как он справляется с этим всепожирающим холодом, но неожиданно заробела – и только посильнее запахнула косоде. Но сейчас она поняла, как.
На самом деле кровь Акона бурлила, как лава в жерле вулкана, и могла согреть не только его, но и Нанао, которая таяла в его объятьях. Но это сейчас – а до этого она просто спала, мимикрировала под всеобщее оледенение, затормаживала реакции Акона, чтобы он не выглядел на фоне бездушных манекенов слишком живым, слишком настоящим. Да, определенно, дело в этом: Нанао была уверена, что капитан Куроцучи не выносит искренность и естественность, предпочитая искусственные копии, покорные его воли. Ему нравится чувствовать себя Творцом, и любая далекая от идеала живая душа со своими недостатками и устремлениями – это вызов его правилам.
Только с Нанао Акон мог быть настоящим. Да, все именно так, Нанао верила – или хотела верить: он не целовал Нему так же страстно, не оглаживал ее грудь и бедра так же бережно, вырывая из ее груди судорожные вздохи, не заставлял так же выгибаться на лабораторном столе, сметая на пол измерительные приборы, отчеты и колбы с прожигающей в полу дыры жижей.
- Что?.. – только и смогла выдохнуть Нанао, когда Акон на мгновение отстранился от нее и снова посмотрел ей в глаза – своим серьезным взглядом, слишком серьезным для той любви, что он дарил Нанао прямо сейчас.
- Ты точно этого хочешь? – спросил Акон.
- Да, - ответила Нанао не раздумывая. Слишком много вопросов – хотя зачем они, когда она сама просительно заглядывает ему в глаза, притягивает для новых и новых поцелуев, гладит по щеке, очерчивает пальцами маленькие рожки. Они казались пугающими только
На первый взгляд, а на самом деле были такими же безобидными, как рожки смешного маленького ягненка.
И кожа на них была тепой и нежной – такой же нежной, как на груди Нему.
Картины из непристойных снов обрушились на Нанао ревущей лавиной, и в тот момент, когда Акон осторожно вошел в нее, придерживая ее бедра на весу, Нанао показалось, что она забыла, как дышать.
Дыхание возвращалось неровными стонами и всхлипами – Нанао слушала себя словно со стороны и не узнавала свой голос. А может, это оттого, что их с Аконом дыхание смешалось, и их голоса звучали почти в унисон. Вопиющая дисгармония, отрезвляющая и помогающая не потерять связь с реальностью.
Первая волна наслаждения прошла по телу Нанао незаметно, как морской прибой ласково наступает, будто проверяя обстановку, чтобы потом вернуться более сильными волнами – набежать на берег как можно дальше – еще и еще, еще и еще. За первой волной пришла вторая, за второй – третья, и Нанао могла только кусать пальцы и сладко дрожать в объятиях Акона, который толкался в нее все глубже и чаще, и дышал все сорванней.
Один. Два. Три.
Два наслаждения сплелись в наивысшей точки, схлестнулись двумя сильными волнами, двумя лопнувшими струнами – и отпустили на волю все сдерживаемые до этого порывы. Несколько мгновений они просто лежали на лабораторном столе, рискуя быть застигнутыми и осмеянными – хотя кому вообще было дело до них двоих.

- Спасибо, - мягко сказал Акон, наконец поднимаясь, и Нанао подняла на него удивленный взгляд. Он все еще гладил ее по груди, легонько описывая круги вокруг сосков, дразня и щекоча, а взгляд его, несколько мгновений назад такой живой и близкий, снова стал затягиваться мутной поволокой.
- Подожди, - Нанао схватила его за рукав прежде, чем Акон окончательно расправил плечи и поправил косоде. Она не знала, что хочет сказать – или что надо сказать, – просто не хотела, чтобы то, что случилось между ними, окончилось так быстро и потонуло в бездонной пасти холодных лабиринтов.
- Через пятнадцать минут капитан ждет мои отчеты по сто сорок восьмому эксперименту, - меланхолично сказал Акон и, бросив быстрый взгляд на Нанао, отвел глаза. – Мне жаль, что я должен уйти так быстро, но еще нужно восстановить образец.
Нанао сидела на лабораторном столе, даже не пытаясь накинуть на плечи хоть что-нибудь, чтобы прикрыть наготу, и безучастно смотрела на зеленоватое пятно на полу. Оно все еще нервно пузырилось, проникая в каменные плиты все глубже, отчаянно цеплялось за жизнь, прогрызало себе путь – а Нанао чувствовала себя препарированной лягушкой, из которой жизнь утекает капля за каплей.
Акон, бросив еще один виноватый взгляд, давно вышел, и коридор понемногу стал наполняться звуками и шумом: происходила пересменка. Нанао все отчетливо видела сквозь стеклянную перегородку – и вместе с тем словно тонула в вязком тумане, испариной осевшем на стекле. Мимо прошел один лаборант со стопкой книг, следом за ним двое тащили на привязи трехголовую псину, замыкала шествие толпа молоденьких лаборанток, торжественно вышагивавших со свежевымытыми пробирками, мензурками и ретортами. Все они скользили по раздетой Нанао безучастными взглядами и, не заостряя на ней особого внимания, шли дальше.


***
- Нанао, ты в порядке? – капитан Кьораку почти кричал, и Нанао невольно вздрогнула, едва не выронив папку с отчетностью за последнюю неделю.
Капитан нагнал ее в коридоре и явно горел желанием пообщаться.
- Я звал тебя несколько раз, ты меня не слышала?
Он никогда не умел считаться с чужими намерениями – и, наверное, это Нанао не любила в нем сильнее всего.
- Все замечательно, отчет будет через полтора часа, – отчеканила она с легким поклоном и попыталась было уйти, но на несколько мгновений замешкалась: не смогла вспомнить, в какую сторону шла. Драгоценное время было упущено: капитан схватил ее за запястье и мягко, но властно заставил остановиться.
- Хорошо, приноси отчет, и пусть он будет последним.
Нанао показалось, что она ослышалась.
- Но как же…
- Нанао, - капитан Кьораку не дал ей договорить. На его лице читались такие унизительные печаль и сострадание, что Нанао отпрянула, словно от отвращения.
- Ты места себе не находишь, - капитан вздрогнул от удивления, но быстро справился с собой и продолжил, по-прежнему крепко сжимая запястье Нанао. На какое-то мгновение ей показалось, что она как птица, запертая в клетке: не спастись, не вырваться. – Ты с каждым днем все бледнее. Взгляд то затравленный, то холодный, как у девчонки Маюри. Я не узнаю тебя. Где моя милая маленькая Нанао, которая отчитывает меня за мои провинности? Вчера младшие офицеры двигали стол и проломили четыре стены, но ты даже не заметила – судя по тому, что сейчас прошла через одну из дыр. Нанао, это из-за этого парня из двенадцатого, Акона? Маюри давно отпускает об этом недвусмысленные шуточки, но я ему не верил. Старался не верить.
Нанао на мгновение замерла – ее будто ударили под дых рукоятью меча.
- Капитан Кьораку! – вскрикнула она, грубо вырывая руку из хватки капитана. – Что вы себе позволяете?! Это недопустимо! Разве я дала вам повод сомневаться во мне! Все остальное, не касающееся поручения, – мое личное дело, и вы не имеете права, пользуясь статусом, совать свой нос куда не следует!
Смысл сказанного доходил до Нанао медленно, слишком медленно – как в летний день стекает по пальцам лейтенанта Кусаджиши растаявшее мороженое. За подобную неучтивость Нанао следовало бы немедленно проводить в карцер, а еще лучше в Улей на пару десятков лет, где она навсегда разучилась бы грубить – при условии, что ее язык после этого вообще остался бы при ней.
Но капитан Кьораку всегда все делал не по правилам.
Да, именно это постоянно раздражало Нанао – в числе прочего.
- Знаешь, - тихо сказал он, обходя Нанао и приближаясь к окну, - мне кажется, что я отправил свою девочку в гиблое место. И теперь она тоже погибнет.
Что-то кольнуло Нанао в области сердца, и она потянулась было к своему капитану – положить руку на плечо, погладить щетинистую щеку, накрутить на пальцы колечки непослушных волос, все как раньше, – но в последний момент вспомнила о липкой темноте, лизавшей ее ладони. Тогда Нанао не чувствовала, но была уверена, что темнота пахнет как деготь.
Вряд ли капитану Кьораку это понравится.
- Простите, капитан, - пробормотала Нанао. – Я обидела вас, нагрубила, я была неправа.
- Пусть это будет нашим маленьким секретом, - ответил капитан Кьораку, не оборачиваясь, и вдруг невесело усмехнулся:
- Если я попрошу тебя не возвращаться туда больше, ты не послушаешь?
- Да, - честно ответила Нанао. Смысла врать не было.
Внезапно капитан Кьораку обернулся и посмотрел на нее долгим незнакомым взглядом. Нанао заранее знала, что он скажет, – и леденела от ужаса, не слушая, но читая слова по губам, пока он произносил:
- А если это будет приказ? – и повторил: - Это приказ, Нанао.
Когда к Нанао вернулось самообладание, капитан уже направлялся по коридору вверх, к открытой галерее – кажется, к нему должны были прийти с визитом капитаны Кучики и Ооторибаши, чтобы обсудить совместные учения. А может быть, это было вчера, или должно было случиться через два дня, или на следующей неделе – впервые за всю жизнь Нанао не знала точно. Сейчас она знала точно только одно: плечи капитана снова опущены, будто он несет на них тяжесть целого мира.
Он даже не попытался добиться от нее подтверждения или хоть какого-нибудь ответа – просто развернулся и пошел. Капитан доверял ей так, как Нанао не доверяла самой себе.
Особенно самой себе.
Вздохнув, она взглянула в окно: рядовые закончили со столами и взялись за шкафы – об этом свидетельствовала пара внушительных вмятин на воротах в казармы. А может быть, эти вмятины были всегда, просто раньше Нанао их не замечала.
Отряхнув с косоде невидимые пылинки, она ускорила шаг – Акон уже наверняка заждался.

---

Сутра Любви, миди, Eswet & _Brownie_

[_Brownie_]

Название: Сутра Любви
Автор:  Eswet &  _Brownie_
Иллюстратор:  Rudaxena
Персонажи/Пейринг: Мадараме Иккаку/Аясегава Юмичика, оригинальные персонажи
Тип: слэш
Рейтинг: R
Жанр: романс
Размер: миди, ~ 14 тыс. слов
Саммари: Изнеженный придворный и боевой монах. Случайность познакомила их, извилистыми были пути, которыми они шли друг другу навстречу. Но с судьбой не поспоришь – а если попытаешься, она может отомстить.
Примечания: фанфик написан на Bleach MiniBang-2015
Предупреждения: прошлые жизни!AU
Ссылка на скачивание текста: .doc
Ссылки на скачивание иллюстраций: 1, 2

Было это в правление государя Огимати. В те годы могущественные князья воевали друг с другом, опустошая страну, монахи вступали в сражения во имя Закона Будды, придворные слагали стихи и любовались цветами, не желая знать ничего о делах государства. Великое тогда было нестроение, и повсюду подстерегали людей искушения и соблазны.
Рассказывают, что в те дни служил при дворе юноша, чья красота затмевала лик луны, и не было прекраснее его ни мужчины, ни женщины. Числился он по военному ведомству – в Левой дворцовой страже, и хотя ранг ему присвоили всего лишь седьмой младший, не было во всем дворце человека, кто не знал бы его имени. Дамы вздыхали о нем, обсуждали его наряды и теснились за занавесками, когда он исполнял положенные танцы во время праздников и церемоний. Мужчины стремились завязать с ним дружбу, и даже те, чей ранг был неизмеримо выше, иной раз приглашали его присоединиться к их развлечениям, чтобы он украсил собой компанию. Частенько бывало, что не только дамы, но и мужчины соперничали меж собой за благосклонный взгляд юноши, и не раз приносили ему на восходе письма с сожалениями о разлуке после проведенной вместе ночи.
В веселье и наслаждениях текли его дни, и с ним веселились другие придворные, пока за пределами столицы битвы сменялись бурями, а засухи – потопами. Все изощренней становились развлечения молодых людей, и, как это часто бывает, незаметно для себя они перешли черту, за которой невинные игры превращаются в сомнительные и опасные приключения.

***
– Ты снова выиграл, Юмичика, это нечестно! – возмущенно вскричал Ацуёри. – Есть ли хоть один спор, который ты проиграл?!
Ацуёри, племянник Левого начальника арсенала, был некрасиво приземист и заметно косил глазом. Из-за этого он никак не мог рассчитывать на благосклонность Юмичики, знал это, злился и постоянно затевал споры на желания. Над ним потихоньку потешались: страсть его к прекрасному стражу давно уже вышла за рамки всяческих приличий, и выглядел он жалко.
– Я не проигрываю споров, – отозвался Юмичика, небрежно поправляя пояс, – потому что не ввязываюсь в те, которых не могу выиграть.
– Самоуверенно, – сказал на это поэт и непревзойденный лучник Тамэтомо. Он всегда стоял немного наособицу, когда молодые придворные затевали очередную игру или спор. Тамэтомо был, по меркам двора, подвержен извращенной страсти: он женился по любви и вот уже два года воспевал во всех стихах свою супругу, как соловей – лунную ночь, оставаясь слеп к красоте всех прочих, не исключая и Юмичики. Юмичика на него за это зла не держал; не в пример другим он смутно верил в великую любовь, которая настигает двоих, как божественное копье, низринутое в первозданные воды, и тут уж все равно, какого эти двое пола – как повезет. И потом, Тамэтомо с удовольствием писал за Юмичику стихи: ему это давалось легко, а Юмичика… что ж, ведь не полагаются смертному все, какие ни есть, таланты разом. Танцевал он вдохновенно, удостаиваясь похвал и даров, пел и на флейте играл – лучше многих, а вот искусство слагать песни ему не давалось. Слова же Тамэтомо летели ровно и ложились точно в цель, как и его стрелы, и не было ему жалко слов для чужих писем. Так что можно было бы сказать даже, что Юмичика дружил с Тамэтомо – по крайней мере, более, чем с кем бы то ни было еще. И посему на обвинение в самоуверенности не обиделся.
Ацуёри скрипнул зубами. Взгляд его заметался по двору, словно выискивая такой предмет спора, с каким Юмичика не справился бы.
– Кстати же, Ацуёри, – заметил Тамэтомо мягко, – теперь твоя очередь принимать или не принимать спор.
– И о чем же мы желаем поспорить на сей раз? – Ацуёри прикинулся, что ничто его не тревожит, хоть и было это вовсе не так. Молодые придворные со скуки придумывали такие задания, что иной раз и вслух произнести бывало неловко. А отказаться от спора значило опозориться: куда почетней попробовать исполнить загаданное и не преуспеть, нежели вовсе не испытать молодецкой удали. Вот и приходилось кому-то лезть ночью, в наряде воина-тени, на крышу Пионового павильона, рискуя поймать стрелу от бдительной стражи; другому – идти молиться в Киёмидзу, всю дорогу задом наперед; третьему – за одну луну побывать в спальнях семи разных дам; четвертому – написать письмо самой государыне-монахине, да так, чтобы соизволила ответить…
– Спорим, – выкрикнул кто-то, – что ты, Ацуёри, не отстоишь завтра дежурство в снегоступах!
Тот скривился: пост его был как раз в виду Левого арсенала. Увидит дядюшка… да и кто иной из высоких чинов… беды не оберешься.
– Спорим, что отстою, – буркнул он. Авось в темноте рассматривать не станут, что там на ногах у караульного. Хорошо еще, что снегоступы заказали, а не однозубые тэнгу-гэта или железные тэцу-гэта: вот уж в чем не выстоишь ночь, да и не скрыть их, с высоченным-то зубцом.
Тот, кто шутку придумал, и сам понял уже, что Ацуёри дешево отделался и надо было задачку задавать посложнее. Да поздно – спор принят.
Юмичика усмехнулся:
– Тебе повезло! Снегоступы в канун цветения вишни… Могут и пригодиться!
И тут не иначе кто-то из лукавых духов, лисиц-шутников, толкнул Ацуёри под локоть. Тот повернулся, желая остротой на остроту ответить, и увидал за спиною у Юмичики, как проходит по галерее ветхий монах в шафрановом одеянии – любимый наставник Левого министра.
– А ты, Юмичика, спорим, что не сумеешь соблазнить… – выпалил Ацуёри и от азарта даже задохнулся – пришлось дыхание перевести.
– Это я-то не сумею! – фыркнул Юмичика и руки в бока упер.
– …первого встречного…
– Да и в это уже играли…
– …монаха!
Тихо-тихо стало во дворе.
Юмичика обернулся. Шафрановая тень как раз ускользала за угол. Иных монахов в ту пору во дворце встретить было сложно, и замысел Ацуёри показался прост, как полевой цветок: как бы ни был Юмичика прелестен, сладкоречив и изобретателен, но старца на девятом десятке и ему ко греху не склонить.
– Ха! – ответствовал Юмичика. – Спорим, что сумею! Только вот как доказать…
– А с дамами как? Так и тут… – удивился один из придворных.
Юмичика дернул плечом.
– Первый встречные монахи, не в пример придворным дамам, во дворце не живут. И о том, кто с кем рядом рукава простер, наутро сплетничать не станут, а и станут, так не здесь.
– Я поверю твоему слову, Юмичика, – сказал Тамэтомо и руку положил ему на плечо, будто тревожась. – Не такое это дело, чтобы свидетелей приглашать.
Ацуёри только выдохнул да кулаки сжал: понял, что его обхитрили.
– И я поверю, – сказал он. – Кому и верить, как не друг другу. Все равно с бритой головы прядь на память не срежешь, от рясы приметный рукав не унесешь…
– То-то же, – заключил Юмичика. – Вот нынче же и пойду первого встречного искать. Дождь собирается, правда… а впрочем, такого дождя бояться – стыдно, коли о хорошем споре речь зашла!
Так и вышло, что час спустя шел он под легкой моросью по Второй улице, нарядившись в голубое, черное и алое – скромнее не умел, да и не имел неяркой одежды. Шел себе, поглядывал под ноги, избегая луж, поднимал руку, приветствуя знакомых, да выглядывал монахов, чтобы, если навстречу попадется старый и уродливый, поскорее перейти на другую сторону улицы.
Шел-шел, крутил головой, засмотрелся на ветки сакуры с набухшими бутонами… и налетел на монаха. Судьба!
***
В те дни в обители Энрякудзи, что на горе Хиэй, был монах именем Иккаку. Нарек его великий учитель Дзэнсин и, как говорили, в мудрости своей пошутил столь тонко, что никто так и не сумел разгадать, какие же из множества добродетелей, приличествующих служителю Будды, он вложил в это имя – «Один угол».
Немногие знали, кто таков Иккаку и откуда пришел. Известно было лишь, что не склонялся он с детства ни к Закону Будды, ни к искусству владения оружием, а то и другое вложил в его сердце наставник Дзэнсин. Однако в годы, когда монастыри сражались не на жизнь, а на смерть с ордами Оды Нобунаги, не было в Энрякудзи воинского наставника лучше, чем Иккаку, и среди монахов-воинов мало находилось таких, кто превзошел бы его в тщании, с которым он смирял свой дух и укреплял добродетели. Глядя на него, устыдился бы любой из тех бритоголовых пьяниц и развратников, о которых не устает твердить и по сей день народная молва. Воздержание практиковал Иккаку во всем: в пище и питье, развлечениях и плотских усладах, точно так, как полагается верному последователю учения. Он изнурял свое тело тренировками под палящим солнцем и густым снегом, читал наизусть сутры, стоя под водопадом, и проводил часы в медитации. Многие думали, что он близок к просветлению, и почитали это за чудо, ибо проще держать себя в строгости старцу, пережившему радости земного существования, чем здоровому мужчине в расцвете сил. Единственно только гневливости не мог побороть Иккаку, но сие прощали ему легко, ибо воину этот грех и в вину не ставят.
Такому-то человеку предложила судьба небывалое испытание.
***
Верно говорят люди – смысла нет спорить с судьбой. И когда утро твое таково, что яснее ясного становится: и день не задастся, – что толку отсиживаться, прятаться от людей и белого света. Предначертанное найдет тебя, хоть на самую вершину горы Хиэй заберись и сиди там до конца своих дней.
Иккаку не прятался. Другой, может, и постерегся бы, коли с утра, поднявшись, первым же делом поскользнулся на ровном месте, да так, что лишь годами отточенные воинские навыки уберегли: не то лежать бы с разбитой головой. Но Иккаку знал – что должно свершиться, свершится, бережешься ты или нет. Нужно смириться.
Между тем день этот словно бы задался целью испытать смирение Иккаку. И рис на завтрак оказался подгорелый, и палка для упражнений вдруг ощетинилась занозами, а молодые монахи, отданные Иккаку на обучение, ползали, будто сонные мухи, так что в конце концов он не сдержал ярости и отлупцевал нерадивых все той же палкой, даром что занозы. Не иначе, опять до утра сакэ, тайком протащенное в монастырь, распивали, а потом валяли друг дружку по футонам – не раз уж он их за подобным заставал. Непотребство как оно есть, да только гнев для того, кто посвятил себя служению Будде, – едва ли не большее непотребство. А Иккаку был гневлив. Отходил, правда, быстро и сразу же старался молитвой и медитацией вернуть себе правильное, светлое расположение духа, иной раз до экстаза себя доводя. Потому почитался он среди братии едва ли не просветленным; только знал про себя Иккаку, что до просветления ему ой как далеко.
А сегодня даже медитация не помогала. Сидел-сидел Иккаку, да так ничего и не высидел. И дышал правильно, и ум очищал – дело для него нехитрое, да только толку никакого: так и клокотало внутри горячее, недоброе, толкающее под руку. Вот не зря просил Иккаку настоятеля, когда отправляли других сохэев из монастыря в мир – слушать да наблюдать, что вокруг творится, какие настроения в народе, что говорят об Оде Нобунаге и о войне, а то и за войсками следить, – отправить и его тоже. Не получилось: очень настоятель ценил его как наставника для молодых балбесов.
В конце концов, делать нечего, поднялся Иккаку на ноги и пошел к самому настоятелю – хоть послушание какое выпросить. Настоятель повздыхал, да и отправил Иккаку вниз, в город, милостыню на улицах просить: мол, хочешь послушания, так держи и не жалуйся.
Поначалу Иккаку даже обрадовался. Давно уж он безвылазно сидел в монастыре, всех развлечений – поразмяться с дубинкой, а то с нагинатой, да сплетни, принесенные братьями из внешнего мира, послушать. А тут такой подарок, что даже послушанием-то не назовешь – прогуляться в Киото, побродить по улицам, на людей посмотреть…
Правда, величину подаяния настоятель назвал ему такую, что еще не сразу и соберешь, но Иккаку самонадеянно решил, что уж соберет, куда денется. Дойти до кварталов побогаче, неужто не подадут монаху?
Подавали, однако, плохо. Иккаку стоял, бубнил сутры и пытался смиряться, да как тут смиришься, когда то какой-то хлыщ тебя таким взглядом одарит, что в морду бы ему засветить, да Будда не велит, то стайка девиц мимо прошелестит так, что рукава и подолы всю улицу перекрывают, деваться от них некуда.
А потом и вовсе дождь зарядил. Мелкий: кто поплотнее одетый, проходя по улице, может, и вовсе не заметил бы, но ряса Иккаку за те часы, что торчал он под открытым небом, насквозь промокла. Так он и стоял, трясся, в животе урчит, в голове мысли нехорошие – лучше бы в монастыре остался, в тепле и уюте, уже небось и поел бы, и сдалось ему это послушание… И сутры на ум не идут, какие уж тут сутры, и какое уж тут подаяние, по сторонам смотреть тошно…
Тут-то на него и налетели. Ослепили цветными шелками, ошеломили горько-сладкими благовониями, а потом еще и голос добавился, звонкий, как пение ручья в лесу, яркий, как оперенье райской птицы:
– Ах, нижайше прошу прощения у достойнейшего служителя Будды! Нежная красота нераскрывшихся бутонов ослепила мои глаза, и я вас не приметил. Правда же, цветки сакуры особенно хороши, когда не явились еще во всем своем великолепии?
Иккаку только моргал на это, не в силах ни сказать ничего, ни взгляд отвести. Кабы не суйкан, решил бы, что перед ним девица: лицо нежное, кожа – будто фарфор подсвеченный, губы как киноварью нарисованные, а уж глаза… Иккаку заморгал и быстро голову опустил.
– Я это… – проговорил он и прокашлялся – что-то голос вдруг сел. – Нижайше…
И смолк, потому что на том его учтивость вся и кончилась. Не умел Иккаку красивых речей вести, что тут сделаешь… от рождения не дано, да и потом никто не научил. Так и стоял он, рот разевая, будто рыба на песке, и одна только была у него надежда – что эта шелковая птица быстро упорхнет.
Только вот у птицы словно бы дело какое-то было к Иккаку. Вертелся рядом, едва ли не прижимаясь, щебетал о своем – снова про сакуру околесицу понес, про сливу что-то завернул. Иккаку слушал, понимая едва ли половину, словно на другом языке говорил мальчишка, а сам отодвигался бочком, надеясь сбежать.
Тут дождик прекратился, налетел ветер, сорвав с солнца тонкое покрывало туч. Мальчишка ойкнул, прикрыл лицо рукавом, то ли от ветра, то ли от солнца, и Иккаку, подхватив одной рукой чашу с пожертвованиями, другой – подол, рванул прочь со всей скоростью, пока тот не видит.
Стар город Киото, есть где поплутать да побегать, скрываясь от погони. Главное, чтобы в тупик не завел тебя очередной проулок. Но Иккаку тупиков не боялся: долго ли, если деваться более некуда, через забор перемахнуть? А мальчишка шелковый, даже если и погонится – во что Иккаку не верилось, вот делать такой пестрой птичке нечего, кроме как за монахом по улицам гоняться, – разве ж он такое проделает?
Побегал Иккаку, попрыгал, вспомнил былые навыки, как от стражников городских доводилось уходить, да и вышел к незнакомой улице. Не то чтобы людной, но и не сильно пустой, можно счастья попытать. Выбрал уголок поуютнее, встал, сутру затянул…
Пахнуло горько-сладкими благовониями, взлетели, как птичьи крылья, разноцветные шелка.
– Быстро же вы, служитель Будды, бегаете, уж думал, не угнаться мне за вами…
Иккаку от изумления совсем все слова растерял. Наглый мальчишка смотрел на него – а глаза прозрачные, холодные, как драгоценный камень – и улыбался. И даже не запыхался, словно целыми днями только и делал, что по улицам бегал.
– Чего надо? – не выдержал Иккаку. Грубо, конечно, спросил, но даже совестно не стало – а вот нечего людей сердить. Мальчишка заулыбался, склонил черноволосую голову.
– Но как же, прекрасный отшельник… Со всем смирением позволь поинтересоваться, не окажешь ли ты мне великую милость и не согласишься ли посидеть со мной в тени расцветшей сливы за чашечкой сакэ? Давно интересно мне учение Будды, но все наставника хорошего не попадается, так может, ты мог бы…
– Сакэ не пью, – отрезал Иккаку. Юноша вскинул черные, тонкие, будто кистью нарисованные брови.
– Тогда, может быть, я могу пригласить тебя к себе домой, и за чашечкой чая…
И тут Иккаку все понял. Не зря он жил в монастыре, видал многое, о чем иные миряне не догадывались, а другие – знали слишком хорошо. И как старшие монахи с теми, что помоложе и посмазливее, развлекаются, да не только они, а и заезжие гости из тех, что почтенные да вельможные. Сам Иккаку почитал подобное за великий грех. Коль уж пришел в монастырь от мирской жизни, так и живи по-новому. Сам он и мяса не ел, и сакэ не пил, и плоть не радовал с тех пор, как в монахи побрился.
А тут, значит, это шелковое недоразумение хочет его с пути истинного сбить.
– А ну пошел отсюда! – рявкнул Иккаку, и когда юноша, не иначе от изумления, отшатнулся, снова рванул прочь, не забыв прихватить подаяние.
Сзади мягко застучали по мостовой деревянные копытца, обитые кожей. Вроде посмотришь – и как в таких можно ходить, а тем более бегать? А мальчишка несся, будто в них родился. Сандалии Иккаку то и дело норовили свалиться; пришлось остановиться, снять и бежать пуще прежнего, потому что преследователь настигал.
Вот же хлыщ прицепился! Иккаку и через заборы прыгал, и в совсем уж узенькие переулки нырял, и чуть ли не по крышам бегал, а тот все не отставал. Наконец, замаявшись метаться, Иккаку остановился, сказав себе: полезет наглец – он так в ответ двинет, что тот неделю рукавом будет прикрываться, если вообще нос из дома высунет.
Наглец же, поняв, что жертва удирать передумала, замедлил шаг и поплыл к Иккаку навстречу, будто лебедь по реке. Специально их таких, не иначе, по-особому ходить учат.
– Никак передумал, смиренный служитель? – спросил юноша, сладко улыбаясь. – Так что же выберешь – сакэ под сливой или чай?
– В лоб тебе треснуть выберу! – рявкнул Иккаку. – Ступай-ка ты… со своим сакэ и сливами куда подальше!
Юноша вздохнул.
– Ох и непонятливый же ты, служитель Будды, – и вдруг скользнул близко-близко, почти прижался, и выдохнул в лицо, глядя глаза в глаза: – Так понятнее?
Иккаку толкнул его – не сильно, как такое сильно толкать, развалится еще ненароком, – но юноша отлетел изрядно, правда, на ногах удержался. И уставился на Иккаку с обидой в глазах.
– Неужто нехорош, а, господин монах?
– Хорош-то, может, и хорош, – сердито ответил Иккаку, – да только не для меня. Ты не знаешь, что ли, законов? Я монах! Наше дело – плоть смирять, плоть, понимаешь? Вот и… ступай себе!
Юноша моргнул – взлетели и опустились длинные ресницы, словно бабочка крыльями взмахнула.
– Так, доблестный служитель, всем же известно, что монахи не пренебрегают плотскими утехами. Пищу от убитых животных вам нельзя, это правда, а в радостях плоти что же такого? Разве плохо, когда двое простирают рукава рядом? А если даже и не двое, а больше…
– Все, хватит! – отрезал Иккаку. – Довольно я твоих глупостей наслушался. Дел у меня много. И не смей за мной гоняться, в следующий раз не пожалею!
Развернулся и пошел прочь со всей решительностью, гремя мелочью в миске и досадуя на братию служителей Будды, бывшую и нынешнюю, что такую славу создали: честному монаху уже по улице спокойно не пройти!
***
Юмичика понял, что что-то с ним не совсем ладно, когда, вернувшись во дворец, лишь с третьего раза услыхал, как его окликает Тамэтомо. Обыкновенно он был внимателен: слышал голоса из-за ширм и бамбуковых занавесок, видел, как мелькает чей-то парчовый малиновый рукав в прохладной тени павильона госпожи нёго, примечал, какие цветы или ветви украшают письмо, что пронес слуга в покои министра… Сейчас же, казалось, весь разум Юмичики захватили нежные бутоны сакуры, и дрожащие отражения их в мелких лужах, и видение упоительно красивого, правильного лица, на миг показавшегося из-под соломенной монашьей шляпы.
– Скажу я тебе, друг мой, что шляпа монаха, просящего милостыню, оказывается, служит той же цели, что кимоно, накинутое женщиной на голову, когда она спешит по улице… Что ты так смотришь, Тамэтомо? У меня сажа на щеке?
– У тебя на языке стихи, Юмичика, и превосходные, хоть и лишенные каноничной формы, – ответил Тамэтомо, склонив голову и так внимательно на Юмичику глядя, будто силился рассмотреть, что за семечко высокой поэзии тот ненароком проглотил. – Ты не слышишь, как тебя зовут, а идешь, словно тебя манит за собой небесная фея. Скажи, ты повстречал своего монаха?
– Несомненно.
– И соблазнил его?..
– Кажется, больше он меня, хоть пока и только в мыслях, – сознался Юмичика и почувствовал, как теплеют щеки. – Откуда среди босоногих попрошаек взяться такому совершенству? Коли бы он молчал, я мог решить, что это кто-то из принцев крови втайне постригся и усмиряет гордыню подобным образом. Но его речь – говор деревенщины, лишь чуть приглаженный знакомством со священными текстами. Я иной раз плохо понимал, что он говорит…
Тамэтомо покачал головой и улыбнулся.
– А знаешь что, мой милый друг, – сказал он ласково, – хорошо, что Ацуёри сейчас тебя не видит, иначе он лопнул бы от зависти и ярости, что это из-за него ты встретил кого-то такого, что сияешь, как капли росы на восходе.
– Я сияю? – удивился Юмичика.
– Красота притягивает красоту, – заметил Тамэтомо и устремил взгляд к крышам дворца, слагая, как видно, очередную песню. – Разреши мне позаимствовать твой образ насчет шляпы и женского кимоно? Если выйдет удачно, я отдам тебе это стихотворение. По чести, ты его автор, а не я.
– Конечно, забирай и делай с ним что хочешь. А мне, быть может, подскажешь взамен, кого бы расспросить об учении Будды? Нет-нет, я не хочу постричься! Мне чтобы получше понимать, как думают смиренные служители.
– Если хочешь… Брат моей жены обрил голову в прошлом году, и, как мне представляется, по велению сердца. Написать ему?
– Сделай мне такое одолжение.
С тем они расстались, и Юмичика направился по делам службы, о коей иногда все-таки вспоминал. По тому, как оборачивались ему вслед и как на пути его за бамбуковыми занавесками смолкали, а потом с удвоенной силой шелестели шепотки, он понимал, что Тамэтомо прав, и некое сияние и впрямь окутывает его. Что ж, это было на руку. Юмичика любил, чтобы на него смотрели. Ведь красота мимолетна, и если ее никто не видит, она пропадет втуне. А в своей красоте он никогда не сомневался.
Наутро Тамэтомо позвал Юмичику навестить его и переговорить с монашествующим родичем.
Тот оказался болезненным и сутулым человеком, хотя в его лице, как в кривом зеркале, отражалась красота сестры. И хотя в глазах монаха пылала глубокая вера, а речи его были благочестивы, блистая притом придворным воспитанием, – все же Юмичика то и дело отвлекался, поскольку вместо некрасивого и бледного лица видел перед собою другое: точеные черты, пронзительный взгляд, удивительно нежная кожа…
Он вздрагивал, стряхивал наваждение, вслушивался в мудрые и вдохновенные слова, а в ушах звенело: «Наше дело – плоть смирять, плоть, понимаешь?»
Обо всем, что касалось плоти, Юмичика осведомлен был, пожалуй, побольше любого монаха, кроме совсем уж легендарных сластолюбцев.
Он честно просидел до полудня, слушая объяснения – и полезные же, надо сказать, объяснения; и корил себя Юмичика за то, что сосредоточиться никак не мог, но почему-то не помогало, – а потом отговорился делами, рассыпался в благодарностях, пожертвовал на храм прелестное серебряное украшение с ножен меча, да и помчался в город. Точнехонько на то место, где вчера повстречал своего монаха. Шел, едва ли на бег не переходя, и молился, серьезно так, всею душой, чтобы монах не сбежал или не отозвали его назад в монастырь, чтобы оказался он там, на прежнем месте.
А вишневые бутоны над головой набрякли розовым, готовые прорваться, и небо голубело так, что хотелось броситься в него и утонуть в вышине, и что-то в груди Юмичики ныло и щемило – плохо быть бездарью и не уметь сложить три строки, когда кричать хочется от неизбывной красоты, и не иначе как стихами.
Боги и будды ответили на его мольбы: монах стоял там, на прежнем месте, и сразу удирать не стал, хоть и зыркнул недобро и вовсе не смиренно.
– Смотри, какая красота, – сказал ему Юмичика вместо приветствия.
– Угу, – буркнул монах и тоже уставился на бутоны на фоне головокружительного весеннего неба.
***
Если бы кто спросил у Иккаку, когда он родился на свет, Иккаку бы ответил – всего-то с десяток лет назад, в тот день, когда встретил на лесной дороге старца с посохом да и решил с голодухи, что наверняка найдется у бродячего монаха чем поживиться. Что с того, что на самом деле было Иккаку от роду никак не меньше тридцати весен? Родителей своих он не знал, детства – не помнил. Был ли он когда-то так мал и слаб, что не мог защитить себя или добыть пропитание? Да не был, видно, иначе бы не дожил до своих лет.
Сколько помнил себя Иккаку, всегда он дрался, воровал, отбирал, запугивал, а то и убивал, и не знал другой жизни. Видел на городских улицах и ярко разодетых вельмож, и прекрасных женщин, и монахов самых разных, но все они были далеки от Иккаку, как только может быть далека ветвь цветущей вишни от муравья, копающегося у ее корней. Иккаку не признавал ничего, кроме силы, так странно ли, что когда утомленный годами старец в соломенной шляпе, на вид такой, что пальцем ткни его – и рассыплется, вдруг взвился, будто смерч, взмахнул посохом, и Иккаку, до той поры почитавший себя не последним бойцом, ткнулся носом в пыль, – странно ли, что уверовал он в то же мгновение в милость Будды? А когда старец присел – ровнехонько Иккаку на поясницу, для верности придавив ему руки посохом, – да начал вразумляющую беседу, тут и вовсе не могло сложиться так, чтобы Иккаку не принял учение Будды близко к сердцу.
Многого он достиг с тех пор и как монах-воин, и как подвижник, и все еще было ему куда идти и чем испытывать свой дух. Подаяния просить вот тоже: сроду Иккаку милостыни не просил, предпочитая брать силой, а тут – изволь претерпеть унижение, смирись. Вот он и смирялся. А настоятель, будто нарочно, еще и сумму ему назначил такую, что не враз соберешь, так что пришлось Иккаку задержаться в Киото. Хотя, по правде сказать, бежать хотелось со всех ног: город смущал его разум. Все здесь было ярко и шумно: переливались оттенки шелка в одеяниях дам и вельмож, кричали торговцы, стучали колеса повозок, а запахи и вовсе разносились такие, о каких Иккаку давно думать забыл. Даже небо над городом было другое – такое глубокое синее, словно не настоящее, словно кто-то натянул над крышами полотно лучшего шелка. В ветвях сакуры над головой, тех самых, на которые пялился вчерашний щеголь, вдруг звонко чирикнула птичка, и Иккаку невольно вскинул голову… а когда вновь опустил взгляд долу, как полагалось приличному монаху, уперся взглядом в шелковые складки, такие же яркие, как небо над головой.
– Смотри, какая красота, – прожурчал нежный голос. И так вдруг тоскливо стало Иккаку, что не смог он ничего ответить, ни доброго, ни злого, а только буркнул себе под нос досадливо и снова было на птичку на ветвях уставился. Только ее там больше не было – только ветки да нераспустившиеся бутоны.
– Слагаешь ли ты стихи, смиренный служитель? – спросил вдруг юноша. И таково было удивление Иккаку, что он отвел взгляд от сакуры и посмотрел на молодого вельможу. А тот будто со вчерашнего дня стал еще прекраснее. Словно весеннее солнце пропитало его своим светом, а потом окунуло в лазурь неба, как в воду, чтобы забрать лишнее и оставить только вот это звенящее, искрящееся, что просвечивало сквозь кожу и отражалось в глазах. Таково было сияние этой красоты, что не сразу понял Иккаку, о чем говорят ему.
– А? – переспросил он. – Стихи?
– Стихи, – юноша вздохнул. – Знаешь ли ты, мой праведный друг, какое это счастье – уметь выразить свою душу в трех точных, совершенных строчках? – Он замолчал вдруг и устремил взгляд на сакуру, даже рот приоткрыл, будто петь собрался… но лишь вздохнул через мгновение. – Нет, мне это не дано. Могу сидеть над листом бумаги с кистью в руках немало часов, да так ничего и не составить, а если и составлю, то такое, что лучше бы и не пытался. А ты, друг мой?
– Нет, – отрезал Иккаку и поспешно отвел глаза, потому что юноша вдруг лукаво улыбнулся, сверкнув зубами, и посмотрел прямо на него.
– Ну и то верно, ты так хорош собой, быстр, силен и, верно, искусен в воинском мастерстве… Разве справедливо, когда человек наделен всеми талантами сразу?
– Слушай, иди своей дорогой, а? – взмолился Иккаку. Странные чувства будил в нем этот юноша: будто тонкие лианы опутывали руки, ноги и все тело, обвивали нежно и ласково и тянули, тянули соки.
– Но это невозможно! – светло улыбнулся юноша. – Хотел я идти своей дорогой, так она снова приводит к тебе, – тут он вдруг встал рядом, плечом к плечу, расшитым рукавом суйкана коснулся обнаженной руки Иккаку, будто тоже милостыню собирался просить. – Как называют тебя, добрый монах?
– Иккаку, – буркнул тот, сердясь сам на себя. Вот чего стоило ему не отвечать на вопросы настойчивого юноши, а то и вовсе уйти? Небось не единственная улица в Киото! С чего он вообще сегодня сюда же пришел…
– Мое имя Юмичика, – ответил юноша. Имя будто птица пропела – Иккаку даже повернулся, чтобы проверить, уж не превратился ли его собеседник и правда в птаху, и вдруг оказалось, что лица их так близко друг к другу, как никогда еще ничье лицо Иккаку не видел. Матери, может, в детстве, да разве он помнил это…
Глаза у Юмичики были большие и светлые, как вода прозрачные, как небо глубокие, Иккаку будто провалился в них. И кто знает, как глубоко бы он пал, но словно большая ладонь подхватила его и удержала на самом краю. Не иначе, милостью Будды спасся.
Отстранился и проговорил грубо:
– Ступай прочь! Не знаю, что за глупости у тебя на уме, да и знать не хочу! Чем праздно шататься по улицам, шелковые тряпки меняя, лучше б продал все их да деньги неимущим раздал!
Юмичика отодвинулся, обидой сверкнули синие глаза.
– Вот как, значит, ведут разговоры смиренные монахи в наши дни! Чтобы ты знал, никогда я не забывал о тех, кому боги меньше даровали в жизни, чем мне. А что до моих одежд, то вот уж не монаху судить, как обрамлять красоту!
И, вскинув голову, двинулся прочь, но вдруг замер, будто вспомнил что, обернулся, глядя на Иккаку гордо и надменно, словно тот был пылью у ног. А потом сунул руку в кошель на поясе, вынул монету не глядя и швырнул ее в кружку Иккаку. Развернулся и пошел прочь, изящный и неспешный.
Тут-то Иккаку и вздохнул, поняв вдруг, что дух у него перехватило. Глянул в кружку – а там сверкает настоящее серебро.
***
Под вечер Юмичика сидел на ступенях одного из малых павильонов, презрев компанию приятелей, и тщился вникнуть в тексты сутр. Свиток, изящно переписанный рукою матери Тамэтомо, надлежало утром вернуть. Госпожа-монахиня, обрившая голову после смерти мужа, без большой охоты одолжила священный текст: ведь всякому известно, что лишь ужасная беда, болезнь или государева немилость может заставить юношу-придворного предпочесть сутры фривольным стишкам или повестям о любви, выходящим из-под кисти фрейлин.
На память Юмичика никогда не жаловался: она хранила сотни разных песен, и часто он запоминал не слишком длинные стихи на слух с первого раза. Теперь ему вздумалось выучить что-нибудь из речений Будды и бодхисаттв, чтобы тронуть закованную в доспех веры душу красивого монаха, коль скоро к языку телесных желаний он глух.
Однако выяснилось, что гимны священных сутр куда как сложнее любой песни. Некоторые слова были Юмичике и вовсе незнакомы. Он бросал тогда этот стих и переходил к следующему, морщась от усердия и бормоча себе под нос непривычные имена святых. Запоминалось с трудом.
Вдобавок то и дело от благочестивого занятия – хоть и с неблагою целью – отвлекала его подлая мыслишка о том, сколько серебра он нынче выкинул на ветер. Ясное дело, что родственнику Тамэтомо неприлично было бы жертвовать на храм мелкой медью. Но вот в чашу-то для подаяния зачем понадобилось бросать самую крупную монету, какая подвернулась под пальцы?
Хоть и жил императорский двор в блеске персоны государя, прямого потомка Аматэрасу, и аристократические роды все как один произошли от меньших божеств, но все же и придворным нужно было что-то есть, чем-то греться и как-то одеваться, да притом не абы во что, а в соответствии с рангом и должностью. А еще кормить семью, у кого она была, и содержать дом, и платить слугам. Но императорская казна наполнялась едва-едва: еще с тех времен, как Минамото одолели Тайра в войне Гэмпэй, власть над страной – а значит, и над землями, и над тем доходом, что давали они – утекла в руки самураев, некогда верных государевых слуг, а ныне хозяев надо всем, до чего они дотянулись. Монастыри, многолюдные и крепкие что верой, что стенами, сумели дать отпор и сохранить за собой то, что принадлежало им; а вот утонченные аристократы – не смогли. И в нынешние времена случалось даже так, что канцелярия сегуна попросту забывала выделить императору содержание на ближайший год. Вот и кормилась его свита чем могла, до предела урезая расходы. Больше везло тем, кто еще располагал родовыми владениями либо породнился с кем-то из князей посильнее…
Но у Юмичики не было ни угодий, ни связей, и потому часть его прекрасных ярких одежд – что он, разумеется, тщательно скрывал – была постарше него самого, а ежедневная пища мало отличалась от такой, какая предписана монахам. Да что говорить! В богатых монастырях, болтали, смиренные служители высших рангов кормились постоянно так, как государю в иные годы доводилось вкушать только по праздникам.
Порою, идя по галереям или огибая павильоны, замирал Юмичика, глядя, как бурые пятна покрыли бумагу седзи с той стороны, где не падает на них никакой посторонний взор; или как гниль разъела лестничные перила у основания, так что никто не решается опереться на них. Бумагу требовалось сменить, столбики перил тоже, но негде было взять на это денег. И весь двор, как один человек, делал вид, что ничего не замечает: просто не ступали на изъязвленные сыростью ступени, не касались перил и стены завешивали яркой одеждой, благо хоть ее, скопившейся за поколения, хватало.
И кто бы еще так ценил мимолетность прекрасного и понимал зыбкость реального, как не те, кто проводит здесь дни и годы жизни своей!
Юмичика вздохнул и снова уткнулся было в сутру.
– Ах, так вот где притаился наш отшельник! – провозгласил знакомый голос, и яркая стайка юношей окружила ступени, где он сидел. – Что это ты изучаешь?
– Искусство соблазнения монахов, – буркнул Юмичика, поспешно пряча свиток в рукав.
– Как? Тебе понадобился для этого специальный трактат?!
Юмичика понял, что напрасно сказал то, что сказал, да уж было поздно. Пришлось развести руками:
– Некому было научить меня обращению со служителями Будды в таких деликатных делах! Пришлось обратиться к мудрости предков.
– Так что же, – Ацуёри незаметно подкрался и стоял теперь совсем рядом, – не выходит у тебя? Второй день на исходе…
– Что-то я не припоминаю, – медленно заговорил Юмичика, чувствуя, как дурной гнев закипает в сердце, – разве ты назвал какой-то срок мне исполнить загаданное?
Вокруг загомонили:
– Не было, не было никакого срока! Ацуёри, не торопи его!
Ацуёри, сообразив, что недосмотрел, и теперь Юмичика может хоть десять лет продолжать свои попытки и не считаться проигравшим, тихо застонал.
– Утешься, – высокомерно продолжал Юмичика, – наш спор скреплен словом, и я не стану лукавить. Если загаданное впрямь окажется мне не под силу, будь уверен – я честно признаю проигрыш. Но если кому хочется, чтобы я поспешил, то извольте-ка сами соблазнить на улице первого встречного, пусть даже и не монаха, а после уж упрекайте меня в медлительности!
Юноши запереглядывались. Любовные приключения их обыкновенно не выплескивались за пределы дворца и усадеб тех, кто во дворце служил. Лишь теперь кое-кто впервые призадумался, что это за «первые встречные» могут попасться на столичных улицах…
– Читай себе свои трактаты сколько угодно, – бросил Ацуёри. – Они тебе не помогут.
Тут, возможно, и быть бы драке, ибо грубости такого рода в свой адрес Юмичика не стерпел бы. Однако в этот самый миг от главного входа закричали, призывая стражу, и молодые люди стремглав бросились туда, хоть и не были на дежурстве. Когда же выяснилось, что причиною переполоха стал всего лишь старый кот, что забрался на крышу понежиться на солнышке, заснул и свалился оттуда с мявом, – никто, конечно, обиду вспоминать уже не стал.
Этой ночью Юмичике на пост заступать не пришлось, и почти до рассвета читал он, безрассудно тратя ламповое масло, святые слова сутр, мало что понимая, но запоминая целые стихи наизусть. А наутро, одевшись в самое ветхое и выцветшее, что у него только было, проскользнул к Тамэтомо, оставил под дверью свиток в футляре да и бросился снова за ворота, на Вторую улицу. Стражи только головами покачали да языками поцокали, видя его, потому что от бессонной ночи стал Юмичика словно бы еще тоньше, и нежнее, и прекраснее.
***
Не радовала Иккаку серебряная монета, а должна была бы. С таким подношением он мог, не смущаясь, вернуться к настоятелю, вот только возвращаться не хотелось. Не мог он отдать эту монету настоятелю как подношение, даже выпустить ее из рук – и то не мог. Словно приворожил его внезапный дар.
Ночью спалось Иккаку скверно. Засыпал с трудом – все стояло перед глазами нежное лицо, полное гнева и обиды. И надо было грубить мальчишке… Птица же райская, придворная, на уме одни стихи да лепестки. Небось, думает – рисовые колобки на деревьях растут. А Иккаку хоть и старше, и жизнь иначе жил, так то лучше его не делает. Сказано же: кто помнит прошлое – остается в прошлом.
Наконец усталость тела одолела метания разума, и Иккаку заснул, но и во сне не пришел к нему покой. Навалился на него сон тяжелый, душный, горячий, вроде тех, что одолевают мальчишек, когда они только-только готовы войти в возраст. И ему такие снились в той жизни, которая была до наставника; были в тех снах разведенные колени, колышущиеся груди да визгливые стоны, какие он, мальчишка, слышал из-за тонких стен веселых домов.
Но иное явилось ему во сне в эту ночь. Лицо, хоть и нежное, да не девичье. Глаза – большие, ресницы – будто крылья у бабочки, а взгляд – прямой и жесткий. Руки хоть и тонкие, а твердые и мускулистые. Пусть не видел никогда Иккаку их обнаженными, но точно знал, какие должны быть, и сомнений не было. Снилось, как водит он ладонями по этим рукам: от кистей до плеч, от плеч до кистей, как сплетает пальцы, как тянет его Юмичика на себя, и вот они уже лежат, и Иккаку гладит нежную белую кожу, и целует, и волосы перебирает, и к губам губами прижимается. И Юмичика стонет, низко, сладко, а в глазах у него – темная поволока, будто грозовые тучи набежали на ясное небо…
Проснулся Иккаку в простынях, мокрых от пота, хотя погода стояла вовсе не жаркая, и с нефритовым копьем в полной готовности. Долго в чувство приходил и успокаивался, даже медитировать попытался, а все не идет из головы прекрасный образ, по-прежнему кипит кровь в жилах – так бы, казалось, и выскочил за ворота монастыря, помчался по темным улицам до дворцовых стен… да не внутрь проникнуть, какое там, хоть рядом постоять.
И вот, не час и не два сражаясь с недолжными монаху желаниями, понял вдруг Иккаку: не иначе демон его искушает. Коварная лисица, обернувшаяся человеком, а то и злобный ракшас. Или в соблазн введет, или пожрет живьем, дай волю.
Хмурясь, Иккаку на ноги поднялся, посох свой монаший взял, в руках покрутил. Скверно, конечно, что он так нечисть эту сегодня задел, ну как не придет больше, а пристанет к кому-нибудь, кто духом послабее? Потом подумал и решил – нет, явится демонское отродье. Привыкло, небось, что все на его красоту неземную падки, ранил Иккаку его гордость отказом. Придет демон, не позволит смертному человеку победить.
А когда придет – тогда мы поговорим с ним по-свойски.
Утром Иккаку на свою улицу едва ли не летел. Занял привычный пост, забубнил сутры, а сам нет-нет да и поглядывает из-под края шляпы, не появится ли его нечисть шелковая.
Думал, долго ждать придется: кто ж не знает, что во дворце давно день с ночью перепутали, по темноте пьют, веселятся да разврату предаются, а днем спят, будто звери лесные, а проснувшись, когда солнце давно верхушку неба миновало, говорят друг другу «доброе утро». Так что раньше полудня не ждал Иккаку своего демона – но ошибся.
Солнце только-только показалось, вызолотило мостовую, просветило насквозь ветви вишни, а демон дворцовый уже тут как тут – спешит по улице, постукивая подошвами. Да не привычно яркий и пестрый, а будто выцветший. Не поблекший, но побледневший, словно ранним солнцем насквозь просвеченный, кожа изнутри белым светом полна, глаза еще больше стали, а одежки не пестрят уже, как прежние. И сказать бы, что от того приувяла дивная красота, да ведь нет – будто без обрамления ярких шелков стал Юмичика еще прекраснее. И подумалось Иккаку: а знает ли Юмичика, что ревнивы расписные шелка, что прячут они его истинную красоту? А ежели знает – не затем ли и носит их, чтобы смотреть на него было можно, не лишаясь дыхания?
Тут вспомнил Иккаку, о чем думал ночью, и посох покрепче сжал. Коварный демон, не иначе, придумал новый способ одолеть его! Но ничего, недолго мучителю осталось по земле ходить.
Всего несколько шагов их разделяло, когда Иккаку перехватил посох поудобнее и кинулся на демона. Не доводилось ему никогда раньше с подобным бороться, но Иккаку не унывал – не может такого быть, чтобы не помогли против демона посох монаха да стихи Лотосовой сутры.
А демон взвизгнул, ахнул, шарахнулся в сторону, руки вскинул да вдруг как выдаст голосом звучным и распевным:
Если мы пробудились, стоим иль идём, лежим иль сидим,
В своем сердце храним мы любовь без границы
И это благороднейший жизненный путь.
Кто испытал любовь без границы,
Освободится от страстных желаний,
Жадности, ложных суждений,
Будет жить в истинном разуме и красоте.
Иккаку замер, не опустив посоха. Юмичика смотрел на него – а росту он был невеликого, чуть выше, чем по плечо Иккаку, и так выходило, что снизу смотрел: глаза широко распахнутые, настороженные, рот приоткрыт.
– Что это ты? – спросил наконец Юмичика. И хоть явно был он настороже, а все же не испуган, и взгляд его был прямой и твердый. Иккаку выдохнул – только сейчас вспомнил, что дышать надо, – и сказал хрипло:
– Не демон, значит. Демоны сутр не читают.
– А похож? – удивился Юмичика и вдруг руку ему на запястье положил. – Ты посох-то опусти, друг Иккаку.
И вроде прохладные были пальцы, мягкие, нежные, а показалось Иккаку, будто твердое раскаленное железо ему к руке приложили. И не стало у него сил противиться Юмичике. Потому что был бы демон – поборол бы силой да молитвой, а как быть, когда демон внутри тебя самого?
Выронил Иккаку посох, Юмичику под спину подхватил, наклонился и в губы его поцеловал.
И такой вышел поцелуй, так прижимался к нему Юмичика, руки на шею положив, так обнимал его Иккаку за талию, что когда расцепились они, Иккаку понять не мог – как так вышло, что солнце стоит где стояло, а не дошло до другого края горизонта, к закату клонясь?
– Что же ты… – проговорил Юмичика дрожащим голосом, – то с посохом кидаешься, будто пришибить хочешь, а теперь вот… куда же ты?
Замотал Иккаку головой, на шаг отступая.
– Прости, – сказал он и хотел взгляд отвести, да не смог: крепко держали синие глаза. – Не стану лукавить – запал ты мне в душу. Так запал, что с демоном-искусителем, коварной лисой тебя спутал. Но только нельзя мне так… нельзя мне любить тебя… Я монах и путь свой сам выбрал, сам по нему иду, и отклоняться не след мне, что я за человек тогда буду? Знаю, что ты скажешь – в монастырях разврат, молодые монахи по постелям старших валяются, знаю все это, сам видел… но сам таким не хочу становиться и не стану. Да и ты… не смогу я один, два раза с тобой… а потом жить как прежде, будто ничего не было. Разве ж я смогу тебя забыть, разве я смогу тобой делиться, разве я смогу быть прежним после тебя?
И смолк, и понять не может, что на него нашло. Никогда раньше красивых речей не произносил, не умел, не знал, что умеет, а тут вот… будто не устами, сердцем говорил, которое взгляд Юмичики пронзил, словно копье.
А Юмичика смотрел, и последний цвет сходил с нежных щек, и глаза блестеть начали.
– Прости меня, святой друг, – проговорил он совсем тихо, так, что не стоял бы Иккаку близко – не услышал бы. – Теперь вижу, что воистину дурное дело я затеял. Видно, за то мне наказание – что встретил я тебя, и теперь куда ни пойду, за какое дело ни возьмусь – ты будешь вечно в моем сердце, мой прекрасный Иккаку.
Сказал так, а потом развернулся и прочь пошел, покачиваясь от горя, будто тонкое деревце на ветру. А Иккаку смотрел вслед, и слез не было в его глазах, зато сердце рыдало навзрыд.

***
Очнулся Юмичика, стоя на мосту через речку Камо. Внизу говорливая вода огибала валуны и теребила ленты водорослей. Бродили меж камней цапли и бакланы, вспархивали чирки и мелкие чайки, взблескивала чешуей рыбешка, спасаясь от птичьих клювов.
И такая Юмичику одолевала тоска, что впору было прямо тут же, презрев все в ночи изученные буддийские тексты, оборвать свою жизнь, бросившись с моста. Да только Камогава обмелела после паводка так, что кое-где и перейти ее можно было, всего-то подобрав хакама. В такой стремнине утопиться – это разве что пьяным. Допьяна же Юмичика не пил вовсе никогда, полагая вид нетрезвого человека отвратительным.
И шею не сломать было, прыгая с моста: невысок мост.
Слыхал еще Юмичика, что самураи, буде становится их бытие совсем невыносимым, обряжаются в белое и вспарывают себе живот коротким мечом, дабы мятущийся дух обрел покой и свободу. Но стоило лишь представить себе, как выглядит человек, сотворивший с собою такое, или ежели с ним кто сотворит… В сердцах плюнул Юмичика в чистые воды Камогавы и отправился назад во дворец.
Правду сказать, ужас и отвращение при мысли о сэппуку подействовали, будто какое-никакое лекарство, отодвинув в сторону отчаяние и словами невыразимую боль. Теперь можно было и о чем другом подумать – хоть о чем-то подумать, а не плестись во тьме собственного горя, едва замечая, куда ступаешь, и только повторять, едва шевеля губами, строки из Сутры Любви, которые в одночасье подарили ему великую радость и тут же ввергли в пучину печали.
Подумать, к примеру, стоило о том, что солнце клонилось уже к закату, а нынче черед Юмичики был охранять дворцовые ворота, и надобно было бы поспешить, чтобы успеть занять свой пост, ибо споры спорами и страсти страстями, а службы никто не отменял, и более того, за опоздание карали сурово.
Или еще можно было подумать, что спор-то свой с Ацуёри Юмичика проиграл, и должен был теперь исполнить желание победителя, а каково будет это желание, сомневаться не приходилось – и оттого еще гаже становилось на сердце.
Да и вовсе непонятно было Юмичике, как теперь жить дальше. Потому что как днем ранее мир для него сиял всеми красками, даже теми, для каких и слов-то в человеческой речи нет, – так теперь словно туманной мглою подернулся, одинаково серыми сделав и расцветающие вишни, и вершины гор вдали, и на полнеба расстелившийся вечерний наряд Аматэрасу. И конца-края не видать было этой мгле, в которой завтра обещало быть похоже на сегодня, а послезавтра на завтра.
Так ведь оно и было на самом деле: бессмысленное веселье, летящие паутинки стихов и свиданий, праздников и церемоний… а за ними – одинаковые дни вереницей. Двадцать лет сравнялось Юмичике, и был он свято убежден, что дольше тридцати и жить-то не следует, ибо как можно выносить это уныние, скуку и ложь, и усталость, и болезни, и зубную гниль, и морщины, и… невыносимой, одним словом, казалась Юмичике такая жизнь.
Впрочем, сейчас и лишний день жизни казался ему невыносимым.
Во всем ужасном блеске открылась ему великая истина, неизбывная беда человеческого сердца: если любишь кого – не причиняй ему вреда, но если сама любовь твоя – вред для него, то избавь его и от своей любви. Отныне Юмичика не смел не то что домогаться Иккаку – даже на глаза ему показаться, чтобы не искушать далее того, кто желает идти путем праведности. Но решение это, мысль о том, что он больше не увидит Иккаку, не услышит и не прикоснется, была сродни тому, чтобы босиком пойти по раскаленным углям.
Стражи на воротах, видавшие его утром, только что за амулеты от злого колдовства не похватались, да и то скорей потому, что дворцовые ворота чудодейственными фудами оклеены были так густо – кое-где и дерева-то не видать стало под бумагой. Уж коли сквозь такое прошел – точно не нечисть. А с виду чисто она: лицом белее мела, руки плетьми висят, а в глазах самая черная ночь разливается.
Но на дежурство Юмичика, как положено, встал и потребный срок отстоял, только все больше молча, а не как обычно, с шутками и байками. Когда же напарники, дивясь этакой перемене, попытались его разговорить, посмотрел словно бы сквозь них и сказал:
– С угасанием невежества прекращается побуждение.
С угасанием побуждения прекращается сознание.
И окончательно прекращается рождение, старость и смерть, скорбь и печали.
Вот так прекращается масса всяческих страданий.
На том и смолк.
Другие стражи помолчали тоже – из уважения ли к сказанному, но вернее, что в крайней задумчивости, – и затем уж до утра Юмичику не трогали.
А утром Юмичика, от двух бессонных ночей и вовсе на юрэя больше похожий, чем на живого человека, отыскал Ацуёри и при всех, кто рядом был, сказал ему:
– Признаю себя проигравшим. Произнеси же свое желание.
Ацуёри, от радости едва не подпрыгнув, открыл было рот, чтобы выпалить давно вымечтанное, да прямо так с открытым ртом и замер. Потому что Юмичика стоял перед ним тенью самого себя, смотрел вроде и прямо, но так, что ясно было: никак не Ацуёри он перед собою видит, да и вряд ли стену, у которой они собрались, а скорее что-то такое, обыкновенному смертному взгляду недоступное. И как ни был Ацуёри глух к тонким движениям души, но даже он в ту минуту понял: потребуй он с Юмичики ночь на ложе, да хоть три, или десять, или даже сотню – отказа ему не будет, но и радости с того тоже не будет никакой. Все равно что со стволом древесным обняться, возлюбленного на его месте воображая: ни тепла, ни ласки, ни отклика.
А еще из-за плеча Юмичики глянул Тамэтомо – сумрачно глянул, глаз прищурив, как на дальнюю мишень, которую без промаха поразить требуется. И Ацуёри сглотнул, дернув кадыком, – в былое время Юмичика не утерпел бы, скривился, а сейчас лицом не дрогнул, – уж очень понятно стало, что коли сорвется с губ что-то злое или непотребное, тут же наживешь себе врага на всю оставшуюся жизнь…
– Желаю тебе, – выдавил Ацуёри не своим голосом, – в паломничество сходить на гору Коя.
Кое-кто среди собравшихся поперхнулся, кто-то вздохнул. Одно дело на крышу лазить или по городу спиною вперед ходить, но совсем другое – пешком отправиться через горы и долы, в многодневный и опасный путь, да еще и не по зову сердца, а за проигрыш в споре!
У Тамэтомо глаза опасно потемнели, и Ацуёри чуть было не замахал руками, не закричал, что передумал, да сперло дыханье в глотке. А тут вдруг Юмичика, до того почти безжизненный, вдруг как-то встряхнулся весь и прояснился лицом.
– А ведь самому бы мне и в голову не пришло, – сказал он и улыбнулся легко-легко, как если бы знал о мире что-то важное и радостное, а другим неведомое. – Отправлюсь я, как только дозволения испрошу у командиров и старших.
С тем он и удалился, оставив приятелей в тяжком недоумении, и только Тамэтомо поспешил было следом, но остановился почти сразу, головой тряхнул и ушел в совсем другую сторону.
***
Тем же днем вернулся Иккаку в монастырь и сразу от ворот пошел к настоятелю. Отдал ему все собранное, не исключая и серебряной монеты от Юмичики, хотя и горело сердце оставить ее себе. Но знал Иккаку: если он хочет вытравить из себя эту страсть, нельзя оставлять ничего, что напоминало бы ему о прекрасном придворном.
И вот, пришел Иккаку к настоятелю, отдал ему деньги и попросил о великой услуге – на время освободить его от дел наставнических и отпустить наверх, в горы, чтобы мог он через испытания тела закалить дух и избавиться от соблазна. Настоятель огорчился, ибо не было в монастыре воина лучше, чем Иккаку, и как наставник молодых монахов был он непревзойден, и спросил, что же за соблазн одолевает Иккаку и нет ли других способов его отогнать. Долго мучился Иккаку, не в силах сказать правду, но и отмалчиваться, а уж тем более лгать не считал он возможным, и в конце концов признался, что встретил, будучи в Киото, прекрасного юношу, и теперь одолевает его любовное томление. Немало удивился настоятель, ведь раньше Иккаку не испытывал подобных желаний. Но был он мудр, а потому препятствий чинить не стал и отпустил страждущего с благословением.
Ничего Иккаку не взял с собой, кроме фляги с водой, посоха и одежды, что была на нем. Ушел к самой вершине, где на ту пору еще не сошел снег, хотя в Киото уже почти в полном цвету стояла вишня, и, уединившись в лесах, провел там несколько дней. Питался прошлогодними засохшими ягодами и орехами, а то и вообще без еды обходился, одной водой, спал в древесных корнях, прикрывшись сухими листьями. Днем медитировал, совершал воинское правило, пока руки не наливались тяжестью от утомления, а то стоял помногу в одной позе, да на одной ноге, удерживая равновесие, или замирал под ледяными струями водопада. Но все было нипочем воину в расцвете сил, разве что лицо его похудело и побледнело, и если бы довелось его такого увидеть Юмичике, несомненно, счел бы он, что Иккаку стал еще красивее.
Но как бы ни смирял Иккаку плоть, как бы не стремился избавиться от наваждения, ничего у него не выходило. И спал мало – а все равно хватало времени распутным снам, чтобы пробраться в голову. Стоило только глаза закрыть – и снова видел он нежное лицо Юмичики, его глаза яснее неба, его волосы чернее воронова крыла. А то и ощущал, как трепетало в руках тонкое тело, как поддавались губам горячие губы. И что бы ни делал Иккаку, а все чаще и чаще закрывались в голову невольные мечтания, а как бы было, если бы хоть раз они были вместе. Или того хуже – мысли крамольные, что и верно, прочие братья позволяют себе, кому какой вред будет?..
Только ведь правду сказал он Юмичике, когда в последний раз они виделись: не хватит ему одной ночи, да и двух не хватит, да хоть бы и седмицу, и месяц целый провели они, с ложа не вставая – и то бы не хватило. На целую жизнь ему был нужен Юмичика, и в посмертии, и в следующем перерождении.
И все чаще думал Иккаку, одолеваемый сердечной мукой, что коли и дальше таким беспросветным мраком будет его жизнь, так не стоит ли подняться на скалу повыше и метнуться оттуда головой вниз?
Но не успел он пойти искать смерти – смерть пришла к нему сама.
Сильно утомлен был Иккаку дневными трудами тела и метаниями духа, а все же спалось ему плохо. Душевный непокой ли был тому виной или неудобное ложе, о том он не задумывался, но от каждого шороха просыпался, а потом засыпал снова.
Вот и в этот раз: проснулся, заслышав шорох листьев, глаза открыл – да без особого толку, тьма стояла непроглядная. Устроился было Иккаку поудобнее, ноги к груди подтянув для тепла, а слышит – снова шорох. Да настойчивый, будто ступает кто-то мягкой поступью, подходя все ближе.
Сел тут Иккаку, осторожно посох к себе подтянул. Никогда не боялся он ни человека, ни зверя, а тут вдруг жутко стало: а ну как не человек и не зверь, а что похуже?
И вдруг, словно мыслям его в ответ, загорелись во тьме два огня, и услышал Иккаку низкий, горловой рык. Вскочил одним прыжком, посох перед собой выставил, да еле успел – метнулось из темноты черное, мохнатое. Волк!
Что было силы ударил Иккаку, целясь в голову, но зверь оказался быстрее – увернулся и зубами возле ноги щелкнул, Иккаку еле успел отдернуться. Закружили они друг возле друга – посох свистит, рассекая воздух, зубы лязгают. Глянул бы кто со стороны, даром стихосложения осчастливленный – может, сочинил бы поэму о сражении со смертью, да только некому было смотреть, да и что увидишь во тьме горной ночи, в тот час, когда даже звезд на небе нет?
И было в момент этого страшного танца Иккаку прозрение. Он понял, что вот, пришел к нему демон, сама смерть во плоти, тьма и ужас, ждущие каждое живое существо в конце жизненного пути. И не искать ее надо, а бороться с ней, пока хватит воздуха в груди и крови в жилах. А то яркое, поразившее его в сердце, что принял он за бесовское искушение, есть не что иное, как самый сок жизни, и глупец он был, что не понял этого, и что от самой жизни пытался бежать.
Закричал Иккаку и со всей силы, что была в нем, ударил посохом по волчьей голове. Таков был тот удар, что раскололся звериный череп, и упал волк замертво к ногам Иккаку.
И тогда увидел Иккаку, что сереет небо, предвещая скорый рассвет. В последний раз залез он в ледяные воды – омыться от волчьей крови, – а потом оделся, собрал нехитрые свои пожитки и пошел вниз, да не в монастырь, а в город Киото, навстречу своей судьбе.

***
В годы, когда могущественные князья Японии сражались друг с другом за власть, дорога из Киото к священной горе Коя не бывала простой и легкой. Испокон веков непогода в тех краях тревожила путников, туманы сбивали с тропы, по ночам чудовища выискивали себе жертву. А на ту пору прибавились еще и разбойники: голодные крестьяне, подбиравшие по полям битв оружие мертвых воителей, или те, чьи сердца тронула ржавчина трусости, оставившие своего господина и промышлявшие на дорогах убийствами и грабежом. Редко кто решался проделать этот путь в одиночку или даже малым караваном, а из тех, кто решился, не всякий добирался до заветной цели. Придорожные гостиницы обзавелись крепкими дверями да толстыми засовами, но случались и такие, что сговаривались с разбойниками и предавали в их руки ничего не подозревающих паломников.
По такому-то пути и должен был пройти Юмичика во исполнение желания Ацуёри, а пуще того – в надежде паломничеством исцелить свое сердце от непрошеной страсти.

@темы: МиниБэнг-2015

---

Я - для тебя, R, миди, Доктор Айзен

[Доктор Айзен]

Название: Я — для тебя
Автор:  Доктор Айзен
Бета:  Terra Celtika
Иллюстраторы:  Rudaxena,  Taro Amoretti
Персонажи/Пейринг: Базз Би/Юграм Хашвальт, ОМП/Юграм Хашвальт, другие квинси
Тип: слэш
Рейтинг: R
Жанр: романс
Размер: ~25 000 слов
Саммари: Базз Би всегда знал: в мире, созданном из духовных частиц, где люди ходили по воздуху, а глубоко в подземелье спал настоящий бог, могла случиться любая фигня.
Примечание: фанфик написан на Bleach MiniBang-2015
Предупреждения: нон-кон, AU, херт/комфорт, немного мата
Ссылка на скачивание текста: fb2, doc, rtf
Ссылка на скачивание иллюстраций:1,2,3.

Пролог

Все началось, когда курсант Юграм Хашвальт — одиннадцать лет, чистокровный квинси, рожден в Ванденрейхе — проснулся и увидел незнакомого темноволосого мальчишку, качавшего пресс в проходе между кроватями.

— Привет, я твой новый сосед по комнате. — Мальчишка улыбнулся на выдохе, широко и искренне, словно приветствовал потерянного в раннем детстве брата, и непреклонно добавил: — Покажешь мне, как тут у вас развлекаются? И вообще — давай дружить.

Хашвальт сразу понял, что шансов у него нет.

Все началось, когда главнокомандующий элитной стражи Жерард Валькирия опустил руку на плечо пареньку, который исправно таскал ему кофе на ночные дежурства, быстро оглянулся по сторонам и прошептал:

— Могу пустить тебя в гробницу. Только быстро, и чтоб ни одна живая душа, ага?

Все началось, когда Базз Би — чистокровный, родился и вырос в Мире Живых, призван Ванденрейхом в возрасте двенадцати лет — спросил своих друзей:

— Эй, ребята, хотите посмотреть на императора Яхве?

Все началось, когда Отец всех квинси впервые за тысячу лет сна коснулся души одного из своих детей.

Глава 1

— Хэй, Юго!

В затылок прилетело снежком — этой зимой Базз Би изобрел новый способ здороваться. Хашвальт согнал с лица улыбку и обернулся.

— Однажды кто-нибудь подобьет тебе глаз, — грозно пообещал он.

Базз Би шел к нему сквозь снегопад — короткая куртка распахнута на груди, руки небрежно засунуты в карманы. Хашвальту при виде этой картины хотелось натянуть шапку пониже. Позер. Позер и показушник, перед кем только выделывается?

Принципиальный Базз Би мерз как собака, но наотрез отказывался носить «этот ваш идиотский зимний плащ, жопоруким одноглазым меносовым ублюдком сшитый». Даже в последнюю неделю февраля, когда Ванденрейх по температуре воздуха мог конкурировать с лунной поверхностью. Причем Луна в этом состязании явно проигрывала.

Хашвальт отвел взгляд от голой шеи — опять страшно захотелось обмотать вокруг нее свой шарф.

— Ага, — согласился Базз Би, когда подошел достаточно близко. — Может, и второй подобьет — вот только соберет выбитые зубы сломанными руками. Юго, тебя хочет видеть канцлер. Прямо сейчас. Тень тебе разблокировали, так что давай — одна нога там, другая тоже уже там.

— Меня? — Хашвальт отгородился ладонью от колкой снежной крошки. — Ты ничего не перепутал?

Канцлера Хейлица он видел один раз в жизни — когда на очередной прием в Силберне зачем-то пригласили курсантов. Хашвальта, кажется, представили как весьма перспективного, умного и целеустремленного молодого человека. Канцлер посмотрел на него, как на стенку, кивнул и вернулся к прерванному разговору. Это было два-три месяца назад, а может, и больше — Хашвальт не сохранил в памяти дату. Да и мимолетное знакомство с канцлером ему не очень запомнилось. Очередная фигура на троне, человек с достаточно сильной реяцу, чтобы править, пока не пробудился император Яхве.

Ничего особенного, сколько их уже было.

Базз Би потер лоб, изображая задумчивость.

— Ну... Канцлер, может, чего и перепутал, а вот мне полчаса назад определенно назвали твое имя. Разве что со мной в комнате, в тумбочке или под ванной, тайно проживает еще один Юграм Хашвальт. Может, это он у меня носки ворует? А то сегодня проверял — опять половина непарные, интересно, какая зараза…

— Как думаешь, он мог узнать про саркофаг? — перебил его Хашвальт.

— Юго, блин, нахрен так жить? — громко возмутился Базз Би. — Саркофаг был менос знает когда, а ты все мандражируешь. До старости будешь вспоминать, что один раз нарушил правила?

Хашвальт пожал плечами. Он где-то читал, что любого человека можно закрыть в камере лет на десять, и в конце концов он припишет себе какое-нибудь преступление.

Хашвальт точно приписал бы — впрочем, у него уже был саркофаг.

— В конце концов, — Базз Би подергал его за шарф и положил руки на плечи, — это моя идея была. А значит, и песочить должны меня, ну.

— Понятно, — вздохнул Хашвальт.

Ему не было понятно. Канцлер никогда не приглашал курсантов в свою резиденцию.

— Вот и не ссы. — Базз Би с ухмылкой вогнал ему локоть под ребра. — Ну, сунут тебе очередную красивую бумажку с печатями, в которой написано, что ты стреляешь круче всех на курсе. Повесишь ее на стенку к остальным, покажешь какой-нибудь красотке и скажешь, что вот эта конкретная хрень вручена лично лидером Ванденрейха. И тебе, Юго, сразу дадут.

Хашвальт воскресил в памяти прямой равнодушный взгляд и снова прислушался к себе, пытаясь найти причину беспокойства. Глухо.

— Ладно, — сказал он наконец. — Выясним.

В конце концов, почему у канцлера не может быть какого-нибудь поручения для него? Курсанты — это вечное принеси-подай-пошел вон, даже отличники боевой подготовки.

— Если что, я буду на полигоне с китайской мордой, — подмигнул Базз Би. — Приходи, посбиваем мишени на скорость. В этот раз я тебя точно побью.

— Китайскую морду зовут Цан Ду, — напомнил Хашвальт. — А Ванденрейх, кстати, территория, свободная от расизма.

Базз Би сделал страшные глаза и спросил громким шепотом:

— А что, ему мало быть китайской мордой, он еще и расистом заделался?

Хашвальт отвесил ему подзатыльник.

— Не делай вид, что ты меня не понял. Мы не задираем новичков. Мы помогаем им влиться в коллектив.

Цан Ду был гемиштом, как и Базз Би, но держался, как родной сын императора Яхве. Это раздражало всех, кроме Хашвальта. Он отлично понимал, что за этим вызовом скрываются неуверенность и страх оказаться хуже, чем чистокровные.

— Ага,— Базз Би потер затылок. — Придешь?

Хашвальт посмотрел на часы и вздохнул с сожалением.

— У меня через двадцать минут занятия. Завтра?

Тренировка была отличным способом разогнать кровь и согреться — особенно тренировка с Базз Би. Он заряжал Хашвальта своей шумной кипучей энергией, лук собирался легко, и стрелы находили мишень чаще и быстрее. По-хорошему, во всех грамотах, которые Хашвальт получал за меткую стрельбу, должно было стоять еще одно имя, но об этом даже не стоило заводить разговора. Хашвальт еще помнил, как один раз немного подыграл Базз Би на очередной тренировке — видел, как сильно тот хочет выиграть, и решил сделать доброе дело.

За этим неумным поступком последовали очень длинные семнадцать дней, наполненные тяжелым злым молчанием, и демонстративный уход на другой конец длинного стола в курсантской столовой. На восемнадцатый день они сначала подрались, а потом помирились, и Хашвальт дал обещание «никогда больше не корчить из себя кретина великодушного».

— Ага, завтра.

Базз Би помахал ему рукой и скрылся за поворотом, а Хашвальт снял капюшон, стряхнул с него снег и шагнул в Тень.

Резиденция канцлера занимала весь третий этаж Силберна и была оформлена со сдержанной роскошью, всегда раздражавшей Хашвальта своей неуместностью. Хорошо, что он бывал он здесь от силы пару раз в месяц, выполняя мелкие поручения старших офицеров.

В приемной его встретила секретарша, высокая темноглазая блондинка, у которой почему-то всегда был печальный и одновременно торжественный вид. Однажды Хашвальт притащил сюда очередной запечатанный пакет и ждал ответа восемь часов, а она периодически приносила ему крепкий черный кофе и развлекала вежливой беспредметной беседой.

— Рада снова вас видеть, господин Хашвальт. Вашу верхнюю одежду, будьте добры. И ваш крест квинси.

Стягивая плащ, Хашвальт пытался выудить из памяти нужное имя. Кажется, Вилда... Или Волда... Или вообще Криста? Ладно, неважно, он спросит потом. И пригласит на кофе — в благодарность за прошлый раз. Может, даже предложит прогуляться вдоль набережной, если погода будет хорошая.

Хашвальт остановился и придирчиво осмотрел новенький мундир — нет ли где пятна — и пригладил волосы.

— Сюда, пожалуйста, — Вилда-Волда-Криста распахнула перед ним неприметную дверь. — Прямо по коридору и налево, только сначала постучитесь.

Кабинет у канцлера был на удивление небольшой, и основную его часть занимали высокие деревянные шкафы с книгами. Хашвальт остановился посреди комнаты — точно в трех шагах от массивного письменного стола, — коротко поклонился и отчеканил:

— Курсант Юграм Хашвальт прибыл по вашему распоряжению.

Сидящий к кресле человек поднял голову.

Канцлер Георг Хейлиц чем-то напоминал Его Величество, которого Хашвальт видел много раз — на витражах в католическом храме, на иллюстрациях в учебниках по истории квинси. Но это было очень отдаленное сходство. Канцлер не отличался таким мощным телосложением, у него были гладко выбритые щеки и глубоко посаженные светло-серые глаза.

И сейчас эти серые глаза опять смотрели на Хашвальта, как на стену.

Нахлынула неловкость, какая бывает, если зайти в ванную комнату и обнаружить, что унитаз уже кто-то оседлал.

Солнечные лучи бросали неровные пятна на полированную поверхность стола. Часы на каминной полке тикали. Хашвальт стоял.

Может быть, Базз Би все-таки напутал? Но тогда секретарша, девушка с многовариантым именем, не пустила бы его дальше неприметной двери. Непонятно. Странно.

Когда Хашвальт уже решил, что перед ним статуя, которая может двигаться, но не издавать звуки, канцлер заговорил:

— Вы сильно выросли за эти полтора года.

Голос у него был такой же невыразительный, как и взгляд.

— Да, — сказал Хашвальт. Никакого другого ответа в голову не пришло. Он действительно вырос, раздался в плечах и не выглядел на свой возраст.

— Распустите волосы.

Хашвальт моргнул. Просьба удариться лбом об стол удивила бы его куда меньше. Его вызвали, чтобы отругать за прическу не по уставу? Базз Би целый год лелеял мечту о малиновом ирокезе, пока не узнал, что вылетит из академии, как только заявится на лекции в таком виде. Неделю потом искал, с кем подраться, и нашел. Оставил Цан Ду шрам, в ответ получил четыре.

В сложные моменты Хашвальту почему-то всегда вспоминался Базз Би.

Коса была длинная — работы минут на пять, и это если торопиться. «Еще год, и ты на свои патлы сесть сможешь», — говорила Бамбиетта, даже и не думая скрывать зависть. Хотя у нее тоже было чем похвастаться.

Волосы вились под пальцами — зря вчера поленился высушить и лег с мокрой головой. Эти кудри раздражали Хашвальта, сколько он себя помнил, но намекать родителям на более практичную прическу было бесполезно. Традиция такая — мужчины рода Хашвальт носят длинные волосы. На этом — все.

Закончив, Хашвальт вопросительно посмотрел на канцлера. Тот еле заметно кивнул и сделал неопределенное движение рукой, словно раскручивал волчок.

— Повернитесь.

Хашвальт послушался и сразу ощутил, что теперь канцлер смотрит именно на него. Взгляд ввинчивался между лопаток, шарил по телу сотнями невидимых пальцев. Хотелось стряхнуть его, как севшее на плечо насекомое. А потом раздавить, пересилив брезгливость.

Хашвальт изучал вымпелы на стене — серый-голубой-белый, серый-голубой-белый, цвета Ванденрейха — и покусывал губы от нарастающего раздражения.

Его сейчас будут стричь прямо здесь или что? Ножниц на столе точно не было.

— У вас очень красивые волосы. И мне бы хотелось, чтобы вы иногда приходили сюда и распускали их передо мной.

У Хашвальта в голове наконец-то щелкнуло. Яхве милосердный, так он что, из этих?

— Вы имеете в виду сексуальные отношения? — спокойно спросил он, поворачиваясь.

Канцлер откинулся обратно на спинку кресла и одобрительно кивнул.

— Я опасался, что вы до последнего будете делать вид, будто не понимаете, о чем речь. Но вижу, вас не зря рекомендовали как человека умного и сообразительного.

— И целеустремленного, — скрипнул зубами Хашвальт. Вернулось ощущение, что по нему ползет насекомое. Нет, полчища насекомых.

Канцлер снова его разглядывал. Ждал.

— Прошу прощения. Я не гомосексуалист, — коротко произнес Хашвальт.

Изнутри рвалась какая-то слепая звериная ярость, но изображать негодование было глупо и унизительно. И, пожалуй, небезопасно.

— Проверяли, курсант? — поинтересовался канцлер. Густые брови насмешливо приподнялись.

Хашвальт все-таки не сдержался — поморщился. Ну что за человек?

— Я не вижу смысла проверять очевидные вещи.

К мужчинам его не тянуло никогда. Не тянуло и к женщинам, но это пока, он еще и не искал ту единственную, свою. Жизнь длинная — будет еще время для любви.

— И не хотите открыть для себя новые горизонты? — очередной неприятный вопрос вытряхнул Хашвальта из философских размышлений. Его неприязнь прогрессировала словно военная мощь Ванденрейха — семимильными шагами.

Он не будет открывать для себя никакие горизонты. Не с этим человеком.

—Нет, — ответил Хашвальт, даже не пытаясь искать другие слова.

Впрочем, канцлер не выглядел оскорбленным.

— Ага, — произнес он, и в пустых глазах впервые вспыхнуло подобие интереса. — Характер.

В его голос вплелись новые, какие-то алчные нотки. Хашвальту очень хотелось уйти, перестать дышать одним воздухом с человеком, сидящим за письменным столом.

— Мой характер соответствует моим целям, — сухо произнес он. — Я здесь, чтобы служить Ванденрейху.

— Ну так и служите, — полные губы раздвинулись в улыбке. — Или же, — короткую паузу он сопроводил кивком в сторону вымпелов, — вы разделяете Ванденрейх и своего канцлера?

И тут пришел страх, ввинтившийся в затылок ледяным сверлом и сковавший сознание холодом. За него даже не было стыдно. Неподчинение приказу — это всегда трибунал, но пугал не расстрел, пугало то, что может произойти непосредственно перед ним. А еще Хашвальт вдруг понял, что если все кончится хорошо, он никогда больше не назовет Хейлица канцлером — по крайней мере, мысленно. Канцлеры не должны быть... такими.

Хейлиц — отныне всегда только Хейлиц — покачал головой.

— Я вижу, что меня поняли неправильно. Я не имею привычки использовать свое положение таким образом. Это был не приказ, а предложение.

Это звучало искренне, даже доброжелательно. Хашвальт не поверил ни одному слову.

— Тогда я отказываюсь.

— Вы уверены, что вам не надо подумать?

— Я думаю очень быстро.

От напряжения гудели и ноги и спина, хотя прежде Хашвальту несколько раз приходилось стоять в карауле и не по двадцать минут — или сколько они уже разговаривают?

Хейлиц покачал головой и улыбнулся — и опять безо всякой досады, скорее с мягкой укоризной. Как терпеливый родитель непослушному чаду.

— И все же такие решения не принимаются за одну минуту. Давайте договоримся: я дам вам неделю. Если измените свое решение, приходите... — зашелестели страницы ежедневника, — ...приходите ко мне в следующий понедельник, шестого марта, и мы продолжим наш разговор.

— Хорошо, — соврал Хашвальт. — Хорошо.

Он знал, что не придет, даже если в среду Силберн наводнят полчища голодных пустых, и единственным безопасным местом будет эта комната. Но готов был дать любое обещание, если оно означало конец разговора.

Хейлиц словно заглянул в его мысли.

— Ну, тогда я вас не задерживаю, ведь у вас, кажется, занятия? Идите, курсант.

В приемной Хашвальт наскоро заплел косу, а потом вышел на улицу, зачерпнул полные ладони снега и стоял, окунув в них лицо, пока снег не растаял.

* * *

— ...пришел на лекции в платье, сел в первый ряд и сказал, что он девочка, и его теперь нужно называть Жизель! Ты представляешь? Эй, какого черта вы все здесь ходите?

Красная от эмоций Бамбиетта летела сквозь толпу маленькой сердитой торпедой. Хашвальт молча шагал рядом, выискивая знакомые лица, точнее — то единственное лицо, по которому успел соскучиться, и считал от одного до десяти. По-английски, по-французски, а потом по-немецки.

— И знаешь, что самое главное? Это, блин, мое платье! Аккутрон теперь уверен, что это наша затея. Отправил меня на пересдачу. Козел. Все козлы!

— Все, — покладисто отозвался Хашвальт. Ничего, зато языки подтянет.

Они с Бамбиеттой чуть не столкнулись лбами, одновременно выскочив из Тени перед входом в общежитие. Хашвальт сам вызвался дотащить тяжелый рюкзак до нужного этажа, за что и страдал.

— Я со злости вчера все стены покрасила, и теперь у меня черная спальня. А ты что на выходных делал, Юго?

Внезапный вопрос застал Хашвальта на середине французской линейки.

Он мог точно сказать, чего не делал — не думал о Хейлице. Ну или, по крайней мере, очень старался, хотя между лопаток время от времени расползался неприятный холодок, и тогда Хашвальт отчаянно злился и приказывал себе не быть девчонкой. Хейлиц сказал, что будет искать дальше — значит, будет. Может, нашел уже.

— Читал. Спал. Учил племянника собирать лук,— отчитался Хашвальт. — Теперь должен фрау Хелльберг, нашей соседке, два горшка с геранью и новую кошку. А еще на следующих выходных я крашу ее забор.

— С ума сойти, вот ведьма, — посочувствовала Бамбиетта. — расскажи Базз Би, пусть притащит из Мира Живых самую злобную и блохастую скотину. Он, кстати, все еще там, знаешь? Встреть у Солнечных Ворот и разверни назад, все равно этот придурок демонстративно дрыхнет на первых занятиях.

— Учту, — рассеянно пообещал Хашвальт, возвращая рюкзак.

Обычно они так и делали — встречались у Ворот и вместе шли в учебный корпус, обмениваясь новостями и впечатлениями. А сегодня Хашвальт битый час прогуливался туда-сюда под подозрительными взглядами охраны, сдерживал зевки и думал, как Базз Би будет выкручиваться на этот раз — заевшие замки и старушки, срочно нуждающиеся в переводе через улицу, исчерпали себя как аргументы еще в прошлом месяце.

В итоге выкручиваться пришлось самому Хашвальту — Базз Би не пришел на занятия и не объявился на тренировке. Даже не заглянул в комнату, чтобы раскидать вещи — Хашвальт понял это вечером, когда решился все-таки сунуть нос в чужой шкаф и обнаружил пустые полки.

Знакомый холод приветливо куснул кожу между лопаток.

Утро нового дня началось с Аскина. И с простых новостей, которые не укладывались в голове.

— Сцепился с дозорным? — Хашвальт медленно моргнул и вытер лицо ладонью. — Серьезно?

Последний раз он испытывал нечто подобное в детстве, когда на спор полез на очень высокое дерево и уже наверху почувствовал, как под ногой ломается ветка. Мир плыл вокруг, и даже просто дышать было страшно.

Тогда Хашвальт изо всех сил верил, что тихий хруст ему почудился. Сейчас — что Базз Би влетит из коридора и заорет: «Я же говорил, мой друг Юго не поведется на такую хрень!»

Аскин сидел на его кровати, сплетая и расплетая тонкие пальцы, и смотрел с сочувствием, от которого хотелось рычать. За дверью, кажется, кто-то подслушивал— еще бы, арест курсанта, такое событие. Хашвальт ощущал сразу несколько реяцу, разбираться, где чья, было некогда. Да и какая, в сущности, разница?

— Дозорный, кажется, погиб, — осторожно продолжил Аскин. — Должны, по идее, учесть как смягчающее обстоятельство, но, сам понимаешь, если о нас узнает Готей…

Хашвальт стиснул зубы. Не забывай скрывать реяцу, не вздумай убивать пустых и уж тем более обходи по широкой дуге шинигами — правила посещения Мира Живых были очень простыми, и Базз Би всегда их соблюдал.

— Пойду. — Хашвальт поднялся на ноги и раскрыл Тень. Это как прыжок в ледяную воду — надо действовать быстрее, чем страх заставит тебя передумать.

— Пускают только родственников, — предупредил Аскин. — А у Базз Би, кажется, никого.

У Базз Би был дедушка, по меркам Ванденрейха действительно никто. Он отказался присоединиться к доблестной армии Его Величества и осел где-то в Японии, растил второго внука. Хашвальт представил, как вываливается из Тени посреди гостиной и жестами рассказывает незнакомому человеку про карцер и все остальное.

— Тебя в любом случае не ждут, — голос Аскина приплыл откуда-то со стороны.

Хашвальт пожал плечами. В горле щекотало, но он боялся, что если рассмеется сейчас, то не сможет остановиться. Ветка ломалась, и он падал в пустоту — снова и снова.

— Меня ждут в другом месте.

* * *

Девушка с тремя именами — вот досада, он так и не узнал, как ее зовут — виновато улыбнулась и сказала:

— Канцлер сейчас очень занят. Подождите немного, возможно, он вас примет.

— Хорошо, — ответил Хашвальт, кивком отказываясь от кофе. Можно было смело спорить на свой крест квинси, что никаких дел у Хейлица нет.

Ждать, тем не менее, пришлось целых четыре часа. Хашвальт разглядывал узор на ковре и время от времени позволял себе помечтать, что никто его не примет. Он вернется в общежитие и попытается помочь как-нибудь по-другому. Например, пойдет к отцу и попросит его перетряхнуть свои связи.

Отцу, да и маме тоже всегда нравился Базз Би. Хашвальт вдруг представил, как приходит домой и буднично сообщает родителям, что сегодня у него стало на одного друга меньше. Картина была такой яркой, что он чуть не подпрыгнул на диване, услышав негромкое: «Вы можете войти».

В кабинете канцлера царил мягкий полумрак. Где-то над головой шуршал кондиционер, гоняя туда-сюда прохладный сухой воздух. Тем не менее, рубашка почему-то липла к лопаткам. Мерзкое ощущение.

— Курсант Юграм Хашвальт, — насмешливо протянул Хейлиц, не отрываясь от какого-то документа. — Который здесь, чтобы служить Ванденрейху. Разве сегодня шестое число?

Хашвальт почувствовал, как в горле копится раздражение. Для кого этот спектакль?

— Мы оба знаем, что вы ничего не пишете, — холодно ответил он.

— Не лучший тон для того, кто пришел договориться, — покачал головой Хейлиц, но перо отложил. — Из тебя получится плохой дипломат.

— Из вас получился плохой канцлер.

— Я был бы плохим канцлером, — Хейлиц едва заметно нахмурился и указал на кресло, — если бы рискнул безопасностью Ванденрейха для того, чтобы один красивый, но глупый мальчик понял, что важные решения нельзя принимать так быстро. Ты правда думаешь, что я послал кого-то убить дозорного?

Хашвальт молчал. По правде говоря, он и не рассматривал другие варианты.

— Шинигами убивают пустых, — продолжил Хейлиц. — Пустые убивают шинигами. А дурные молодые квинси, такие как твой друг, иногда оказываются в нужном месте в нужное время. Понимаешь, курсант Юграм Хашвальт?

Хашвальт понимал. Человек, который видел, как Базз Би убил дозорного, а тело завернул в плащ с символом Ванденрейха и подбросил в Готей, обязательно найдется. То есть, не человек, конечно, а квинси, благородный и заслуживающий доверия.

В голове шумело.

— Зачем? — Хейлиц, казалось, читал его мысли. — Мои люди убедят его признать свою вину.

Хашвальт практически видел, как собирает лук и стреляет в гладкое спокойное лицо — и плевать, что крест квинси остался у девушки с тремя именами.

— Тебе стоит сказать ему спасибо. Благодаря этим пустым первый урок прошел для тебя безболезненно.

— О чем вы? — Хашвальт оцепенел, уже догадываясь, что услышит.

— Твоей сестре, кажется, чуть за тридцать, — охотно пояснил Хейлиц,— Отличный возраст, чтобы произвести на свет еще одного ребенка, если что-то случится с этим. Эти луки так часто взрываются, особенно в детских руках.

Последний раз Хашвальт дрался в шестилетнем возрасте, не поделив с соседским мальчишкой сувенирную фигурку меноса. В памяти осели недовольные слова отца: «Благородные квинси не дерутся друг с другом. Благородные квинси не машут кулаками, как ругонгайские оборванцы». Хашвальт кивал, украдкой ковыряя пластырь на подбородке, и обещал, что больше никогда. И уж, конечно, не мог представить, что следующим, на кого он замахнется, будет канцлер Ванденрейха.

Хейлиц смотрел спокойно. Не пытался уклониться, перехватить руку или ударить своей реяцу, хотя и малой толики хватило бы, чтобы переломать Хашвальту все кости. Словно знал, что в последний момент тот поймет — самоубившись о первое лицо в Ванденрейхе, он не решит ни одну свою проблему. Скорее, создаст своей семье парочку новых.

Хашвальт медленно опустился обратно в кресло, за что удостоился одобрительного:

— Глупый мальчик. Но учишься быстро.

Тишина звенела все оглушительней. Хашвальт вспоминал про французского аристократа, который с криком «Лучше смерть, чем ее ожидание!» рвался к гильотине вперед своих товарищей. Сейчас он понимал его как никто другой.

— Знаешь, что такое минет? — спросил Хейлиц таким тоном, будто интересовался, холодно ли на улице.

— В теории, — процедил Хашвальт. Его познания о сексе ограничивались журналами, которые иногда приносил Аскин, и фантазиями в душе. И ни то, ни другое сейчас не годилось.

— Кажется, в начале нашей беседы я сказал, что не стоит торопиться, принимая важные решения. — Хейлиц откинулся в кресле. — Так вот, думай об этом как об исключении, которое подтверждает правило. У тебя есть тридцать секунд. И ты все еще можешь уйти.

Хашвальт встал. Эти тридцать секунд были лишними — он принял решение в тот момент, когда открывал Тень.

Воздух вдруг стал горчить. Он не сможет. Его вырвет. Или он сомкнет челюсти. Последний вариант казался особенно привлекательным, но Хашвальт уже сейчас понимал, что не решится. Вот Базз Би… Впрочем, нет, Базз Би с порога полез бы бить морду.

Хашвальт вскинул голову.

— Но мы с вами договорились?

И едва не шарахнулся, когда его погладили по щеке — бережно, почти ласково.

— Я отпущу его, — пообещал Хейлиц. — Если буду тобой доволен.

Его пальцы были шершавыми от частого применения квинси-техник и пахли вишневым табаком. Похоже, он курил те же сигареты, что и отец. Хашвальт любил этот запах, он ассоциировался с семьей и домом, но сейчас от него мутило.

Он выдохнул и медленно — собственное тело вдруг стало очень тяжелым — обогнул стол и опустился на колени перед Хейлицем. Вопросительно посмотрел и, получив короткий кивок, потянулся к застежке брюк. В его мыслях тихо смеялся Базз Би, а тихий голос сестры рассказывал племяннику сказку про Короля.

Хашвальт облизнул губы и подался вперед.


Потом его все-таки вырвало, но Хейлица это не разозлило, а, скорее, позабавило. Он даже подставил корзину для бумаг и подержал волосы. Хашвальт прикрыл глаза, переживая новый прилив дурноты, но в желудке, кажется, ничего не осталось.

— Вы довольны? — услышал он свой голос, на удивление спокойный и четкий. В голове кто-то кричал во всю глотку.

— Вполне. — Хейлиц протянул ему салфетку, Хашвальт машинально ее принял. — Приведи себя в порядок и иди встречать своего друга. Или напейся. Делай что хочешь, но в субботу я хочу видеть тебя в хорошем настроении. Дозорные умирают нечасто, но их есть кем заменить.

Вывалившись из кабинета, Хашвальт глубоко вздохнул и отшвырнул наконец салфетку. Его разбили на части, и собрали что-то совсем новое и очень мерзкое. Что-то, с чем он никогда не сможет ужиться.

Проведя ладонью по лицу, Хашвальт понял, что плачет.

Глава 2

Базз Би опять снился этот сон. Он брел куда-то по колено в тумане, а высоко над головой гигантским причудливым фонарем светилась эта ерундовина, напоминающая очертаниями букву «H».

Ерундовина никогда не менялась — в отличие от того, что окружало Базз Би. Иногда это было болото, иногда лес из сухих деревьев, иногда лабиринт с кучей ложных ходов. Базз Би слышал, что у каждого шинигами был свой внутренний мир, и, в принципе, допускал наличие такого же у квинси, но одного не мог взять в толк: если внутренний мир — это отражение личности хозяина, то почему здесь так мокро и холодно, и где круглосуточный бар с тридцатью сортами бесплатного пива?

Еще Базз Би не покидала уверенность, что однажды он найдет здесь что-то важное. Он осознавал это так четко, будто кто-то вскрыл ему голову и записал эту мысль на внутренней стороне черепа.

Вообще-то, Базз Би не верил во всякую мистическую ерунду — вещие сны, гороскопы и параллельные миры, — но это было до Ванденрейха. Сейчас-то он точно знал: в мире, созданном из духовных частиц, где люди ходили по воздуху, а глубоко в подземелье спал настоящий бог, могла случиться любая фигня.

Проснулся Базз Би резко, как от тычка под ребра. Реальность сперва показалась ему продолжением сна: холодно, темно и свет с потолка — правда, такой тусклый, что, вытяни руку, и не разглядишь своих пальцев. А потом Базз Би вспомнил — карцер. У Солнечных Ворот двое подхватили его под руки и куда то поволокли.

Базз Би жил по принципу «не можешь изменить ситуацию — измени отношение к ней». То есть, сначала он честно буянил, пинал дверь, швырял мебель — пытался швырять, но единственный в карцере стул был крепко прикручен к полу, — и требовал объяснить, какого хрена вообще. А потом вытянулся на жесткой койке и вырубился в одно мгновенье. И ничего, отлично побродил по лесу в поисках неизвестно чего.

Уж лучше бы ему снилась та фигуристая новенькая с шотландской фамилией. Или пропущенный в субботу футбольный матч — Германия против Пруссии. Или Юго.

Базз Би прошелся по камере, покрутил головой, разминая шею, с сомнением посмотрел на каменный пол и лег на живот. Карцер — это нихрена не повод пропускать тренировку, все равно тренажерка сегодня не светит, а у него, черт побери, режим. Заодно и согреется.

Когда вошел охранник, Базз Би заканчивал традиционные пятьдесят отжиманий, последние десять — с хлопком. Сложный трюк, отожрал у него целую неделю тренировок, но оно того стоило.

— Как жизнь? — поинтересовался Базз Би у охранника. — Давай присоединяйся.

Сердце стучало как бешеное — куда сейчас поведут? — но со счета Базз Би не сбился ни на миг. Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят, все!

— Давай на выход, — охранник дернул подбородком и добавил, словно прочитав мысли: — Тебя отпускают.

От накатившего облегчения хотелось расхохотаться и пройтись колесом по камере. Ничего такого Базз Би, конечно, не сделал — поднялся, отряхнул сначала руки, а потом штаны и рубашку. И деловито поинтересовался:

— А ужин?

Жрать хотелось безумно — последним, что ему перепало, был хот-дог с чем-то, что притворялось куриной сосиской.

— Будешь умничать, организуем, — беззлобно пообещал охранник, — и ужин, и все, что к нему прилагается. Уходишь или остаешься?

Базз Би скорбно вздохнул. Ему не терпелось наружу — увидеть солнце, или луну, или даже ту серую муть, которой затягивало купол, когда на нем скапливалось слишком много рейши.

— Рюкзак-то хоть отдадите? — встревоженно поинтересовался он, вспомнив про завернутую в свитер бутылку шпанса.

На улицу Базз Би вышел через полчаса— злой и порядком сбитый с толку.

Во-первых, ему ничего не объяснили, и это раздражало. Базз Би случалось нарушать правила, но в Мире Живых он всегда вел себя безупречно. Даже нарвавшись однажды на пустого величиной с трехэтажный дом, он просто ушел в Тень, хотя гордость квинси требовала материализовать арбалет и жахнуть по ублюдку со всей дури.

Во-вторых, вместе с пропуском ему выдали какую-то серую бумажку с печатью и личной подписью канцлера Хейлица. Стены давили, не хотелось задерживаться в этом месте даже на секунду, поэтому читал он уже на улице, стоя под фонарем. Читал, не верил своим глазам и бормотал на каждой строчке:

— За что, мать твою?

Курсанту Базз Би на два месяца запрещено посещать Мир Живых. За нарушение — отчисление из академии без права восстановления. Гадство. Базз Би стиснул зубы и пнул фонарный столб. Лампа осуждающе заскрипела, закачалась, наполняя аллею хищно прыгающими тенями. Базз Би смотрел на них и чувствовал, как в груди здоровенной огненной змеищей — анакондой, он видел такую в зоопарке Филадельфии — зарождается злоба. Два месяца — это не навсегда, но Базз Би не любил откладывать жизнь на потом.

Змеища была с ним согласна и расплетала кольца одно за другим. Жар заполнял тело — клетку за клеткой, сосуд за сосудом.

Мир Живых всегда нравился Базз Би. Там были дед и мелкий — все, что осталось от его семьи, с тех пор как отцовский «Ниссан» занесло на горном серпантине. Там были красивые девушки и правильная музыка, а в гараже ждал своего часа скутер, подаренный на совершеннолетие. Там была…

Сначала Базз Би почувствовал запах, напомнивший ему, как в детстве они с приятелем жгли в подворотне газеты, и только потом опустил глаза.

Бумажка горела.

Сначала вспыхнули верхние углы — со стороны казалось, что у бумажки выросли огненные рога. Потом пламя побежало по кромке вниз и радостно вгрызлось в подпись канцлера.

Бумажка горела, а Базз Би стоял и смотрел. Пытался понять — это уже реальность, или он все еще в камере, видит сто пятьдесят пятую версию своего сна про болото.

— Что за…

Очнулся он, когда огонь лизнул пальцы — больно, блин! — и погас. Базз Би стряхнул с ладоней пепел, медленно снял перчатки и с опаской посмотрел на свои руки. Казалось, что пальцы вот-вот вспыхнут, как свечки на именинном пироге.

Базз Би даже огляделся в поисках сугроба побольше. Сердце стучало где-то в затылке.

Прошла минута или две. Под куртку забрался холод, пульс успокоился, а в голове немного прояснилось. Базз Би коротко рассмеялся. Конечно, он не может поджигать силой воли, ни один квинси не может. Огонь — это к шинигами. А это — Базз Би посмотрел на пепел у своих ног — а это просто какая-то странная хрень.

Думать про хрень не хотелось. Хотелось сигарету, глоток кофе и под горячий душ.

Базз Би поправил лямки рюкзака и зашагал к общежитию.

Первое, что бросилось ему в глаза в холле — светлые волосы на фоне черной стены. Юго сидел на стуле под самодельным плакатом, предупреждавшим: «Вернетесь до двенадцати — увидите хорошие сны. Вернетесь после двенадцати — увидите коменданта», и пялился в книгу. Именно пялился, а не читал, судя по стеклянным глазам.

Волновался, понял Базз Би, и в груди разлилось тепло. Хоть что-то хорошее за этот поганый день.

— Привет,— он подошел и сдернул с колен Юго книгу, повертел ее в руках. — «История благородных семейств», ну надо же. Вот и нашелся чудак, который берет из библиотеки эту тоскливую муть. А про вас тут есть?

Юго поднял на него глаза.

— Двадцать пятая глава, половина двенадцатой и немного во вступлении.

О своей семье он рассказывал много и охотно. По семейной легенде его дальний предок первым получил от императора — тогда еще просто странствующего целителя — глоток божественной крови, а вместе с ней и силу убивать пустых. Хашвальтов в Ванденрейхе до сих пор так и называли — первые квинси. Правда, Юго морщился каждый раз, когда слышал такое в свой адрес. Он считал, что уважения нужно добиваться самому, а не почивать на лаврах предков.

Базз Би очень одобрял такой подход. Как и то, что Юго не считал зазорным жить в одной комнате с гемиштом. А еще дружить с гемиштом, тренироваться с гемиштом и смотреть с ним кино с одного планшета.

Нет, Базз Би не стеснялся своего происхождения, не собирался ни перед кем извиняться за то, что его мать была обычным человеком, а в ответ на любые претензии он просто бил — зло и сильно. Но ему нравилось, что не все чистокровные высокомерные мудилы.

О том, что ему нравятся еще и ресницы Юго, Базз Би старался не думать.

— Понятно, — протянул он. — С утра тут торчишь?

— Не льсти себе. — Юго встал, остро глянул из-под челки и коротко поинтересовался: — В порядке?

Базз Би неопределенно пожал плечами. Пять минут назад у него в руках горела бумага, а в остальном все было зашибись.

— Ну, насовали зуботычин, — он ощупал челюсть. Вроде уже и не болело, врезали ему только один раз, в воспитательных целях. А ведь могли бы и к стенке поставить за нападение на старшего офицера. — Но я первый полез на рожон.

— Хорошо. — Пальцы Юго едва заметно дрожали, когда он забирал книгу обратно. Накрутил, что ли, себе лишнего, пока ждал? Хотя, будь Базз Би на его месте, тут бы уже звенело стекло и летала мебель.

В комнате на него накатила апатия. По-хорошему, надо было разобрать рюкзак и спрятать шнапс на случай внезапного досмотра, но, рухнув на койку, Базз Би понял, что встанет, только если в комнату войдет канцлер Хейлиц. Встанет, размахнется и даст ему по морде так, чтоб в коридор вылетел.

Эх, мечты, мечты.

— Прикинь, меня закрыли на два месяца, — пожаловался Базз Би потолку. Черт с ним, со скутером, всплыла другая проблема, о которой он сначала не подумал. — Как бы мой старик дуба не врезал. Я ведь каждое воскресенье хожу отмечаться, что пустые не сожрали. Хренов канцлер.

Базз Би замер. За «хренова канцлера» обычно прилетало: либо подзатыльник либо лаконичное «За языком следи». Иногда и то и другое.

На этот раз Юго не стал распускать руки — только поморщился слегка. От Базз Би не укрылось, что глаза у него все еще стеклянные.

— Ты бы объяснил своему старику, что пустые в Ванденрейхе — это все равно что квинси в Готее. Те, что в лаборатории, не в счет, им все равно не выбраться.

— Да нахрен идут твои квинси в Готее. У тебя что, дедушки никогда не было?

Базз Би прикрыл глаза. Усталость накатывала волнами — как будто он двадцать раз обежал вокруг Силберна с Бамбиеттой на плечах. Ну что за дурацкий день.

Где-то над головой протяжно вздохнул Юго.

— Давай координаты для Тени. Схожу в эти выходные, успокою дедушку.

— Не выйдет ничего. — Базз Би с сожалением приоткрыл один глаз. — Он не говорит по-немецки. А ты не говоришь по-японски. Но спасибо.

— Базз Би, — судя по голосу, Юго с трудом сдерживал улыбку, — я буду сидеть и смотреть, пока до тебя не дойдет.

Базз Би коротко выругался и стукнул себя по лбу. Похоже, мозги он забыл в карцере.

— А, ну точно, письмо. Кинь мне рюкзак.

— Ты напишешь, как есть? Про дозорного? — поинтересовался Юго, выполнив просьбу.

— Вот уж не знал, что я похож на дау… — Базз Би сел так резко, что комната закружилась перед глазами. — Погоди, про кого я должен написать?

Юго ответил удивленным взглядом.

— В Мюнхене вчера погиб дозорный. Ты был единственным квинси в городе, вот тебя и задержали до выяснения обстоятельств. Я думал, тебе рассказали.

— Выяснили? — зачем-то уточнил Базз Би. Еще как выяснили, иначе его старику писал бы другой человек.

— Да. Пустые его порвали. Какой-то новый вид. Сильные, быстрые и регенерируют практически мгновенно. Ягдарми уже дали задание отловить одного для опытов.

— Эволюционируют, паразиты, — скривился Базз Би.

Юго мрачно кивнул.

— Если обычный занпакто на него не действует, непонятно, что будет с нашими стрелами.

— У того мужика был кидошный. — Базз Би напряг память. В прошлую субботу он несколько часов таскался за мюнхенским дозорным — очень уж хотелось увидеть, как сражается настоящий живой шинигами. Ближе к вечеру его усилия были вознаграждены: дозорному попался пустой. Здоровенный, похожий на уродливого краба, он пытался вскрыть машину с вопящей от ужаса парочкой. Базз Би наблюдал за дракой с крыши ближайшего дома, приплясывал от невозможности поучаствовать и гадал, можно ли считать пожелание удачи врагу государственной изменой. — И какой-то хитро скрученный, шаровые молнии пускать умел.

Парня дозорный все-таки спас, а вот девчонку — нет. Примчавшиеся медики долго суетились вокруг нее, а потом накрыли простыней и загрузили в скорую. Сердце, наверное, оказалось слабое.

— И знаешь что, Юго? — Базз Би наконец нащупал в рюкзаке то, что искал — тетрадь, купленную только ради обложки со Сплинтером. — Мне тогда впервые пришло в голову, что эти шинигами не все такое говно, как нам рассказывают.

Юго отстранился и с серьезным выражением посмотрел ему в лицо.

— Ты только не выноси эту светлую мысль за пределы комнаты, хорошо?

Базз Би скорчил рожу и помахал в воздухе тетрадью.

— Но ты же со мной согласен?

Напряжение потихоньку отпускало, и хотелось трепаться — да хоть бы о шинигами, тем более что Юго, кажется, был не против. Базз Би вспомнил, как однажды разбудил его посреди ночи, потому что только что дочитал «Отверженных» и хотел срочно с кем-то обсудить, какой мудак этот Мариус, раз пошел на баррикады не за идею, а потому что девка бросила. Они тогда говорили до утра — о революции, о том, что Гюго ненавидит всех своих героев, ну и о девчонках, конечно.

Это было здорово.

— В Ванденрейхе есть квинси, которые гораздо хуже, чем шинигами. — Юго возился с будильником так ожесточенно и сосредоточенно, словно действительно нуждался в нем, чтобы проснуться вовремя. — Я это знаю точно. На полшестого или на шесть?

— Кому-то надо помочь упасть с лестницы? — ненавязчиво поинтересовался Базз Би. В груди нехорошо кольнуло. Даже если у этого засранца проблемы, признание из него не вытрясешь. — На шесть, я и так сегодня не доспал.

Одеваться придется как мобилизованному — по горящей спичке, но от этого умирают.

Юго пристроил будильник на тумбочку и усмехнулся. Сложно было понять, сколько в в этой улыбке искренности.

— Нет, я это риторически. Скажи честно — в карцере было страшнее, чем в усыпальнице?

От возмущения Базз Би аж поперхнулся воздухом.

— Ну ты сравнил Лес Меносов с клумбой!

* * *

Тот день отпечатался в памяти до мельчайших, нахрен не нужных подробностей. Например, на завтрак давали на редкость мерзкие рыбные котлеты. И если сосредоточиться, можно было снова почувствовать на языке их вкус.

Но Базз Би вспоминалось другое.

Как он плюхнул поднос на стол, сел между Бамбиеттой и кем-то из Ллойдов — их никто не различал, Базз Би не был исключением, — и спросил, заговорщически понизив голос:

— Эй, ребята, а хотите увидеть императора Яхве?

Сначала никто не впечатлился.

— Мы и так каждый день его видим. — Бамбиетта отодвинула свою тарелку подальше от его локтя. — Портрет висит в каждой аудитории. А еще есть такая забавная штука, называется учебник, очень рекомендую.

— Ведьма, — беззлобно отозвался Базз Би. — Я имею в виду, хотите пойти со мной в усыпальницу?

Повисла плотная тишина. Ллойды удивленно переглянулись, Бамбиетта что-то фыркнула в стакан с соком — наверняка очередную гадость, а Юго нахмурился.

— Это запрещено. И невозможно.

— Возможно, если очень хочется, — поправил его Базз Би. — И если капитан элитной стражи твой друг.

— Жерард Валькирия твой друг? — прыснула Бамбиетта. — А он в курсе?

— Расклад изменился. — Базз Би стащил с ее подноса печенье. — Бастербейн пойдет, только если извинится и покажет сиськи.

Бамбиетта молча вылила ему на голову сок из своего стакана.

— Ладно, какие у тебя нахрен сиськи. — Базз Би зашипел, стряхивая капли с ресниц, и потянулся за салфетками. — Вы, ребята, что скажете?

Ллойды снова обменялись долгими взглядами, а потом синхронно кивнули. Аскин всегда говорил, что у них одно сознание на двоих и, кажется, не врал.

— Юго? — Базз Би переключил внимание на соседа по комнате. Они и знакомы-то были всего ничего, но Базз Би подозревал, что с ним будут проблемы. Конечно, Юго не крыса и не сдаст, но по мозгам проедется обязательно. — Ты согласен или ты согласен?

— Не уверен, что мы поступаем правильно…

Базз Би коротко простонал — ну вот, началось.

— …чтобы посетить усыпальницу, нужно личное разрешение канцлера. Или ты и с ним успел подружиться?

— Это элитная стража, — терпеливо ответил Базз Би. — У них нет канцлера, у них есть только Яхве. И если они говорят можно — значит, можно.

Юго пилил рыбную котлету с таким лицом, словно эта конкретная рыба когда-то была его личным врагом. В неодобрительном молчании отчетливо читалось: «Ладно, кто-то же должен следить, чтобы вы, придурки, не натворили дел».

— Это же отец всех квинси! — вовремя вступила Бамбиетта. — Хранитель вашего рода. Неужели не интересно?

Юго вздохнул и отодвинул поднос.

— Ну, если капитан Валькирия не возражает.

Капитан Валькирия возражал. Хотя и не в тех выражениях, которые ожидал от него Базз Би. Впрочем, он не был уверен, что хочет увидеть добродушную гору мышц в настоящей ярости.

— Эй, малец, мы вроде договаривались, что ты будешь один, — гора покачала головой и аккуратно взяла его за ухо. — Это тебе не кинотеатр.

— Нет, мы договаривались про «быстро и тихо», — уточнил Базз Би. Было больно, но он старался не морщиться. — Мы все быстрые и очень-очень тихие. А вот этот белобрысый вообще староста. Он скорее язык себе отгрызет, чем признается, что был здесь. Ну, пожалуйста, жалко вам, что ли?

Валькирия разжал пальцы. Ллойды и Бамбиетта его не заинтересовали — в отличие от Юго.

— Смотри-ка, а похож, — сказал он, так и не уточнив, на кого, а потом зачем-то обернулся на своих товарищей — стрелка и непонятную фигуру в капюшоне. Базз Би не успел запомнить их имена. — Ты ведь из первых квинси, мальчик?

— Я просто Юграм, — коротко ответил Юго.

Валькирия внимательно смотрел на него — недолго, секунды три, а потом вдруг расхохотался и снова повернулся к Базз Би.

— Значит, так, раз привел делегацию, то и отвечать за нее будешь сам. Слушай правила. Внизу не орать, не топать, лозу не трогать и к саркофагу ближе, чем на пять шагов, не подходить. Я жду полчаса , а потом начинаю сердиться. А когда я сержусь, люди теряют уши. Если понял, то кивни.

— Что, и открутить ничего нельзя? — не удержался Базз Би. — На память?

— Можно, — Валькирия похлопал его по плечу. — А я тебе потом тоже чего-нибудь откручу. На память.

Дверь в усыпальницу была совсем невысокой. Это потому, объяснил Валькрия, что люди должны преклонять головы, когда входят к богу. За дверью начиналась лестница, ведущая в усыпальницу. Гладкие каменные ступени убегали в черноту.

— Ну, кто первый? Бастербейн, может, ты? — воодушевленно спросил Базз Би. — Говорят, если тысячу раз обойти вокруг саркофага, то грудь вырастет.

— А если две тысячи — то мозги, — немедленно отозвалась та. — Жаль, ты за полчаса не успеешь.

— Ладно, я пошутил. Вперед идут четкие парни.

Темнота была густой и почти осязаемой — казалось, что можно нарезать ее на куски. А еще слишком легко было представить, что у лестницы нет конца — так и будешь спускаться, спускаться и спускаться, пока не состаришься. Базз Би отвлекался, считая ступени. Он не полагал себя трусом, но на третьей сотне грудь сдавило неприятное чувство. Успокаивало только тихое дыхание Юго за спиной.

— Ты хочешь загадать желание? — спросила темнота голосом Юго.

— Желание? Нет. — Базз Би держался за стену — ступеньки стали совсем крутыми, зато стала попадаться светящаяся лоза, а значит, они уже близко. — Я не верю в эти бабкины сказки «предложи душу, и саркофаг исполнит твою мечту». У меня совсем другой интерес, вот смотри.

Он вытащил из кармана старенький потертый фотоаппарат. Снимки на нем выходили не ахти, но стипендию начисляли в конце месяца, а значит, на лучшее рассчитывать не приходилось.

— Камера. А Валькирии ты про нее сказал? — Юго поравнялся с ним. Теперь, когда они шли, почти соприкасаясь плечами, стало совсем спокойно и хорошо.

— Нет. Он же не спрашивал.

— Ты знаешь, что она может взорваться от реяцу?

— Знаю, я в детстве поломал две микроволновки и пылесос. Правда, я кота пытался почистить, так что пылесос не считается. — Базз Би оторвал кусок лозы и обмотал вокруг запястья, так было чуть-чуть светлее. — Понимаешь, мой старик мечтает хоть раз преклонить колено перед императором, прежде чем вернуть ему душу. Я подумал, хоть усыпальницу ему покажу, чтобы поменьше думал о всякой фигне.

Все эти разговоры про «вернуть душу» Базз Би ужасно не нравились — старикан казался ему бессмертным. Подумаешь, поседел за последние годы, и морщин прибавилось, разве же это повод пускать в голову дурацкие мысли?

Сейчас Базз Би удивлялся самому себе. Про старика и вообще семью он не рассказывал никому в Ванденрейхе. Не любил откровенничать и ворошить прошлое.

Темнота вздохнула с облегчением:

— Ну, это не страшно.

Базз Би чуть не споткнулся.

— А ты думал, я его будить полезу?

— Я бы не удивился, — дипломатично ответил Юго. — Так, кажется, пришли. Теперь надо дождаться остальных.

Усыпальница была огромной, высокие потолки терялись в темноте. Базз Би немедленно почувствовал себя Аладдином, стоящим на пороге пещеры чудес, не хватало только факела и вертлявой обезьяны на плече. Захотелось проверить, есть ли здесь эхо, но он дал Валькирии кучу обещаний и собирался сдержать хотя бы одно — не орать.

«Не подходить к саркофагу» он благополучно утопил в глубинах памяти.

В зале было светло. Базз Би вертел головой, разглядывал напольную мозаику в виде крестов квинси, почему-то не бело-голубую, а черно-красную, и обвитые разросшейся лозой скульптуры на стенах. Кажется, такие назывались каким-то заумным слово. Фрески или барельефы. Барельефы, точно.

— А гробница где? Под землей, что ли?

Вчера Базз Би собирался почитать про усыпальницу, но вспомнил об этом только вечером — ровно через час после того, как закрылась библиотека.

Юго снисходительно улыбнулся.

— Саркофаг чуть дальше. А это зал Истории. Думаю, твоему дедушке будет интересно.

Базз Би угукнул и поднес к лицу камеру.

Самый большой и красивый барельеф располагался над неприметной дверью в конце зала — император Яхве, окруженный толпой квинси. Приглядевшись, Базз Би понял, что они ничем не отличаются от тех, кого он каждый день видит на лекциях и тренировках, даже форма почти та же самая — китель, высокие сапоги, плащ с обязательным крестом по центру. Правда, у квинси с барельефа почему-то были…

— Крылья! — голос у Бамбиетты был звонкий и высокий, эхо тут же растащило его по всему залу. — Вот бы и нам такие же.

Базз Би понадобилось несколько секунда, чтобы восстановить дыхание и убедиться, что он не выпрыгнул из штанов. Со спины подкралась, ведьма!

— Что, Бастербейн, от тебя метла сбежала?

— Гребаный ты мудак, Базз Би, — вздохнула Бамбиетта. — Умеешь испортить момент.

— Не выражайся в присутствии Его Величества, а то он вылезет и съест тебя, правда, Юго?

— А еще император не любит, когда в его присутствии ссорятся, поэтому, скорее всего, он съест вас обоих, — откликнулся этот предатель. — Идите лучше все сюда, я покажу вам генерала Ямамото. Только он зарос весь.

Генерала они расчищали в четыре руки, а когда закончили, Базз Би почувствовал себя обманутым.

Человек, который победил... Нет, не так, человек, который сражался с императором и случайно оказался чуть-чуть сильнее, просто обязан был выглядеть по-другому: два метра ростом, клыки, злобная ухмылка, плечи шириной с одну из башен Силберна. Груда черепов под ногами, а за спиной обязательно — полыхающие развалины.

Но из-под лозы показалась фигура немолодого хмурого мужика в кимоно и с лысиной и дурацким пучком. В правой руке он держал обнаженный дымящийся клинок. Все как в японских фильмах про самураев, где в конце кто-то обязательно протыкает себе пузо. Ничего интересного.

Но снимок Базз Би все-таки сделал, а потом спросил:

— Что значит этот дым?

— Рюджин Джакка — огненный меч, — ответил один из Ллойдов.

— Он может поднимать мертвецов, — продолжил второй, — если они пали от его ударов.

— Ну, если огненный, тогда другое дело, — пробормотал Базз Би и потянулся, чтобы коснуться меча. Вспомнилось, как Юго спрашивал что-то про желания — пожалуй, Базз Би не отказалась бы от такой штуки, только чтобы без мертвяков. Посылать кого-то сражаться вместо себя совсем не круто, да и убить он еще никого не успел. — Пойдем, глянем, что тут еще есть, чего на шинигами пялиться.

Камеру он не убирал.

Когда были живы родители — сейчас это время казалось очень далеким, — они много путешествовали всей семьей. Например, накануне той катастрофы успели побывать в Каире и вдоволь погулять по музеям. Базз Би откручивал голову сувенирной фигурке Осириса и слушал рассказы отца про египетских богов.

Сейчас вместо отца был Юго и иногда Ллойды — эти парни вдруг стали на редкость разговорчивыми, словно условное присутствие императора развязало им языки, но суть не поменялась. Базз Би слушал про черное дитя, про закладку Силберна и про великую войну с пустыми и чувствовал себя на экскурсии. Он бы ничуть не удивился, если бы в соседнем зале их встретил улыбчивый торговец с корзиной, полной плюшевых верблюдов, открыток и магнитов.

Но в зале не было ничего, кроме саркофага. В воздухе парил простой каменный короб без украшений, даже без привычного креста. Впрочем, судя по барельефам и портретам в учебниках, император был очень скромен в предпочтениях — его одежда ничем не отличалась от формы обычного квинси. Не было ни мантии, ни даже короны, полагающейся королю.

Базз Би почесал затылок. Повелитель, который не отделял себя от своих подданных, был ему по душе.

— С низкими дверями могли и не заморачиваться. Чувствуете?

Духовная сила давила на плечи с такой силой, что хотелось упасть на колени, а то и вовсе распластаться по каменному полу. Даже просто двигаться было тяжело — словно шагаешь по морскому дну, и каждая нога весит тонну.

— Может, не пойдем дальше? — усомнился за спиной кто-то из Ллойдов. Странно, что не Юго. — Да и пора уже.

— Не ходите. Я здесь, чтобы увидеть императора, а вы как знаете. — Базз Би уверенно шагнул через порог и не особенно удивился, когда Бамбиетта скользнула за ним.

— Знаешь, Бастербейн, если сбросить со счетов твой паскудный характер, то ты просто девушка мечты. Красотка со стальными…

— Глядите, — перебила Бамбиетта, указывания на стену. То ли не захотела слушать продолжение, то ли на самом деле впечатлилась увиденным. — Юго!

Базз Би скользнул взглядом вслед за ее рукой и согласился.

— Ну, похож.

Единственный в зале барельеф изображал юношу с длинными волосами и красивым спокойным лицом. Юноша улыбался так, словно узнал все тайны Вселенной и нашел их не особо занимательными.

Базз Би снова полез за камерой — картинка обещала выйти красивой. Благодаря мастерству строителей складывалось ощущение, что юноша держит саркофаг в ладонях.

«Юграм Хашвальт, первый квинси» — гласила надпись у самого пола.

— Еще и тезка впридачу, вот это совпало, — присвистнула Бамбиетта.

— Не совпало, а традиция, — Юго вклинился между нею и Базз Би. — Одного мальчика в поколение, обычно старшего сына, называют Юграмом в честь друга и советника императора. В этом поколении честь выпала мне.

На мгновение его голос стал чужим, а сам он — очень далеким и печальным. Базз Би снова повернулся к барельефу.

Еще у юноши был меч, и выглядел он куда солидней, чем та дымящаяся полоска стали. Такие мечи существовали для того, чтобы одним махом разрубать целые армии и сметать с лица земли города.

— Я всегда думал, у квинси только луки, — Базз Би вытянул шею, разглядывая гарду. Луки он признавал — отличное оружие против твари, которая сама по себе является смертельным ядом. И еще пистолеты, но пистолет в Силберне был только у старика Аккутрона. А ведь Базз Би всегда считал, что он родился раньше, чем изобрели колесо.

— Честно говоря, о мече я ничего не знаю, — признался Юго, — но вряд ли мой предок носил его для красоты. Выглядит довольно тяжелым.

— Как, разве у вас дома нет семейной сокровищницы, где хранится эта железка? — искренне удивилась Бамбиетта. Базз Би видел особняк Хашвальтов — массивные стены действительно навевали мысли о сокровищницах, портретах в тяжелых рамах и фамильных призраках.

— Недавно мы переделали ее в комнату для жертвоприношений, — серьезно ответил Юго. — А когда отец вскрывает кому-то горло во славу Яхве, он пользуется кухонным ножом.

— Моя школа, — Базз Би одобрительно присвистнул и показал большой палец. — А сверху что за ерундовина?

Над головой первого квинси красовалась гигантская чаша, украшенная крестом. К ней крепилась массивная цепь, звенья убегали вверх по стене и растворялись в черноте, с которой не справлялась светящаяся лоза.

— Может быть, чаша, из которой он пил кровь Его Величества? — неуверенно предположила Бамбиетта.

— Такая здоровенная дура? — усомнился Базз Би. Чаша напоминала ему нечто совсем другое, что-то очень простое, но он никак не мог понять, что. — Я в нее залезть могу и еще для тебя место останется.

Юго пожал плечами.

— А крылатых квинси ты видел когда-нибудь? Это просто символ.

— Логично, — согласился Базз Би. — Слушай, я сейчас подойду к саркофагу, а ты меня сфотографируешь, хорошо?

— И думать забудь, — сухо ответил Юго. — Это неуважение.

Базз Би решил, что он, в принципе, прав. Но коснуться саркофага хотелось до боли в кончиках пальцев. Каменный короб вдруг заполнил всю вселенную, вытеснив из головы обещание, данное Валькирии, и страшные истории о том, что император ест гемиштов.

До саркофага было ровно пять шагов, но Базз Би не помнил, как сделал их. Кажется, он сбрасывал с запястья чьи-то пальцы и грозным голосом требовал, чтобы те, кто боится, возвращались наверх. Он очнулся, когда ладонь легла на поверхность саркофага. Та была очень гладкой — неудивительно, плиты, наверное, полировали часами — и, как ни странно, теплой. Базз Би застыл и прислушался. Казалось, он вот-вот почувствует пальцами чужое дыхание.

Но пока он чувствовал только духовную силу, сжимающую его плотно, как водолазный костюм, и тепло, волнами исходящее от саркофага.

— Базз Би, идиот несчастный! — злой голос Бамбиетты плохо вязался с ее белым лицом. — Или ты сейчас же вернешься, или мы все расскажем Валькирии! Он тебе открутит все, что откручивается.

— Не ори, разбудишь императора. Я отсюда слышу, как он ворочается.

Юго задумчиво повертел в руках камеру, а потом поднял на Базз Би нечитаемый взгляд.

— Сейчас я ее уроню. Случайно.

— Вот сволочь!

— Считаю до пяти, — предупредил Юго. — Один…

— Ладно, ладно, — поморщился Базз Би. — Как с вами скучно, в следующий раз Накк Ла Варра позову, он хоть пожрать…

То, что произошло потом, возвращалось к нему в кошмарных снах еще года два.

@темы: МиниБэнг-2015

---

"В зеркале воды", R, миди, hime no mori

[spoloh&storm]

Название: В зеркале воды
Автор: [L]hime no mori[/L]
Бета: [J]Регис К. Ландегре[/J]
Иллюстратор: самоиллюстрирование
Персонажи/Пейринг: Хисаги Шухей/Кира Изуру, Ичимару Гин/Кира Изуру, Оторибаши Родзюро/Кира Изуру, Айзен Соуске/Хинамори Момо, Хирако Шинджи/Хинамори Момо. Прочие персонажи
Тип: джен, гет, слэш
Рейтинг: R
Жанр: драма, романс, бессовестный и беспощадный флафф, немного детектив
Размер: миди, 30 тыс. слов
Саммари: история взаимоотношений Киры, Ичимару, Айзена, Хинамори, Хирако и т.д. Фантазия на тему: кто они друг другу.
Примечания: фанфик написан на Bleach Mini Bang-2015
Предупреждения: АУ!канона, сильный ООС большинства персонажей, внимание!плагиат (некоторое количество идей заимствовано у разных авторов фандома), штампы, спойлеры манги. Ревнителям обоснуя, канона и матчасти лучше воздержаться от прочтения. Смерть персонажей. На слова, подчеркнутые в тексте, можно навести курсор, чтобы прочесть сноску сразу в всплывающем окне.

читать

В доме Киры светло и просторно. Пахнет талой водой, сухими листьями, деревом и теплом. Чай давно остыл. Хисаги что-то ворчит себе под нос, ковыряясь в бумажках, перебирает материалы для вестника, зевает, чешется, тянется к чаю, глотает его, холодный, как микстуру и, морщась, отставляет чашку подальше.
Кира тоже сидит с бумажками. Со своими. Личными. На клочке чёрной тушью нацарапано: 4+8=13. Линии размашистые с длинными стремительными хвостами-кометами. Характерный почерк. Глупая арифметика. Кира разматывает нитку памяти. Иногда эти нитки раскрываются в целые ожерелья.
Ичимару смеётся.
– Ты такой любопытный, мой Изуру.
– Я не ваш, капитан Ичимару. Я лейтенант третьего отряда.
– И правда, как я мог забыть, – его улыбка плавит мозги, и Кира чувствует, как в ответ сам глупо улыбается. – Ты у меня хорошо умеешь считать.
Непонятно, то ли это вопрос, то ли утверждение. Неважно. Кира кивает.
– Третьего. А три и пять равно девять.
Кира кивает и тут же спохватывается.
– Три и пять – это восемь.
– Нет же! Восемь и четыре – это тринадцать!
Ичимару снова смеётся.
Тогда Кира считал, дурачится. Сейчас он уверен, что говорили они вовсе не об арифметике.
Три и Пять. Капитаны третьего и пятого отрядов. Ичимару и Айзен встречались на территории капитана девятого отряда Тоусена. Слепой капитан, чувствительный к звукам и реацу. Для него построили здание в самом дальнем уголке девятого отряда. Очень удобно для встреч и обсуждений. Можно не один заговор спланировать.
– Вы неправильно считаете, капитан. Чтобы было девять, надо взять три и шесть.
Ичимару резко перестаёт смеяться, улыбка становится колючей.
– Нет-нет-нет, Изуру. Шесть очень гордая и очень важная цифра. Такая напыщенная. Надутая. Лучше возьмём другой пример.
Он выкидывает прежнюю бумажку и размашисто пишет на каком-то клочке «4+8=13».
– Подумай об этом как-нибудь при случае, Изуру.
Кира думает. Случай самый что ни на есть подходящий.
Прошел год после зимней войны, после назначения новых-старых капитанов.
«Три плюс пять по-прежнему девять», – как-то грустно замечает Кира.
Все просто, ясно и спокойно. Вот только не для лейтенанта третьего отряда. Что-то не так. Что-то тревожит. И как ни пытался он себя урезонить, что наконец-то все спокойно и хорошо – не получалось. Сидел внутри червячок сомнения и глодал, будь он неладен.
И чёрт бы с ними, с сомнениями, но хуже всего, что у Киры, по его собственному мнению, с головой творилась какая-то чертовщина.
Когда он это понял? Не так давно.
Шумиха по поводу назначения вайзардов давно улеглась, отряды привыкли, жизнь вошла в колею, и Кира все чаще покидал кабинет задолго до окончания рабочего дня.
Новый капитан его баловал и делал порой чудовищные поблажки, а Кира воспринимал их как должное.
Он заново обживал своё поместье, перетаскивал из опостылевшего кабинета несколько полезных вещей вроде запасного комплекта формы, посуды, взятой когда-то как раз из дома, и коробку...
Да-да, совсем недавно, перебирая накопившийся хлам в шкафу, он наткнулся на неё. Обычная средних размеров коробка, которую он забрал из кабинета капитана третьего отряда как раз перед приходом нового руководства. Принёс домой, поставил в шкаф и забыл.
Вот взял бы и выкинул. Из головы в том числе, но почему-то в этой голове сам собой окопался вопрос. Давний вопрос. Ещё с того раза, как всем озвучили официальную версию пленения Айзена. Зачем Ичимару так долго ждал возможности этого Айзена предать? Вот не верил Кира, что не было у пронырливого и дьявольски хитрого капитана Ичимару иной возможности напасть. Более удачной. Более выгодной. Надо хорошо знать Ичимару, чтобы понимать, что-то тут не так. Нечисто.
"Ох, Изуру, не в бровь, а в глаз".
«Капитан?»
Кира мотнул головой. Показалось. Надо бы наведаться в четвёртый отряд. Голоса в голове – это не к добру.
"Изуру, а ты у меня, оказывается, сентиментальный... Что в коробке?" – голос в голове застал врасплох. Нет, значит, не показалось.
«Не у вас, капитан Ичимару». Привычно исправил Кира, прислушиваясь к себе.
"И все такой же бука", – тянет гласные как Ичимару и тот же самый чудовищный акцент.
Кира в курсе, что посторонние голоса в голове – это точно не признак отменного здоровья. А этот конкретный голос особенно. Отложив на время все дела, Кира лёг на пол, на спину и закрыл глаза. Досчитал до десяти. Медленно. И постепенно от кончиков пальцев на ногах до мышц лица расслабил все тело. Вот ведь что говорится «повезло», все чинно сидят на медитации, а ему непременно надо лежать. Вдох-выдох, ощущение не то полёта, не то падения, и его встретил внутренний мир.
Шизофрению, прежде всего, следовало искать тут.
Кира был готов к чему угодно, но внутренний мир оказался цел и невредим. С виду точно. Бескрайняя чуть неровная поверхность из застывшей лавы. Огромный, отталкивающего вида, прикованный тяжёлыми цепями к одинокому каменному выступу-навесу монстр Вабиске, способный без малейшего усилия раздавить своего хозяина, но сейчас покорно склонивший голову. Он уперся бугристым лбом в землю и готов поклясться, что никого здесь не было с прошлого появления Киры. Странно было бы ему не верить.
Все небо, закрыв собой темноту, заняли две равновеликие сливающиеся звезды. Антрацитово-синяя и ярко-оранжевая. Там, где их поверхности соприкасались, рождались всполохи самых невероятных оттенков и форм. Кира смотрел в свой внутренний космос и думал о том, что раньше на этом месте горело северное сияние, а ещё раньше висело несколько огромных лун с широкими кольцами и все это двигалось и менялось, перетекало, словно вода в клепсидре и не было сил оторваться от этого зрелища.

Перестать смотреть вверх здесь, во внутреннем мире, всегда было самым сложным для Киры.
"Какой ужас, Изуру, эти твои звезды, они столкнутся, и будет чудовищный взрыв!"
Шизофрения, преследующая шинигами во внутреннем мире, это что-то новое.
«Я видел, как сталкиваются звезды, капитан Ичимару – ничего страшного».
"А зачем ты зверушку свою привязал? Может ему побегать хочется. А ты жестокий, Изуру, не ожидал от тебя".
«Видите ли, капитан Ичимару, я уже давно выяснил, что если вдруг стану сильно недоволен своим зампакто, тут все затопит кипящей лавой. А этот выступ единственное безопасное место».
"Страсти-то какие, Изуру. Ты в приступе гнева можешь убить собственный зампакто?"
«Нет. Вабиске не умрёт, но ему будет очень больно. Всем будет больно».
Кира, вернувшись во внешний мир сообщества душ, всерьёз намерен идти в четвёртый отряд. Такие симптомы не шутка.
"Ты так хочешь от меня окончательно избавиться, Изуру?" – голос наигранно жалобный, настолько реальный, что пробирает дрожь.
«Вы мертвы, капитан Ичимару, избавиться окончательней, чем уже есть, невозможно».
Кира невольно улыбнулся. Внутренний диалог забавлял. Прислушавшись к себе, он откладывает визит в четвертый отряд на следующий день. Потому что… Что? Он скучал? Да, пожалуй, так и было. Ему интересно? Не без этого. А может быть, потому что он уже давно сошел с ума и хранит в своем доме никому не нужный хлам. Хотя нет, для него это не хлам, а целая жизнь, океан воспоминаний, полный загадок и нерешённых головоломок. Кира верил, что там можно найти ответы и на вопрос, почему капитан ушел за Айзеном, и про истинную роль Хогиоку. Пусть не явные ответы, пусть намеки.
"Любишь трудные задачки, Изуру? Игра слов, игра смыслов, лабиринты чужой логики... Ненавижу лабиринты, особенно зеркальные. Непривлекательное зрелище".
«Вы так считаете, капитан Ичимару? Или просто пытаетесь запутать, как всегда».
Кира тогда решил, что голос в голове не так уж и страшно, главное следовало быть поспокойнее, не привлекать внимания. Хотя, с чего бы ему беспокоиться? И откуда лезут настойчиво эти странные мысли по поводу капитана Ичимару, Айзена, Хогиоку, и всей этой подозрительной истории. Да и при чём здесь он, Кира?
Может и ни при чём, просто внутреннее чувство логики буквально кричало: смотри, это ведь не может быть просто так!
Когда это началось?
Когда Хисаги начал писать о новых капитанах статью? И Кире просто резануло глаз несколько странных фактов? Когда они за уточнением деталей пошли в мир живых к Урахаре Киске, и тот с преувеличенной радостью им все рассказал, вот только у Киры сложилось стойкое ощущение, что рассказали им совсем не то, не так, и скрыли куда больше. Много больше...
– Да что ты в самом деле? Кому сейчас нужно что-то скрывать? – Хисаги подбивал материал по капитанам и недоумевал, от чего приятель Кира дёргается по пустякам.
«Действительно. Кому это нужно?»
Или всё дело было в том, что Кира начал задаваться вопросами сразу после предательства прежних капитанов. Начал, да так и не развил свою мысль, не до того было.
Зато сейчас времени было полно, страсти поутихли, а вопросы остались. И очень маловероятно, что только он один заметил странности в этой истории.
"А может быть всем просто наплевать, а, Изуру?"
«Может быть, вот заодно и узнаю».
Он уже всё для себя решил.
С чего бы начать... С главной странности. Точно, он начнёт распутывать этот клубок с капитана Ичимару, светлая ему память, чтоб его черти побрали.
"Ай-яй, Изуру, как нехорошо…"
Да, именно тогда он перебирал вещи в коробке и наткнулся на бумагу об окончании академии шинигами. Причем свою. Неведомо как туда попавшую.

Выпуск из академии – то ещё событие. Киру и Абарая распределили в пятый отряд. Момо в слезах, заперлась у себя, у неё престижное распределение в кидо корпус, завтра её торжественно проводят в отряд, а она ревёт. Бедняжка. Она больше них двоих мечтала попасть под командование Айзена.
Лейтенант пятого отряда с улыбочкой, от которой на душе становится пакостно и мерзко, рассматривает их с Абараем бумаги. В офисе пятого отряда тихо и чисто. Капитана нет на месте. Трое простых рядовых неторопливо, но усердно метут площадку перед зданием штаба. Их видно через окно. Было бы видно и получше, если бы не силуэт лейтенанта Ичимару, подсвеченный утренним солнцем и будто искрящийся в его лучах.
Кира хмурится, ему жаль Момо и неуютно в незнакомой, хотя и опрятной на придирчивый взгляд аккуратиста и вчерашнего выпускника, обстановке. Сейчас он бы с радостью уступил ей своё место...
– Кира Изуру... – тянет гласные лейтенант Ичимару, будто тянет жилы. – Ты чем-то недоволен?
Бумаги новичков неаккуратно смяты в левой руке. От лейтенанта Ичимару они не дождались ни официального приветствия, ни следования привычному этикету.
От такого вопиющего пренебрежения традициям, от невежливого тыкания Кира на миг столбенеет, но к нему обратились, нужно что-то отвечать.
Улыбка лейтенанта Ичимару не обещает ничего хорошего вне зависимости от ответа, но Кира вдруг рискует.
– К вам в отряд хотела поступить наша подруга, а её направляют в корпус кидо... Я подумал, может быть пока ещё возможно...
– Что ты там мямлишь, я не могу разобрать. – У Ичимару отвратительный акцент и он произносит слова то быстро и слитно, не поймешь сразу что сказал, то тянет как сладкую конфету долго и раздражающе, так и хочется договорить фразу за него.
– У неё мечта – попасть в отряд к капитану Айзену. Если бы Вы могли бы помочь...
– Стоп. Помолчи. – Лейтенант Ичимару рассматривает Киру сквозь прищур так пристально, что мышцы лица сводит судорогой. – Предлагаешь мне подпортить кровь кидошникам, цветочек?
Какая фамильярность, хочется ответить что-то неприятное, несмотря на воспитание, субординацию и здравый смысл. И Кира совсем не это имел в виду, он хочет сказать холодно «нет», но почему-то кивает. Абарай смотрит на друга расширившимися от ужаса глазами, а лейтенант Ичимару меняет десяток улыбок за пару секунд и останавливается на заинтересованной.
Кира не хочет знать, почему он настолько хорошо чувствует чужое настроение, но уверен: от прежнего раздражённого недовольства Ичимару нет и следа.
– А это интересно... Но что мне за это будет?
– А что вы хотите? – а ещё Кире совершенно не хочется задумываться о том, что у него чувство, будто он знает лейтенанта Ичимару всю жизнь. И даже чуть больше.

Момо счастлива и почти прыгает до потолка. Кира запретил Абараю рассказывать причину, по которой её отказ и желание служить в обычном отряде вдруг приняли во внимание. Ренджи смотрит на него странно и разве что у виска пальцем не крутит, но обещает молчать. Предвзятое отношение Абарая можно понять. У лейтенанта Ичимару такая репутация, что впору зарываться под землю при его приближении, а Кира сторговался с ним на непонятное «будешь мне должен». Впрочем, сам Кира спокоен, он почему-то уверен, что лейтенант Ичимару не потребует от него ничего ужасного.

За своим долгом лейтенант приходит спустя пару месяцев.
– Изуру, помнишь?
– Помню, – отзывается Кира, поклонившись на прощание друзьям и соратникам. Он легко идёт за Ичимару.
– Совсем не боишься?
– А должен?
– Хм...
Лейтенант Ичимару сложный, тяжёлый в общении, непредсказуемый и стремительный. Его обожают. Его ненавидят. Нет никого, кто был бы к нему равнодушен. У Киры пока нет причин его обожать или ненавидеть, он всего лишь благодарен за помощь с проблемой Момо. Пока что всё настолько прозрачно, насколько возможно, вот только он каким-то шестым чувством ощущает нетерпение или даже предвкушение со стороны Ичимару.
– Ты ведь из знати, да?
«А ты из руконгайских бродяг и что?» – хочется ответить Кире. За десять лет в обществе друга Ренджи он изрядно нахватался дурных манер.
– Моя семья занимала не слишком высокое положение, – хотя внешне Кира отвечает более чем прилично, считая, что не стоит терять лицо даже в глазах руконгайца.
– Занимала? – Ичимару внимателен.
– Родители умерли. Давно. Я остался один.
– Для семьи маловато, согласен, – ни соболезнования, ни сожаления. Никакого воспитания. Киру восхищает столь открытое пренебрежение формальностями. Кира благодарен, что его в кои веки не жалеют. И вот он уже потихоньку вливается в поток фанатов лейтенанта Ичимару.
– С кланом Кучики знаком?
Кира в недоумении.
– Наслышан, – осторожно отвечает он.
– Древнюю письменность прочтёшь? – Ичимару разве что не приплясывает от нетерпения и ожидания.
– Смотря что, – ещё больше осторожничает Кира.
– Придётся постараться, – широко улыбаются ему в лицо.
Спустя трое суток расшифровки особо редкого старого свитка дома Кучики, Кира ненавидит лейтенанта Ичимару.
Слог повествования сух и витиеват. Смысл из этого набора слов выцарапывается с трудом. Китайских иероглифов слишком много, и почти нет привычных знакомых японских. Что-то о неповиновении оружия и подчинении, о могуществе божества, о несчастном божестве... Сказки, предания… Так сразу и не поймёшь. А ещё тот, кто это писал, был феерически косноязычен. Кира готов всё бросить и просить лейтенанта исполнить долг в другой раз, другим способом, но Ичимару на удивление доволен результатом, быстро пробегает глазами расшифрованное, тянет «какой молодец» и ласково треплет макушку. Кире не нравилось, когда его трогали посторонние. До сих пор, по крайней мере, не нравилось. Он уходит от этого прикосновения и ловит понимающую усмешку. На обдумывание, к чему бы это, нет сил, единственное, что Кире сейчас хочется, – это вытряхнуть из головы монстроподобные конструкции иероглифов и вернуться в отряд для того чтобы как следует поспать. Ичимару не возражает, только намекает, чтобы Изуру не распространялся о том, чем был занят.
– А что это за предания? – спрашивает Кира без задней мысли. Просто странно с чего бы вдруг Ичимару понадобились древние сказки.
– Какой ты любопытный, Изуру, – лейтенант касается пальцем кончика носа Киры. – Не забивай себе голову.
Прикосновение к своему лицу нестерпимо хочется стереть.
На вопросы Ренджи и Момо приходится врать, что его заставили читать вслух устав. Пятьдесят раз. Кажется, теперь лейтенанта Ичимару ненавидят ещё двое шинигами.

– Ты зачем глупости болтаешь обо мне? – Ичимару подстерегает его возле полигона после тренировки.
– Надо же было что-то им говорить... – Кира отчего-то сразу понимает, о чём речь.
– А ничего умнее придумать не смог, – Ичимару недоволен. – Что ж, теперь придётся оправдывать репутацию. Пойдём.
И Кира снова идёт следом, всем нутром ощущая глухое раздражение лейтенанта Ичимару. Почему стоит к нему приблизиться, кажется, что он его чувствует как... себя.
– Все ещё не боишься? – звучит как угроза.
– Только если вы всерьёз решили меня убить?
Лейтенант Ичимару резко разворачивается и Кира почти впечатывается в него.
– Думаешь очень умный? Считаешь, что можешь дерзить, отвечать вопросом на вопрос?
Кира чувствует накатывающую ледяную ярость. Чужую, сильную, опасную.
– Вот теперь боюсь, – шепчет он искренне. – Простите, лейтенант Ичимару, этого больше не повторится.
Кира кланяется, а когда выпрямляется, опасности уже нет. Есть Ичимару с приклеенной неестественной улыбкой очень усталого человека, которому предстоит очень нудное и неблагодарное занятие.
– Устав помнишь?
– Да.
Кира действительно помнит устав. Весь. Постранично. И цитирует его всё то время, пока лейтенант Ичимару гоняет его деревянной палкой по полигону под видом тренировки, которая больше похожа на изощрённую пытку, а не на спарринг. Устав вроде бы небольшой, но к концу повторного пересказа Кира начинает регулярно пропускать по три удара подряд, и пытку прекращают.
– Средненько, но не безнадёжно, – выносит вердикт Ичимару и добавляет: – Буду тебя тренировать, пока не перескажешь мне устав пятьдесят раз.
Кривая улыбка – последнее, что помнит Кира о том бесконечно долгом дне.
На следующий день от Момо он узнаёт, что слух о чтении устава дошёл до капитана Айзена и тот строго спросил со своего лейтенанта за такую выходку. Кира чувствует себя полным идиотом.

– Изуру.
– Да.
Кира неохотно плетётся на очередной сеанс пытки. Вот только ведёт его лейтенант Ичимару не на полигон.
– Удивлён?
– Удивлён, – вторит Кира. – Осталось ещё пятнадцать.
– Прощаю, – Ичимару лучится радостью и благожелательностью. – Но взамен ты мне снова кое-что должен.
Кира гадает, что его ждёт и тем неожиданнее оказывается задание. Написать стих для девушки? В подарок? Извинение, которое не будет выглядеть как извинение. Он что, издевается?
– Но я её совсем не знаю, – пытается объяснить Кира. – О чём писать?
– Какая разница, – беззлобно ворчит Ичимару. – О чём хочешь, чтобы только красиво было. Ты умеешь, я видел твои публикации в «Сейретейском вестнике». Или ты не в курсе, что нравится девушкам?
Кира выдыхает. Вестник, ну конечно же. Это вам не древняя нудятина, лейтенант в состоянии осилить такое сам.
Кира задумчиво чешет переносицу кончиком кисточки и ловит на себе очень странный взгляд Ичимару. Придётся выдумывать. Думается, к слову, из рук вон плохо.
После трёх десятков отвергнутых вариантов, наконец, один оказывается удостоен внимания и принимается как окончательный. Кира вздыхает с облегчением.
– Только не ляпни опять какой-нибудь ерунды о том, что тут делал, – предупреждает лейтенант Ичимару.
– Тогда вы придумайте сами, что мне говорить. Чтобы уж наверняка. – предлагает Кира.
– И девушки у тебя нет, и врать ты не умеешь. Беда.
Кира молчит и на провокацию не поддаётся. В том, что это именно провокация, он почему-то не сомневается.
После смерти родителей Кира не жаждет с кем-либо сближаться. Ему достаточно службы, друзей и редкого, но насыщенного общества лейтенанта, а дома он предпочитает побыть один. Ну, с некоторых пор компанию ему иногда составляет Хисаги.

К слову, о Шухее.
Хисаги порой был той ещё головной болью. Как он оказался в доме Киры? Очень просто.
После инцидента с пустыми и до самого выпуска Киры из академии они почти не сталкивались. Но после распределения и попадания Киры в пятый отряд, Хисаги уже был четвертым офицером в девятом и носился с вестником, а Кира писал стихи, немного прозу, немного разбирался во всём подряд, и в целом, как оказалось, был более грамотным. Самое то на должность корректора, соавтора и просто толкового помощника. Кира сам привёл Шухея в своё скромное поместье. Хисаги тогда по деловому огляделся, заметил, что в отличие от помещения редакции, которая как проходной двор для всех желающих, у Киры тихо, никто не мешает и как-то само собой получалось, что лучшего места для спокойной работы над текстами им не найти. Кира не возражал. Для него это был лишний повод бывать дома и держать поместье в порядке.
Как Шухей оказался в постели Киры? Так же просто.
Непроходящая любовь к прекрасной и недоступной Матсумото Рангику распирала друга как минимум раз в два месяца. В один из таких приступов Хисаги расценил дружеское похлопывание по плечу как-то иначе, чем обычно. А Кира не стал его расстраивать ещё больше, посчитав случившееся недоразумением разового характера. Когда недоразумения переросли с стойкую тенденцию, Кира однажды поинтересовался, почему при столь явной любви к Матсумото Рангику в постель тащат его, а не какую-нибудь милую девушку?
– Если я буду спать с девушкой, значит я буду ей изменять. – трагично произнёс Хисаги. – Но ты же не девушка?
– Нет, – открестился Кира и целую минуту пытался постичь логику влюблённого, а потом решил, что не имеет ни малейшего желания разбираться с тараканами в чужой голове, свои не кормлены.
Более того, что-то похожее Кира слышал и от Ренджи, когда тот серьёзно и надолго разошёлся со своей подругой Рукией. Тогда Кира окончательно понял для себя, что видимо все руконгайцы немного ненормальные.
С Шухеем было просто, спокойно и удобно. Можно было неделями встречаться исключительно по делам, но рано или поздно он, как бумеранг, возвращался к Кире. Классические признаки возвращения были из раза в раз одни и те же. Сначала Хисаги угрюмо пил чай, потом доставал что-то покрепче, далее шло бурное обсуждение его несостоявшейся любви, ну а затем без тени вины или сомнения он тащил Киру в постель. Ренджи на осторожные вопросы Киры, что делать и когда это закончится, неприлично громко ржал и называл их отношения дружеской идиллией.
Впрочем, всерьёз прогонять Хисаги почему-то никогда не хотелось.
Сегодняшний вечер не был исключением из установившихся годами правил. Медитацию Киры на клочок бумаги прервало сопение Шухея. Он обнимал со спины и щекотно дышал куда-то за ухо. Воспоминания прошлого растворялись утренним туманом.
– Ты в курсе, что тебя все до сих пор считают помешанным на Ичимару?
Узнал почерк, надо же.
– Если думаешь, что я собираюсь оправдываться, то зря. Действительно помешан. Даже не отрицаю.
Мысли, воспоминания упорно цеплялись друг за друга и отпускать Киру не собирались.
– Может, уже забудешь хотя бы ненадолго своего предателя.
Хисаги развязывал на нем пояс, но это не мешало, да и бумажка уже была не нужна.
– Он не мой, – привычно-бесстрастно уточнил Кира и поморщился. – Не знаю, что ты ел на ужин, но вонь ужасная. Дыши, пожалуйста, в другую сторону.
Шухей недовольно фыркнул и подмял Киру под себя.
Невольно Кира припомнил, что от Ичимару всегда хорошо пахло. И неважно, был ли это чистый сладковатый запах свежести после недавнего мытья, или пряный резкий аромат его тела после долгой тренировки, похожий на горькую соль с лёгкой кислинкой, - странное, но приятное сочетание.
Иногда от капитана пахло его женщиной. Матсумото Рангику пользовалась разными духами, но основу составлял всегда именно её собственный запах. Тоже приятный. Тёплый, мягкий, с нотами молока и сахара. С некоторых пор капитан приносил с собой холодный запах песка, пыли и крови. Нет, Кира никогда не принюхивался специально, но память зачем-то услужливо подбрасывала ему эти ненужные подробности.
Память – великий рандом. Вот он подумал о Матсумото и перед глазами замелькали тени прошлого.

Тогда он пришёл извиняться, кажется. Да, просто извиняться.
Это было немного после торжественного вознесения предателей капитанов в Уэко Мундо, после истеричных разборок, кто прав, а кто виноват, суматохи, громких обвинений и спорных выводов. После возвращения риока обратно в мир живых. После всего того, что Кире и вспоминать-то не очень хочется.
– А, Кира, проходи! Выпьешь? – лейтенант десятого отряда Матсумото Рангику улыбалась немного грустно, немного загадочно и в большей степени обречённо. Не натренируйся Кира в чтении оттенков эмоций вечной ичимаровской улыбки, то принял бы такое приветствие за радушие.
– Да, спасибо.
О том, что лейтенант Матсумото – женщина непростая, он догадывался хотя бы по одному факту долгой дружбы с Ичимару. Она казалась беспечной, простоватый и доступной. На самом же деле Кира со временем обнаружил чудовищную проницательность, невероятную силу воли, изворотливость и ту особенную мудрость, которая позволяет ей выглядеть легкомысленной дурочкой.
Зачем он начал таскаться к ней в компани Хисаги и напиваться, Кира точно сказать не мог. Наверное, чтобы не думать. Забыть, забыться, вот только вычеркнуть больше половины собственной жизни как-то не получалось. Вопросы лезли сами собой, и один он всё-таки не удержался, задал.
– Вы знаете, почему. – Даже не вопрос, утверждение. Он не договорил, и так было понятно, о чем и о ком речь.
И Кира не был до конца уверен, но интуиция подсказывала, эта женщина знала куда больше, чем хотела показать. Кроме того, к счастью, на него не действовали её женские чары.
– Не лезь в это, – был весь ответ. Прозвучало так знакомо, те же слова, те же интонации, что сбилось дыхание. – Лучше ещё выпьем. Кампай.
Чары не действовали, зато действовал алкоголь.
И они пили ещё и ещё. До самой зимней войны Кира не хотел ни о чем думать, ничего ни помнить, ни знать. Матсумото Рангику отлично ему в этом помогла.
Вот только в битве над Каракурой, когда Кира вместо того чтобы убивать врагов, лечил Матсумото и Хинамори, память догнала его и накрыла с головой. У памяти была такая знакомая реацу, тонкими лентами вьющаяся вокруг, с любопытством касающаяся кожи, вызывающая мурашки по всему телу, и силуэт капитана-предателя далеко вверху. Кира мог поклясться, что смотрящий куда-то в сторону Ичимару тем не менее следит за ними.
Вслед за памятью вернулись и вопросы, главным из которых был: «Что вы задумали?». Кира уже готов был оставить раненых девушек, добраться до Ичимару и если не поговорить, то хотя бы задать один вопрос, самый-самый. Внезапно бывший капитан третьего отряда повернулся на мгновение, посмотрел прямо на них, таких маленьких и жалких внизу на земле, и аккуратно погладил кончик своего носа¹. До ненормального знакомый жест, будто не было долгих месяцев по разные стороны баррикад.
«Это моё дело» «Не лезь в это, Изуру» «Не вмешивайся» «Тебя это не должно касаться» приказы, пожелания, просьбы – всё в кучу.
Как это похоже на Ичимару.

А вот теперь перед внутренним взором Киры 4+8=13.
Что если применить ту же логику, что и с предателями? Капитан четвертого отряда Унохана и восьмого Кьёраку строят заговоры на территории капитана тринадцатого отряда Укитаке? Им на троих столько лет, что за это время можно спланировать в сотни раз больше заговоров, чем Айзен. Бред какой-то. Но одно воспоминание упорно тянет за собой другое.
Ичимару постукивает своим длинным пальцем по кончику кириного носа.
– Ты слишком любопытный, Изуру. Или ты ревнуешь меня к Кучики?
– Не говорите глупостей, капитан.
– А ты их постарайся не делать. Я серьёзно, Изуру, не суйся к Кучики. Если тебе не даёт покоя твое неуёмное любопытство, взращивай в себе тринадцать добродетелей.
– Боюсь, капитан, на тринадцать добродетелей я не найду времени. И почему тринадцать?
Ичимару пожимает плечами.
– Хорошее число, ничем не хуже любого другого.
«Кучики… 13 отряд. Надо поговорить с Укитаке…»
"Изуру, ты бесчувственная скотина. Твой дружок пытается сделать тебе приятно, а ты думаешь о числах!"
«Заткнитесь, капитан Ичимару. Просто заткни...»
Воспоминания-бусы разлетелись осколками, дыхание сбилось. Кира ткнулся мокрым лбом в сложенные ладони, чувствуя, как Шухей гладит его по спине. Приятно. Маленький бонус. Ритуал-ласка. Можно расслабиться на минуту, вот только в бок упирается ворох одежды.
– Слезь с меня, неудобно сидишь.
Кира перекатывается на пол, садится и неторопливо одевается.
– Тебе сегодня не угодить, – жалуется Шухей. – Не так сижу, не так дышу...
Он встрепанный и смешной, как нахохлившийся воробей. Глаза слегка мутные и сонные. Его всегда после тянет в сон.
– Прости, – меньше всего это похоже на извинение. – Мне надо в тринадцатый, хочу поговорить с капитаном Укитаке.
– Не поздновато для визита? – Шухей в недоумении.
Оно понятно, вечер уже поздний, но всё-таки это ещё не ночь.
– В самый раз. Ложись, я ненадолго.
Кира завязывает пояс, когда Хисаги его окликает.
– Эй, если через пару часов не вернёшься, приду тебя спасать. Надеюсь, Сентаро с Кийоне ещё не успеют тебя прикопать под каким-нибудь очаровательным кустиком.
Тепло улыбаясь и кивая, Кира уходит в шунпо.
Что бы там ни было, хорошо, что прежде всего Хисаги остаётся его другом.

В казармах пятого отряда сегодня как-то особенно много народа. То ли из-за паршивой погоды, то ли просто так сложились обстоятельства и все разом решили набиться в одно помещение. Душно, даже несмотря на открытые окна и двери, через которые щедро заливает пол летний тёплый дождь. Казалось бы, для разговора слишком много вокруг ушей, но за гомоном голосов вокруг поди разбери тихие реплики соседей.
– У тебя с этим вашим лейтенантом что-то есть? – Хисаги последний месяц ходит задумчивый и поглядывает на Ичимару с неприязнью.
Кира не сразу понимает суть вопроса, а потом хмурится. Вот и что Шухей хочет услышать?
– Да нет. Не то, что все думают... – Хисаги смотрит странно. – Ничего такого, правда. Можешь сам его спросить.
Кира не может понять, в чём дело. Хисаги с неделю как лейтенант девятого отряда. Вероятно, до него дошли какие-то слухи, поэтому ведёт он себя странно, но… Не в характере Шухея реагировать на сплетни, он всегда может спросить напрямую, что ему до каких-то там слухов?
Кира пожимает плечами и продолжает заниматься порученным отчетом. Последнее время отчеты полностью на их с Хинамори совести.
Хисаги уже собирается уходить, но натыкается на Ичимару буквально в дверях. Кира без тени тревоги наблюдает, как два лейтенанта общаются, как беспечно и преувеличенно-радостно улыбается Ичимару. То, как Хисаги мрачнеет, Кира не замечает.
А вечером Хисаги не приходит. И всю следующую неделю тоже. И Ичимару куда-то пропал. Кира не беспокоится, понимает, что у лейтенантов всегда куча дел. Возможно даже какое-то совместное задание. Кира думает о том, чтобы уточнить у капитана Айзена, но так и не решается отвлекать его пустыми расспросами.

Только спустя две недели в доме Киры вдруг появляется лейтенант Ичимару. Никогда не заходил, не напрашивался, не проявлял интереса, а тут вот, пришёл.
– Добрый вечер, – Кира немного ошарашен визитом.
– Привет-привет. – Ичимару по-хозяйски обходит дом, заглядывает, чуть ли не в каждый угол, а потом привычным движением обнимает Киру. Вот только прикосновения на этот раз ощущаются совсем иначе чем обычно. У Киры перехватывает дыхание, и волоски на затылке встают дыбом. Что это? Зачем?
– Твой дружок так неподдельно расстроился, смотрю, совсем перестал к тебе бегать. – У Киры в голове каша из мыслей и сильных противоречивых чувств. – Такой смешной. Ревнивый... Я подумал, пусть хоть ревнует не на пустом месте, нэ?
У Киры резко проясняется в голове.
– Что... – голос не слушается, сипит. – Что вы ему наговорили?
– Ничего такого, чего про нас ещё не успели придумать, – веселится Ичимару.
Прикосновения уже настолько откровенные, что Кира вдруг понимает, что испытывает отвращение и непонятную брезгливость. Ему тошно, ему плохо и неправильно от происходящего. Одним быстрым движением он высвобождается из объятий. Перед глазами все плывёт и темнеет.
– Вон из моего дома. – Кира не узнает свой голос.
Ичимару склоняет голову на бок и приподнимает бровь.
– Изуру?
– Вон. – В голосе арктический холод.
Ичимару хмыкает, разворачивается и уходит.
На следующий день Кира переводится в четвёртый отряд. С повышением. Теперь он третий офицер. В голове у него звенящая пустота и полные глаза льда. Буквально за два дня до инцидента с Ичимару капитан Айзен намекал на возможность перевода, Кира хотел отказаться, но теперь согласился бы со злости на что угодно.
С переводом в четвёртый наваливается столько дел, что об Ичимару он не думает. О Хисаги тем более.
Хисаги сам появляется у Киры дома спустя два месяца. Предлагает отметить повышение, ведёт себя преувеличенно бодро и всячески делает вид, что ничего не произошло. Кира успешно подыгрывает, в конце концов, они друзья, мало ли какая вожжа попала под хвост Шухею, но теперь ведь всё как прежде.
Что случилось в тот вечер с Ичимару, Кира так и не знает. Это двойственное чувство, когда и хочется знать, и одновременно появляется стойкое отвращение к теме. Ненависть имеет гнилой и вяжущий сладковатый привкус. О том насколько пусто в душе без ставшего привычным чувства причастности к лейтенанту пятого отряда, Кира боится признаться даже себе.

Кира останавливается перед воротами тринадцатого отряда и стряхивает с себя воспоминания, как дорожную пыль.
Наивно было бы искать капитана Укитаке в штабе этого самого отряда. В отсутствие лейтенанта Кучики Рукии, вечерами возвращающейся в поместье к обществу любимого брата, приглядывать за капитаном остаётся неизменная парочка. По ним легко было обнаружить местоположение капитана Укитаке. Котетсу и Котсубаки, не скрываясь, торчали возле Угендо. Небольшой домик на озере приветливо светился окнами.
– Кира? Ты зачем тут так поздно? – Сентаро, как обычно, был более чем прямолинеен.
– Мне необходимо поговорить с капитаном.
– А... Он занят.
– Я подожду.
– Он надолго занят, – Котетсу-младшая заступила дорогу с таким видом, будто готова вот-вот наброситься.
Иногда казалось, что эти двое - родственники. Возможно, так и было. Какие-нибудь очень дальние, но неуловимо похожие.
Кира невозмутимо смотрел сквозь неё. Свет в окне домика мигнул.
– Сентаро, Кийоне, что-то случилось? – голос капитана Укитаке разнёсся над озером.
– Да! Нет! Тут Кира пришёл! Уже уходит! – перекрикивая друг друга, заорали подчинённые вразнобой. Кира поморщился, для него звуки, издаваемые двумя третьими офицерами тринадцатого отряда, были чрезмерно громкими.
– Хорошо, пусть проходит.
Поразительно, сколько выдержки требовалось капитану Укитаке, чтобы терпеть эту назойливую парочку так долго. Ни капли раздражения или неудовольствия не проскользнуло в его голосе.
На Киру посмотрели, как на врага народа, и проводили убийственно тяжёлыми взглядами.
Идя по настилу над водой, Кира засомневался, стоило ли действительно приходить так поздно и тревожить покой не очень здорового капитана? Сомнения развеялись, как только радушный хозяин пропустил его внутрь.
В домике было, мягко говоря, тесновато.
– Добрый вечер, капитан Кьёраку, капитан Унохана, капитан Укитаке, – Кира поклонился всем по очереди. – Прошу простить за беспокойство.
А формула-то, похоже, до сих пор актуальна. Удачно он зашёл, ничего не скажешь. Сколько лет они вот так собираются и что при этом обсуждают? Явно не погоду.
– Ну, что ты, Кира, проходи, садись, – капитан Кьёраку распоряжался, как у себя дома. – Выпьешь что-нибудь?
Кира оценил набор напитков на крохотном чайном столике и покачал головой. Чай он не хотел, а на что-то более крепкое в присутствии трёх капитанов у него не хватало наглости.
– Что-то важное? Тебе нужна помощь? – капитан Укитаке само участие. Может быть, стоило прийти в другой раз и поговорить только с ним одним?
– Не уверен, что вопрос актуален, но ... Что вам известно об участии капитана Кучики в предательстве Готея-13?
Кира не хотел говорить так прямо и безапелляционно, но вопрос будто сам сорвался с языка.
Три капитана замерли. Застыли ледяными изваяниями. Даже воздух в тесном пространстве домика, казалось, стал холоднее на пару градусов.
– Кира, почему ты решил, что Бьякуя... То есть капитан Кучики замешан в той истории? – судя по голосу, Укитаке был удивлён, но в глазах было подозрительное беспокойство и задумчивость. Из разряда «убрать свидетеля сейчас или пусть ещё поживёт пару часов».
– Может быть потому, что я не верю в совпадения.
Кира глубоко вдохнул, оценил косой взгляд капитана Уноханы, кривую ухмылку капитана Кьёраку и начал излагать.
Совпадений, казалось бы, случайных и косвенных, набиралось немного, но... Начать с того, что все участники происшествия со странными пустыми, в котором Кира принимал непосредственное участие, стали лейтенантами. Все четверо. Причем довольно быстро. Трое – у будущих предателей, только Абарай позже всех и вовсе, казалось бы, у не связанного ни с кем Кучики... Но именно после назначения Ренджи лейтенантом в шестой отряд началась та пакостная и тёмная история с Хогиоку. Кроме того, во время битвы над Каракурой капитана Кучики отослали подальше, аж в Уэко Мундо. Или он сам вызвался, чтобы не сталкиваться с Айзеном? Возможно… И откуда-то руководство Готея узнало, что Айзен готов атаковать город раньше. Отдельного упоминания стоил тот факт, что Ичимару и Кучики стали капитанами одновременно, и до этого и после назначения они были достаточно дружны, лишь перед самым предательством разругавшись, будто нарочно. А ещё было упорное нежелание Кучики Бьякуи хоть как-то отсрочить или отменить казнь сестры. Да, приёмной, да, это же Кучики, и их порой не поймёшь, но после всех выходок главы крупнейшего в сейрейтее клана, разве только Кире кажется подобное поведение довольно странным? По отдельности факты не привлекали к себе внимания, но стоило собрать их вместе...
– Постой, Кира, а почему ты так уверен, что Ичимару и Кучики были давно и хорошо дружны? Они общались, конечно, но насчет дружбы это ты погорячился… – капитан Кьёраку поскрёб свою вечнодвухнедельную щетину.
– Потому что, начиная с поступления в пятый отряд и до их размолвки, закончившейся предательством, я регулярно читал, переводил или расшифровывал для Ичимару книги и свитки из личной библиотеки дома Кучики. Обсуждал этикет и особенности ведения разговоров. Иногда консультировал, что и как нужно говорить или воспринимать.
Второй раз в домике на озере повисла гнетущая тишина. Капитан Унохана придвинула к Кире чашку с чаем. Благодарно кивнув, Кира заметил, как капитаны многозначительно переглядывались, будто делились мыслями. Кире показалось, что все совпадения, о которых он говорил троице старейших капитанов, были им хорошо известны, учтены и взвешены задолго до его появления, единственное, что им не было известно, это осведомленность самого Киры и пристрастие Ичимару к чтению кучиковских архивов.

За почти семь лет, проведённых в пятом отряде, Кира познакомился, кажется, с половиной библиотеки Кучики. От откровенно порнографичных свитков аналога человеческой камасутры до невыносимо скучных и непонятных записей деяний древних воинов. Написал полтонны отчётов, натренировал кучу полезных в бою и жизни навыков, и стальные нервы в придачу. Бесчисленное количество раз покрывал отлучки неугомонного лейтенанта.
А ещё он довольно близко и хорошо узнал Ичимару, с его ужасным непредсказуемым характером, отвратительной манерой общения и зашкаливающей сильной притягательностью, которая имела на Киру странное действие.
До смешного, между ними за эти почти семь лет так и не было близости, хотя они регулярно засыпали и просыпались в одной постели. Кира ел с чужих рук, млел от осторожных поглаживаний, грелся в холода, говорил первое, что приходило в голову, и без тени смущения обсуждал личную жизнь. Свою ли, чужую… Но только наедине. Лейтенант Ичимару был ненормально уютным. Кира не переставал удивляться как такой угловатый, костлявый и с виду колючий Ичимару вдруг оказывался гибким, удобным, мягким и ненавязчивым. В его уверенные совершенно нейтральные объятия было приятно кутаться. А сдержанные без подтекстов или намеков ласки усыпляли в считанные минуты. С ним было спокойно. И этим редким спокойствием окупался весь прочий дискомфорт от экстремального общения.
При посторонних же Кира чувствовал себя иначе. Он смущался, краснел и выглядел даже на свой взгляд полным идиотом. Рядом с Ичимару все благоприобретённые свойства и навыки Киры рассыпались прахом. Одного жеста, взгляда, намёка хватало, чтобы Кира в секунду превратился из взрослого бойца, офицера с железным самообладанием и несгибаемой волей, в восторженного юнца. Когда Ичимару не было рядом, Кира ловил сочувствующие взгляды окружающих и ненавидел себя за слабохарактерность, а Ичимару за снисходительность, с которой тот принимал обожание. Это больно било по самолюбию из раза в раз, но ничего сделать с этим было решительно невозможно. Кира пытался неоднократно. Если на расстоянии хотя бы в пару метров он ещё был способен побороться за право не потерять лицо, то стоило Ичимару притянуть его к себе, и всё, прощай здравый смысл, здравствуй неконтролируемое чувство принадлежности. Будто Кира вещь. Даже не так. Часть самого Ичимару.
Глупая ассоциация. Недостойное поведение. Полный провал по всем фронтам.
Иногда Кире казалось, что их отношения похожи на замысловатую игру, где он должен угадать, что думает, подразумевает или ждёт от него Ичимару. Это раздражало. Но зато всегда после невероятных усилий, маленьких побед и заставляющих чувствовать себя глупым ребёнком поражений, наступала полоса спокойного молчаливого взаимопонимания наедине. И это было ценно.
А ещё Ичимару обладал свойством, которое иначе чем «врождённым аристократизмом» Кира назвать не мог. В него самого правила и схемы поведения вдалбливали годами, Ичимару же ловил всё на лету, понимал порой просто интуитивно и… Нарочно высмеивал, выворачивал наизнанку и превращал в фарс. Ичимару умел быть учтивым, правильно и красиво выражать свои мысли, но в конце благопристойной беседы неизменно вворачивал одну-две фразы, полностью разрушающие всё очарование разговора.
Он умел красиво и подчеркнуто аккуратно писать, явно копируя манеру капитана Айзена, но почему-то предпочитал чёркать небрежно и размашисто, превращая написанное в шифровку с художественными пятнами туши на полях. В истинном значении недомолвок, полунамёков и скользких фраз, преследующих зажатый рамками приличий мирок аристократии, Ичимару разбирался с лёгкостью и непринуждённостью, достойной главы клана Кучики. Интриги, лицемерие, вежливая язвительность - это была его естественная среда. И тут даже искажать ничего не нужно было. Почему, откуда брались эти умения, Кира не знал, теряясь в догадках, а Ичимару на все его вопросы виртуозно уходил от темы, охотно шутил, и этим всё больше уверял Киру в неоспоримой гениальности начальства.

Из омута воспоминаний Киру выдернул голос капитана тринадцатого отряда.
– Может быть, ты вспомнишь, что именно брал почитать Ичимару? – Укитаке, кажется, был раздосадован.
– Ничего запрещённого, – спустя полминуты ответил Кира. – Могу написать приблизительный список.
– Если тебе не трудно, – Укитаке выложил на стол лист бумаги и принадлежности для письма.
– Почему же ты только сейчас пришёл с этими догадками и почему сюда? – Кьёраку крутил в руках чашку с недопитым вином.
– Предлагаете подойти с этим вопросом напрямую к капитану Кучики? Или может быть обратиться во второй отряд? – Кира не хотел дерзить, вышло само, и он прикусил язык, чтобы не наговорить ещё что-нибудь лишнего. Память услужливо переключилась на названия и содержание документов, книг и свитков с пометкой великого клана, что за долгие годы прошли через его руки. Кира методично записывал мелким почерком всё подряд. Список обещал выйти за пределы одного листа, и капитан Укитаке подсунул ему ещё парочку.
– Ну что ты, зачем же так сразу... не обижайся, Кира. Просто столько времени прошло с тех пор.
– Чуть меньше двух лет. Не так уж и много. Отвечать на вопросы отдела дознания во втором отряде мне больше не хочется, как и испытывать на себе выдержку капитана Кучики. Всем известно, что капитан Укитаке когда-то был наставником у нынешнего главы клана и, возможно, он знает о Кучики больше чем кто-либо ещё. – Лучше бы он продолжал молчать.
– Боюсь тебя огорчить, Кира, но, похоже, у твоего бывшего капитана отношения с Бьякуей были куда более тёплые.
«Он не мой...» – хотелось ответить по инерции, но Кира сдержался. В голове сдавленно хихикнули, и тут же капитан Унохана резковато посмотрела на Киру. По всей видимости, она среагировала на скачок фона реацу. Или Кира просто дёрнулся в тот момент и тем привлёк излишнее внимание. В любом случае, в присутствии трёх сильнейших капитанов Готея следовало лучше держать себя в руках.
Укитаке передал первый исписанный лист Кьёраку, тот лениво проглядел список и с коротким смешком подчеркнул ногтем несколько пунктов.
– Вот это бы и я не отказался прочесть на досуге.
Кире хватило мимолетного взгляда, чтобы понять какой тематики литература привлекла внимание капитана восьмого отряда.
– А я бы не отказалась от этого, – капитан Унохана выделила старинный трактат про искусство войны, которым капитан Ичимару мучил Киру почти полгода. Странный был выбор для медика.
– Хм, а это ему зачем? – Укитаке чуть смазал непросохшую тушь. Свитки древних преданий о неподчинении зампакто. Кира тоже тогда удивился, разве такое возможно? Если верить написанному, то случаи неповиновения бывали нечасто, где-то один раз из десяти-пятнадцати тысяч. Но всё-таки бывали. Что Ичимару искал в том плохо сохранившемся и несколько раз реставрируемом труде, непонятно, но Кира помнил, как внимательно бывший капитан заставлял вчитываться в пыльные, рассыпающиеся под пальцами страницы.
– Кажется, всё, – Кира закончил писать.
– Да уж, очень приблизительный список, – сарказм капитана Кьёраку сопровождался задумчивым изучением пяти исписанных Кирой листов.
– Как тебе, наверное, уже понятно, Кира, для меня твой вопрос стал неприятной неожиданностью. – Укитаке выглядел уставшим и печальным. У Киры внезапно проснулась совесть. – Но ты правильно сделал, что пришёл с этим ко мне. К нам. Я понимаю твоё беспокойство, Айзен все ещё жив и если у него остались союзники в Сейрейтее... Нет, я бы не хотел так думать, но проверить обязан. Без огласки. Уверен, всё совсем не так, как кажется на первый взгляд.
Кира застыл изваянием. Всё не так, как кажется. Конечно. С чего он взял, что Ичимару поссорился с Кучики не нарочно? Последние несколько лет до предательства Ичимару так основательно и целенаправленно изображал из себя «самого плохого парня Готея», что только слепой не догадался бы, что тут что-то нечисто. Правда тогда Кира легкомысленно считал, что Ичимару просто так развлекается, но мог бы уже тогда понять, капитан ничего не делал просто так. Это был намёк. Все должны были поверить в его предательство, все и поверили. Вот только Ичимару никогда не совершал слишком очевидных поступков. Кира уже тогда смог, пусть не сразу, но сообразить, что к чему. Поэтому лишь поначалу на эмоциях отнёсся к уходу капитана Ичимару остро, а потом понял – всё слишком очевидно, слишком явно, должно быть второе дно. А может быть и третье... Кучики был замешан. Не мог не быть.
– Знаешь, Кира, я бы попросил тебя больше ни с кем не говорить на эту тему. Особенно в контексте капитана Кучики, но, думаю, ты и сам понимаешь...
Кира понимал.
"Не вмешивайся, Изуру... Не твой уровень", – Ичимару в голове был обезоруживающе, до обидного, честен.
– У тебя нестабильный фон реацу, Кира, что-то не в порядке? – капитан Унохана цепким взглядом осматривала бывшего подчинённого.
– Последнее время чувствую себя... Не очень хорошо.
Кире хватило выдержки смотреть прямо в глаза Уноханы. Это было тяжело и вызывало тревогу. Что она заметила? Неужели он пропустил все-таки явный разлад в своей душе? Ему казалось, внешне фон выглядит, как и раньше.
– Зайди завтра с утра ко мне, – не приказ, но настойчивая рекомендация. Кира кивнул.
«Вот и выяснится заодно насколько моё «не очень хорошо» паршиво на самом деле».
"Ой-ей-ей, Изуру, надеюсь, ты не собираешься завтра подробно останавливаться на симптомах? Как бы тебя после в порыве милосердия не залечили до смерти."
Воспоминания резким всплеском бьют по поверхности сознания.

Спустя месяц после перевода из пятого отряда Кира думает, что более глубокие знания по лечению лишними не будут, и мысль кажется ему здравой. Хотя и страшно иногда до чёртиков. Четвёртый отряд недолюбливают, но для Киры это по большому счёту не проблема. Служить в четвёртом не престижно. Более чем, но и это его не тревожит.
Тревожит Киру невозможность порой переступить через свой страх полной беспомощности. Невольный восторг у него вызывают медики, умеющие не поддаваться панике, отличать важное от мелочей, действовать, несмотря ни на что... Ему непременно хочется уметь так же.
Кира прекрасно осознаёт свои слабости, а в четвёртом приходится от них отказаться поневоле. Лечебные техники даются легко и удаются на раз. Прилежное ученичество никогда не было Кире в тягость. А ещё в четвёртом очень мало шинигами с силовым зампакто, способных удержать некоторых особенно непослушных пациентов. Кира в этом плане просто находка. Конечно, капитан Унохана способна пригвоздить к земле одним только добрым взглядом и ласковым голосом, но она одна, а своевольных больных бывает много и далеко не все послушны и вежливы. Третий офицер четвёртого отряда Кира Изуру способен успокоить, урезонить или удержать почти кого угодно. У него невероятное терпение, тяжёлый взгляд мученика и хорошая память. Особенно на лица нарушителей порядка. Забияки из одиннадцатого, попадающие в четвёртый с завидной регулярностью, признающие исключительно силу, все как один под его опекой. Кира справляется. Не последнюю роль в этом играет тот факт, что у него в друзьях Абарай Ренджи – переведённый как и он из пятого на вакантное место четвёртого офицера одиннадцатого отряда. Дружба с Абараем прибавляет авторитета в определенных кругах. Сказал бы ему кто такое в академии, и Кира бы не поверил.

Капитан Унохана что-то сказала, но слов Кира разобрать не смог, в голове странно шумело.
– Кажется за тобой пришли, а, Кира? – капитан Кьёраку улыбался добродушно и пьяненько.
И тут Кира понял, что это не шум в голове, а отголосок присутствия Хисаги неподалёку.
«И что ему не спится», – раздражение погасло, еще не оформившись в полноценное чувство. Не здесь, не при капитанах.
"Ну как же, он ведь за тебя волнуется", – прозвучало как издевательство, вот только Кира, похоже, в очередной раз так и не понял, почему.
– Да, спасибо большое за беседу, всего доброго, – Кира, соблюдая правила приличия, откланялся.
– Заходи ещё, когда захочешь, – догнало в спину напутствие Укитаке.
«Непременно, как только будут доказательства».
"Скорее догадки, Изуру, ты ведь не считаешь капитанов дураками. Особенно Кучики".
«Хорошо, капитан Ичимару, пусть догадки».
– Ты чего так долго? – встрёпанный сонный Шухей, сдерживаемый совместными усилиями Сентаро и Кийоне, выглядел забавно. Кира улыбнулся и тут же напустил на себя строгий вид.
– Нужно было кое-что выяснить, идём, – и почти потащил Хисаги за собой, резко уходя в шунпо, пусть третьи офицеры думают, что это по работе Кира являлся к капитанам, на ночь глядя. А с Шухеем он дома разберётся. Если уж и выяснять причины его непонятного проснувшегося беспокойства, то без свидетелей.
Останавливаясь у своего дома, Кира с неудовольствием отметил, что Хисаги, уходя, даже дверь не потрудился закрыть. И теперь в комнатах было довольно свежо, если не сказать откровенно холодно. Почувствовав за собой вину, Хисаги принялся оправдываться.
– Я проснулся, а тебя всё нет и... Вдруг что-нибудь случилось?
Сказанное не выдерживало никакой критики, Кира устало потер глаза.
"Кинулся тебя искать, забыв обо всём... Скажи спасибо, не вломился в Угендо, потрясая шикаем".
«Помолчите, капитан Ичимару, ваши шуточки...»
"А кто сказал, что я шучу?"
– Давай спать, – примирительно вздохнул Кира, перестилая постель.
Укладываться пришлось вместе, чтобы было теплее. Кира не любил засыпать рядом с кем-то. На заданиях ли в Руконгае или в мире живых, дома ли с Хисаги. Неудобно, непонятно, куда девать руки-ноги, да и чужие конечности были неприятно твёрдыми, острыми и создавалось стойкое ощущение, что их становилось вдвое больше. Постороннее дыхание в затылок щекотало, раздражало и холодило кожу. Хисаги вообще имел дурацкую привычку ворочаться и вздыхать, норовил закинуть на Киру руку или ногу, а то и вовсе навалиться всем телом. Если прижимался близко, то с ним было жарко, если откатывался подальше, становилось холодно. Мучение. Единственный с кем таких проблем не возникало, был Ичимару. Вот у кого был талант совместного засыпания, в том числе и под одним одеялом. Просто мистика какая-то.
Кира подтянул колени и обхватил их руками, пытаясь абстрагироваться. Получалось плохо. Так он всю ночь может потратить на неудачные попытки заснуть, а завтра работа, обязанности и тяжёлая голова после бессонной ночи будет совсем некстати.
Хисаги отвернулся, прекратив пыхтеть над ухом, стало поспокойнее.
"Скучаешь?" – голос был тихий и чуть насмешливый.
«Скучаю», – признался Кира, уж с собой-то можно быть честным, и неожиданно для себя развернулся, в темноте рассматривая очертания растрёпанной прически Шухея. Придвинулся ближе, пытаясь воссоздать по памяти то, как обнимали когда-то его. Попробовал сам стать таким же текучим и ненавязчиво уютным. Хисаги напрягся, задержал дыхание.
– Ты чего? – почему-то шепотом спросил Шухей в темноту.
– Ничего, спи, – Кире стало смешно и легко, он фыркнул в плечо Хисаги, зевнул и отключился в одно мгновение.

***

@темы: МиниБэнг-2015

---

"Безумец", Урахара/Йоруичи, PG-13, миди, Пэмдар, Rudaxena

[Пэмдар]

Название: Безумец
Автор:  Пэмдар
Бета:  Rudaxena
Иллюстратор:  Rudaxena
Персонажи/Пейринг: Урахара Киске/Шихоуин Йоруичи, Куроцучи Маюри, Акон, Хирако Шинджи, Саругаки Хиери и другие
Тип: гет, джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, приключения
Размер: миди, 10 тыс. слов
Саммари: С тех пор, как Урахара стал капитаном Двенадцатого, не скучно никому. Урахара познает мир и себя, Маюри мечтает создать идеального человека, а Акон воплощает собой благоразумие — в тех случаях, когда не пытается взорвать Сейрейтей. Йоруичи приходится следить, чтобы они не угробили случайно пару миров или биологических видов, а еще чтобы они не забывали хотя бы иногда питаться.
Так и живут. А потом Йоруичи пропадает.
Примечания: фанфик написан на Bleach MiniBang-2015
Предупреждения: ER, ХЭ
Ссылка на скачивание текста: doc
Ссылка на скачивание иллюстраций: 1, 2, 3, 4, 5

Глава 1

Урахара торжественно откашлялся, оперся на трость, в точности копируя позу главнокомандующего Ямамото, и начал свою речь:

— Когда я понял, в чем суть банкая, то достичь его за три дня не стало проблемой. Люди тренируются по десять лет не чтобы стать сильнее. Люди тренируются по десять лет, чтобы столкнуться с самыми темными сторонами своей души. Принять самих себя. Принять, что ты кровавый убийца без капли милосердия, или сентиментальный романтик, не способный избавиться от запаха пепла из прошлого, или свободный человек, готовый пожертвовать ради свободы даже собственной семьей. Принять, столкнуться с собой и победить.

Капитан Унохана задумчиво улыбнулась, но ни Ямамото, ни Йоруичи не шелохнулись: их было сложно впечатлить. Урахара продолжил:

— Когда я понял это, осталось лишь придумать способ искусственным путем материализовать занпакто. И запереть себя в пещере, в которой благодаря простому заклинанию воздуха хватило бы только на три дня. Очень, знаете ли, мотивирует.

Урахара закончил и принялся ждать вердикта. Ямамото тяжко вздохнул и повернулся к Йоруичи:

— Может быть, все-таки в Улей?

— Для этого мы его и создавали, — кивнула Унохана. — Для альтернативно мыслящих.

Слово «психи» повисло в воздухе непроизнесенным. Урахара решил не обижаться.

— Вот именно, — Йоруичи спрыгнула с крыши и подошла к Ямамото. Про Урахару все с многовековым профессионализмом забыли. — Мы создали Улей, чтобы запирать туда психов, — у Йоруичи никогда не было проблем с выбором слов, — и тем самым дали повод умным психам маскироваться лучше. Чем больше проходит времени, тем больше мы отстаем от них. Случай Хикифуне это только подтвердил.

Официальная версия гласила, что Хикифуне изобрела модифицированные души и в благодарность за вклад в науку Общества Душ была направлена служить в Нулевой отряд. В официальной версии не было ни слова лжи, но в ней не упоминалось, что модифицированные души чуть не захватили власть в Готее за полтора дня.

— Если бы мы заметили склонности Хикифуне раньше…— проворчал Ямамото.

— Но мы не заметили, — отрезала Йоруичи. — И пока мы не пропустили кого-нибудь более опасного, было бы неплохо, чтобы парочка-другая психов работала на нашей стороне.

Урахара решил, что самое время поклониться или сделать еще какую-нибудь глупость, но мужественно сдержался. Любой из трех капитанов мог украсить его кишками ближайшую сакуру просто потому, что у него был плохой день.

— Если бы тяга к научному знанию была наказуема сама по себе, то Король Душ не принял бы Хикифуне в свою стражу, — невозмутимо заметила Унохана, и Урахара подумал, что влюбился бы в эту женщину, если бы его сердце и мозг уже не принадлежали другой.

Ямамото все еще хмурился. Он, как и любой молодой человек трех тысяч лет от роду, не доверял новому, будь то банкай за три дня, модифицированные души или виниловые пластинки. Но Йоруичи — о, Йоруичи знала, что и кому говорить.

— К тому же, запереть его в Улье никогда не поздно, — улыбнулась она, и даже у Урахары, третьего офицера Второго отряда, капитана отряда задержания, холодок пробежал по коже. В Улей ему не хотелось, даже несмотря на то, что у него там было много друзей. Особенно поэтому.

— Черт с ним, под твою ответственность, — выплюнул Ямамото и развернулся, чтобы уйти.

Урахару замутило — наверное, потому что его жизнь только что совершила резкий поворот. Но он не был наверняка уверен, пока капитан Унохана не встала, не поклонилась вежливо и не сказала:

— Поздравляю с назначением, капитан Двенадцатого отряда Урахара Киске.

Урахара только начал проникаться торжественностью ситуации, как Йоруичи, мастер портить моменты, с улыбкой добавила:

— И я лично буду следить, чтобы ты не сделал какую-нибудь глупость вроде захвата мира.

Улыбнувшись в ответ, Урахара покорно кивнул. Захват мира никогда не входил в число его приоритетов: слишком скучно.

***

Урахара смотрел на Двенадцатый отряд. Двенадцатый отряд смотрел на Урахару с непередаваемым выражением на лицах.

— Дай-ка я кое-что поясню, — Хиери схватила Урахару за край хаори и попыталась переложить на слова то самое непередаваемое выражение. — Мы еще не смирились с мыслью, что капитан Хикифуне ушла, как появился ты, чертов шпион. У вас там, говорят, промывают людям мозги, пихают им иголки под ногти и все в таком духе. Ты действительно думаешь, что мы позволим такому человеку командовать нами?

По толпе прошел испуганный шепот — они не это имели в виду, конечно, не это. Капитанов боятся в любом отряде. Но Урахара был благодарен Хиери за то, что она подняла этот вопрос.

Урахара вспомнил, как стал капитаном отряда задержания. Кажется, тогда ему сказали что-то вроде:

— Давай-ка мы кое-что проясним. Мы еще не смирились с таинственным исчезновением нашего прошлого капитана. И тут появляешься ты, любимчик Шихоуин. Нам не нравишься ты, нам не нравятся твои подозрительные машины судного дня и больше всего нам не нравится тебе подчиняться, усек?

Вообще-то ему этого не сказали прямо, но подумали наверняка. По сравнению с отрядом задержания Двенадцатый был словно глоток свежего воздуха. По крайней мере, вряд ли бы здесь его — случайно, разумеется — заперли на ночь в Улье. Урахара хорошо делал свою работу, но это не значит, что в Омницукидо его любили.

Поэтому Урахара был совершенно искренен, когда засмеялся и сказал:

— Теперь я капитан Двенадцатого, и меня не волнует, когда оскорбляют другие отряды.

Капитан Двенадцатого. Звучало непривычно, но точно лучше его предыдущей должности.

***

— Итак, капитан Двенадцатого, — пробормотал Урахара. Тонущие во мраке приборы не отозвались. Его оборудование уже перевезли, но теперь оно валялось в беспорядке по всей комнате — не в привычном творческом беспорядке, а в том самом отвратительном типе беспорядка, который остается, когда заставляешь людей таскать то, что они не хотят. Хотя Йоруичи сказала бы, что визуально никакой разницы.

— Звучит, да? — Йоруичи спрыгнула откуда-то сверху и приземлилась прямо перед ним. Урахара был хорош, поэтому даже не вздрогнул и сделал вид, что знал о ее присутствии.

Это было исключительно дело привычки, Йоруичи наверняка не поверила ему ни на секунду. Никто из ныне живущих не мог знать о ее присутствии, если она сама этого не хотела.

— Э… Да, — кивнул Урахара, оглядываясь, глядя куда угодно, но не на Йоруичи. — Теперь я смогу сделать тебе предложение и все в таком духе?

Йоруичи засмеялась — искренне, заливисто, как мало кто в Готее умел. Урахара все-таки не удержался и посмотрел на нее. Ее глаза светились в темноте, как обычно. И она была полностью голая.

— Теперь ты, возможно — только возможно — проживешь чуть дольше, — ответила Йоруичи, отсмеявшись.

Это тоже звучало неплохо. Урахара понял, что обречен, когда впервые поделился с Йоруичи своей идеей. Не важно, что они тогда были одни: в Омницукидо даже у стен в покоях главы клана есть уши.

Тюремщик обречен, как только ему в голову приходит мысль выпустить кого-то из заключенных. Но иногда бывают идеи, которые… В общем, Урахара просто не мог молчать.

За предложение сколотить новую организацию из бывших заключенных Улья Урахару должны были поселить рядом с этими заключенными. С кем-нибудь тихим и пускающим слюни, и ближайшую пару тысяч лет Урахара потратил бы на то, чтобы научить своего соседа играть в настольные игры.

Вместо этого Йоруичи спасла его, сделала капитаном и согласовала с начальством открытие Научно-Исследовательского Института.

— За что мне такое счастье? — спросил Урахара с ухмылкой. Правда была в том, что он действительно не понимал.

— Я задавала себе этот вопрос все увлекательнейшие четыре часа беседы с Советом, — ответила Йоруичи. — Более бездарно я тратила время только тогда, когда позволила тебе попытаться объяснить мне принцип движения рейши в нагретых духовных телах.

Урахара тихо засмеялся. Слова благодарности вертелись на языке, но Йоруичи давно отучила его размениваться на такие мелочи, как произнесение вслух очевидных вещей.

***

Хиери Урахаре сразу понравилась. Она говорила то, что думала, а после Второго отряда это очень освежало. Поэтому он решил рассказать ей все как есть.

Впрочем, Урахара и так почти всегда говорил правду. Это было полностью безопасно: все равно ему либо не верили, либо не слушали.

— Ты сказал, что заключенные в Улье никому не успели навредить, но этот тип — особый случай, — сказала Хиери, когда они отошли от камеры Маюри.

— Да, он… — Урахара помолчал, думая, как лучше сформулировать. — Он вредит себе. Точнее, ставит эксперименты. Даже в Улье он умудрился ампутировать себе уши и заменить их усовершенствованным аналогом из пластика. Тогда его и посадили в отдельную камеру.

Хиери широко распахнула глаза.

— Он же полный псих! — закричала она. — И ты собираешься его выпустить?

— Мне безумно интересно, как он изобрел пластик, — честно ответил Урахара.

В этот раз Хиери даже кричать не стала, только фыркнула и ответила:

— Безумие — вот главное слово. Вы все безумцы.

Урахара не стал спорить. Он часто думал об этом, но так и не смог для себя определить грань, где заканчивается широта мышления и начинается безумие. Был ли среди капитанов, которые освоили банкай, встретившись лицом к лицу с самыми темными сторонами своей души, кто-нибудь не безумный? Был ли вообще кто-нибудь не безумный среди людей? Были ли безумцами обитатели Улья, которые просто стали мыслить чуть шире?

Наверное, грань проходила где-то на отрезанных ушах, но даже тут Урахара не был до конца уверен.

От размышлений его отвлекли звуки плача. Это уже было не его дело, но даже Урахара не смог до конца избавиться от мыслей, что без него на старой работе все рассыплется в прах. Поэтому он подошел к одному из тюремщиков и со сдержанным любопытством спросил:

— Что-то случилось? Драка?

Двухметровый здоровяк Тоширо плакал навзрыд. Он был старым обитателем Улья, но Урахара наблюдал за ним столь сильное проявление чувств впервые. Новенький тюремщик стоял рядом с растерянным выражением на лице, словно не знал, то ли прикрикнуть, то ли утешительно похлопать по спине.

— Нет, он просто поговорил пять минут с Аконом, — отозвался тюремщик, когда Урахара приблизился. — Вот, наш новенький.

Акон оказался мальчишкой с взъерошенными волосами и флегматичным взглядом. Дети редко попадали в Улей — нужно было совершить что-то из ряда вон выходящее.

— Я просто сказал ему правду, — безразлично ответил Акон.

— И какую же? — с улыбкой спросил Урахара.

— Что наш мир — иллюзия, и что его не существует. Мы просто плод чьего-то больного воображения, а таких, как Тоширо, даже собственный создатель забудет на следующий день, не уделив им и двух страниц.

Тюремщик вздохнул. Он был новеньким, но Урахара слышал и не такое, поэтому не особо проникся.

— У тебя больше шансов запомниться, но ты тоже не главный герой, — продолжал Акон, с вялым любопытством разглядывая Урахару. — Купи шляпу или что-нибудь такое, с ней тебя будут помнить чуть дольше.

— Мы поймали его позавчера, когда он пытался взорвать Башню Раскаяния, — пояснил тюремщик. — В стене осталась дыра размером с Джуданбо.

Акон не отрицал, но и комментировать не спешил, поэтому Урахара не удержался и спросил:

— И зачем ты это сделал?

— Мне не нравится эта башня, — просто ответил Акон. — Слишком много отчаяния. А раз все вокруг — иллюзия, то разрушить часть иллюзии не преступление.

Очень опасная логика. Урахара знал людей, которые рассуждали так за чашечкой саке, а на следующий день брали меч и шли убивать всех подряд. Такие до Улья не доживали.

Но раз Акон уже был в Улье, то не было ничего плохого в том, чтобы спросить:

— Почему башня? Почему не твои враги, совет Сорока Шести или невинные люди? Раз их все равно не существует.

Акон посмотрел на Урахару как на идиота.

— Потому что даже если ты не существуешь, тебе все равно будет больно умирать, — ответил он с таким видом, словно пояснял очевидные истины. Для ребенка Акон знал слишком много умных слов и держался слишком уверенно. Урахаре это нравилось. — Не хочу умножать боль, нам и так с иллюзией не очень повезло. Серьезно, купи шляпу.

Урахара улыбнулся. Хиери, до этого стоявшая тихо, посмотрела на него и отчаянно замахала руками.

— Нет, нет, придурок, не делай этого! — кричала она. — Я знаю, что у тебя на уме, даже не думай!

Но Урахара уже все решил.

— Последний вопрос, — обратился он к Акону. — Из чего ты сделал бомбу, способную проделать дыру в Башне Раскаяния?

***

Урахара пытался невинно улыбаться. Йоруичи перевела взгляд с него на угловатого Маюри, который засунул руки в карманы и смотрел куда-то в сторону, потом — на хмурую Хиери и маленького невозмутимого Акона, которые не доставали Урахаре даже до плеча.

— Если ты просто хотел детей, а не Исследовательский Институт, то мы могли бы это обсудить, — сказала Йоруичи наконец.

Урахара засмеялся.

Глава 2

Большая Наука, как ни прискорбно, требовала Большой Уборки. Хикифуне творила в подвале, тайно, чтобы никто не знал о ее маленьком хобби. Урахара считал это преступлением против ее гения, но, как обычно, держал свое мнение при себе.

К сожалению, после инцидента с модифицированными душами Омницукидо сожгло почти все записи и оборудование Хикифуне, поэтому Урахара и его новые друзья в основном занимались не поиском утерянных знаний, а очисткой помещений от пепла.

Раздавшийся взрыв застал Урахару за попыткой оттереть копоть с коробки с пробирками.

— Простите, капитан, — отозвался Акон, когда дым рассеялся. — Я решил, что раз эта груда мусора все равно не существует, то проще ее взорвать, чем собрать и выкинуть.

— И эти люди называют меня психом? — проворчал Маюри. Без особого осуждения: они с Аконом сходились во мнениях по многим вопросам.

— Ребята, ребята, мне кажется, нам нужно ввести кое-какие правила. Совсем немного, — откашлявшись, Урахара пошел к Акону. — Никаких взрывов на территории отряда, никаких экспериментов над шинигами. Ладно, никаких экспериментов над живыми шинигами. За исключением тех, которых к нам пошлет капитан Шихоуин. Никаких убийств — даже если вам кажется, что это приведет к научному прорыву.

Маюри сразу принялся делать вид, что не видел ничего интереснее скопившейся в углу паутины.

— Никаких тайников с запрещенным научным оборудованием, — добавил Акон.

— Никаких тайников с запрещенным… Что? — переспросил Урахара. Акон молча указал на оставшуюся в полу дыру.

Разумеется, ребята из Омницукидо проверили все стены, но кто мог подумать, что кому-то придет в голову сделать подвал в подвале?

Хикифуне вот пришло это в голову.

Маюри моргнул, и из его правого глаза вышел луч, освещая дыру в полу. Урахара сделал себе мысленную пометку поговорить с ним позже по поводу безопасного моделирования тела.

Под полом оказалась целая комната, полная пыльного оборудования. Какое-то Урахара узнал — у него самого было похожее, — а какое-то оказалось совсем незнакомым. Это интриговало.

— Я даю добро на изучение оборудования во благо Общества Душ, — сказала Йоруичи, заглянув внутрь дыры, и присвистнула. — У вас, ребята, много работы.

Маюри чертыхнулся, даже Акон испуганно подпрыгнул. Ничего, у них еще было время привыкнуть к неожиданным появлениям Йоруичи. Привыкнуть и смириться.

— Как прикажете, капитан, — поклонился Урахара. Кажется, он попал в сказку.

***

— Я тебя ненавижу, — буднично сообщил Акон, вываливая перед Урахарой груду тряпичных грязно-желтых кукол.

Маюри не выдержал и тихо засмеялся. Наверное, тоже представил, как Акон пришел в руконгайскую лавку и со своим обычным выражением лица попросил продать ему дюжину кукол. Урахара бы не удивился, если бы от такого зрелища торговец предпочел отдать кукол бесплатно.

Они посадили кукол в круг — не хватало только игрушечных чашечек и чайников. Если бы их за этим занятием застал кто-нибудь из Омницукидо, то весь состав Исследовательского Института прямым ходом отправился бы в Улей, и даже Йоруичи ничем не смогла бы помочь.

— Напомни мне, зачем мы это делаем? — раздраженно спросил Маюри. Ему наверняка не терпелось вернуться к своему эксперименту по клонированию органов и налаживанию между ними духовной связи на расстоянии.

— Я изучил записи Хикифуне и понял, что модифицированные души не обязательно вставлять в трупы, подойдет любой гуманоидный каркас, — Урахара помолчал и добавил: — Теоретически.

Он не мог отделаться от мысли, что упускает что-то важное. Хикифуне не просто нашла способ поднимать трупы, чтобы те уничтожали Пустых в Мире Живых и помогали дежурным шинигами. То есть изначально она именно это и планировала, но превзошла саму себя. Она каким-то образом действительно изобрела настоящие души — живые, разумные, разные. Настолько похожие на людей, что они решили устроить кровавую резню и захватить власть в Обществе Душ.

Урахара расшифровал почти все записи Хикифуне, но у него до сих пор получалась безмозглая однотипная фигня.

Но последний вариант был многообещающим. Урахара даже сделал свои образцы в форме таких же зеленых горошин, как и модифицированные души.

— Итак, господа, эксперимент номер двадцать три! — торжественно объявил Урахара. Маюри и Акон мрачно взирали на него с другого конца лаборатории. Урахара понял, что аплодисментов сегодня точно не дождется.

— Кхм, ладно, — Урахара зачерпнул горсть своих экспериментальных горошин и принялся запихивать их в рот куклам. Управившись, он отошел на пару шагов.

Ничего не происходило.

— А живи мы в приличной иллюзии, сейчас ударила бы молния, — с едва заметной тоской пробормотал Акон.

Урахара задумчиво хмыкнул, но прежде чем он успел что-нибудь сделать, куклы стали медленно и синхронно подниматься. У глаз-бусин не было век, но каким-то образом куклы умудрялись моргать.

— Э… Привет? — попробовал Урахара. — Меня зовут Урахара Киске, и я...

— Славься Урахара Киске, наш создатель, — не очень уверенно произнесла ближайшая кукла, но остальные радостно подхватили: — Славься Урахара Киске, наш создатель!

Это было не совсем то, что ожидалось.

— Теперь его и без того раздутое эго вырастет до небес, — закатил глаза Маюри, возвращаясь к своему столу. Акон молча кивнул и пошел в другую сторону.

— Зато эти разговаривают, — заметил Урахара, пытаясь во всем искать позитив, но его никто не поддержал.

***

Эксперимент номер двадцать три удалось приспособить для хозяйственных нужд — кажется, им даже нравилось подметать, хотя метлу удавалось удержать только четырем куклам одновременно.

Урахара смотрел, как куклы сновали по двору, словно муравьи, и думал о тщетности бытия, когда почувствовал, что сидит на крыльце уже не один.

— Не говори мне, что ты пытался воссоздать запрещенный проект «Острие», — попросила Йоруичи миролюбиво. У нее на коленях лежала коробка с печеньем, и Урахара непроизвольно сел ближе.

— Конечно, нет, — отозвался Урахара. — Я назвал их… Э… Гиконы. Чрезвычайно полезное изобретение, и никаких нарушений основ мироздания и законов Общества Душ.

Йоруичи с любопытством глянула на него и отправила в рот печенье.

— Наверняка ты уже готов объяснить мне полезность их применения.

— Конечно. Их можно применять в Мире Живых. Патрульные шинигами, использующие гигаи, смогут выйти из них без проблем и сохранить их в целости, проглотив гиконган. Таким образом, ценное имущество Общество Душ не будет украдено живыми.

— Звучит очень привлекательно, — Йоруичи улыбнулась. — Один вопрос: что такое гигаи?

— Я как раз работаю над тем, чтобы это придумать, — ответил Урахара и стянул печенье. Он не сомневался, что придумает: его лучшие идеи всегда приходили в подобных обстоятельствах, а Йоруичи отвечала за то, чтобы такие обстоятельства складывались почаще.

Некоторое время они сидели и предавались мыслям о смысле бытия вместе, пока до слуха не донесся глухой звук взрыва, который распугал со двора всех гиконов.

— Это Акон, — пояснил Урахара, прежде чем Йоруичи спросила. — Он решил, что нам жизненно необходим третий подвальный этаж.

— Надеюсь, через сто лет у вас не будет сто подземных этажей, — проворчала Йоруичи. Урахара знал, что она просто завидовала: Второй отряд славился своими подземельями. — Кстати об этом. Ты случайно не знаешь, кто вчера взорвал одно из заброшенных поместий Кучики?

— Это мог сделать любой, кто не любит аристократов и у кого есть порох, пара бочонков и владение кидо выше двадцатого уровня, — Урахара посмотрел на Йоруичи. — Дай угадаю: никто не пострадал, а поместье все равно собирались перестраивать?

Йоруичи спрыгнула с крыльца и подперла бока руками.

— Естественно. Иначе я бы с тобой не разговаривала, — она улыбнулась. — Но было бы неплохо, если бы ваша организация начала приносить реальную пользу. Совет это успокоит. Немного.

С этими словами Йоруичи исчезла, и Урахара наконец смог забрать себе всю коробку с печеньем. Теперь он думал о двух вещах: какое неудавшееся изобретение можно втюхать в Омницукидо и как сделать так, чтобы Йоруичи никогда не узнала об экспериментах Маюри.

***

Маюри наконец изобрел способ выращивать новые зубы вместо выбитых. Остальные отряды были в восторге от изобретения, а Йоруичи выписала Исследовательскому Институту премию и посоветовала уделить один день отдыху. Отдыхать никто не хотел, но в случае с Йоруичи совет приравнивался к прямому приказу, оспорить который желающих не нашлось.

Они отправились на пикник к озеру в одном из первых районов Руконгая. Общение вне лаборатории не клеилось, но потом выяснилось, что Маюри захватил с собой новый образец экспериментального пойла, пахнущего болью всего мира и яблоками, и дела пошли веселее. Акон и Хиери пили сок, но Акон резонно заметил, что в иллюзорном мире можно напиться даже без алкоголя — было бы желание. За несколько месяцев общения Урахара так и не смог понять, всерьез тот говорил все это или у него просто было странное чувство юмора.

— Так что у тебя с капитаном Шихоуин? — спросил Хирако после третьей бутылки, за что тут же получил от Хиери локтем в бок, но в кои-то веки проигнорировал нападение. — Мы делаем ставки всем высшим офицерским составом.

Никто не заметил, когда к ним успел присоединиться Хирако, но и возражать никто не стал. Окружающая природа умиротворяла и настраивала на философский лад.

По озеру, у которого они праздновали, бежала легкая рябь. Урахара обожал это место в детстве — скоро стемнеет, и в лесу напротив можно будет заметить блуждающие болотные огни. Мальчишкой он любил наблюдать за ними и представлять, что в них скрывается какая-то тайна мироздания, но до серьезного научного исследования руки так и не дошли.

Через какое-то время Урахара заметил тишину и понял, что все, даже Хиери, ждали его ответа.

— Что у нас с Йоруичи? М… — Урахара подпер подбородок рукой и улыбнулся. — Я ее люблю.

Долгое мгновение все молчали, переваривая, а потом начали реагировать одновременно: Маюри презрительно фыркнул, Хиери рассмеялась, а Хирако чертыхнулся и сказал, что проиграл пари Роузу, будь тот трижды проклят.

Никто не ожидал такого ответа и никто не поверил. Это же Урахара, бывший капитан отряда задержания, глава Исследовательского Института. Мерзкий тип, который то ли все время врет, то ли никогда не говорит правду.

— Ты серьезно? — вдруг спросил Хирако и посмотрел проницательно, как будто всю жизнь прослужил во Втором. Если ты стал капитаном, встретившись со своими страхами, освоив банкай и пережив вечеринку-посвящение в честь назначения, то тебя уже так просто не обмануть.

— Да, — пожал плечами Урахара. Он не видел в этом ничего стыдного, больше нет. — Я люблю ее.

Это было правдой. Ему потребовалось пять лет, чтобы изучить природу своих чувств и прийти к единственно верному ответу. Тогда же Урахара решил признаться. Не потому что надеялся на взаимность или что-нибудь в этом духе, а потому что Йоруичи должна была знать.

Она его внимательно выслушала, кивнула и сказала, что это нормально. Это не запрещено. С этим живут. В конце концов, не он первый влюбился в своего начальника. Главное, чтобы его чувство не мешало работе. Урахара тогда даже не был капитаном отряда задержания, но пообещал, что это не помешает, и не соврал.

Все снова задумчиво замолчали, разглядывая болотные огни на другом берегу. Никто не рискнул спросить об ответных чувствах Йоруичи, чему Урахара малодушно порадовался: он не смог бы четко сформулировать ответ.

Со времен его детского признания они прошли большой путь, полный совместных бесед, битв и ночей, но к разговору о чувствах больше не возвращались. Урахара не считал это необходимым, потому что ему нечего было добавить, а для Йоруичи действия всегда были важнее слов.

Она сделала его главой Исследовательского Института.

— Любви не существует, — презрительно сказал Маюри. — Это лишь отголоски инстинкта размножения и мало изученная химическая реакция. Наверняка возможно синтезировать препарат, ее вызывающий.

— Я запрещаю тебе изобретать любовное зелье, — ласково вставил Урахара.

— И я почти уверен, что есть способ обратить эту реакцию, — продолжал Маюри, заражаясь энтузиазмом. — Если бы ты позволил мне провести над твоим мозгом пару экспериментов…

— Я как-нибудь обойдусь, спасибо, — отмахнулся Урахара, и Маюри закатил глаза.

Про то, что следующие пять лет после откровенного разговора с Йоруичи были потрачены на попытку «излечиться» от чувства научным методом, Урахара говорить не стал. Он не любил признаваться в своих провалах.

— Любви не существует, потому что ни одна приличная женщина не полюбит таких идиотов, — веско заявила Хиери.

— И потому что ничто не существует в принципе, — добавил Акон. Похоже, ему никогда не надоест об этом напоминать.

— Вы тут все психи, и я понятия не имею, о чем вы говорите, но бормотуха у вас классная, — высказался Хирако, и остальные принялись доказывать ему, как сильно он не прав.

Урахара смотрел на болотные огоньки, думая о том, что они чертовски похожи на глаза Йоруичи.

***

Акон протянул Маюри иголку и задумчиво спросил:

— Может быть, мне сделать себе горб?

— Зачем? — не глядя на Акона, Маюри аккуратными ровными стежками зашивал разрез на груди девушки.

— Чтобы закрепиться в иллюзии и не исчезнуть, раз уж я не могу ее уничтожить.

Когда Маюри с вялым любопытство покосился на него, Акон пояснил:

— У меня есть теория. Мы существуем в этой иллюзии, пока нас кто-нибудь помнит. С горбом меня будет проще запомнить.

Маюри сделал последний стежок, откусил зубами нитку и только потом сказал:

— Раз ты не можешь уничтожить иллюзию, то расслабься и получай удовольствие — вот мое мнение. Делай то, что у тебя получается хорошо. Из тебя вышел отличный ассистент, кстати. Согласишься мне ассистировать в дальнейшем, и я обещаю, что буду тебя помнить. Из-под земли достану, если ты исчезнешь во время операции.

Акон нахмурился, обдумывая услышанное, и выдал:

— Хорошо. Но можно мне все-таки пришить себе горб? На всякий случай.

— Да хоть рога, — выплюнул Маюри и отошел от кушетки на пару шагов, оглядывая свое творение с довольной улыбкой. — Когда я займу место главы Исследовательского Института, мы сможем…

Урахара решил, что это лучший момент, чтобы скинуть плащ невидимости и обозначить свое присутствие. К сожалению, ни Маюри, ни Акон не выглядели хоть немного смущенными или расстроенными, словно не к их лабораторному столу была привязана голая девушка.

— Могу я поинтересоваться, чем вы занимаетесь? — миролюбиво спросил Урахара, мысленно прикидывая, где найдет других столь же талантливых лаборантов, если этих завтра сожгут на холме Согиоку.

— Она не живая. В смысле, не настоящая, — отмахнулся Маюри, и Урахара с облегчением выдохнул. — Я наслушался трогательных разговоров про любовь и решил никогда не повторять твоих ошибок. Поэтому сделал идеальную женщину.

— Мертвую? — предположил Урахара. На его вкус лежащая на столе женщина была слишком бледной. С другой стороны, кто он такой, чтобы судить людей за их предпочтения.

Маюри закатил глаза, но все-таки снизошел до пояснений.

— Я позаимствовал парочку твоих экспериментальных гигаев, усовершенствовал их и сотворил для нее идеальное тело. И идеальный разум, не то что у твоих безмозглых миньонов, — он широко улыбнулся. — Интеллект. Индивидуальность. Добровольное подчинение моим приказам.

Урахара решил, что позже поговорит с ним о концепции отношений. Начать следовало с чего-то попроще. Например:

— Не знал, что тебя интересуют женщины, кроме как в виде подопытного материала.

Или мужчины. Или животные. Или что-нибудь.

— Не переживай, — скривился Маюри. — Она нужна мне, чтобы манипулировать такими же идиотами, как ты. И приносить чай.

— Он просто хочет обойти тебя во всем, — добавил Акон, внося ясность. Должно быть, ему надоело слушать их увлекательный диалог, поэтому он дернул огромный рычаг на стене. Урахара готов был поклясться, что еще утром никакого рычага в лаборатории не было.

По кушетке пробежала молния, тело девушки содрогнулось. Против воли Урахара с любопытством приблизился.

Девушка открыла глаза.

— Оно живое! — радостно крикнул Маюри. За окном что-то взорвалось: видимо, Акон пытался изобразить гром и молнию для придания моменту большей значимости.

Ремни с треском порвались, пока девушка медленно садилась и растерянно осматривалась.

— Папа? — выдохнула она, остановив взгляд на Маюри.

Урахара подумал, что все-таки кое в чем Маюри удалось его обойти, но паническое выражение на его лице того стоило.

Глава 3

Они редко ужинали вместе. Урахара ел молча, чувствуя, что Йоруичи сама будет говорить, когда захочет. В этом он хорошо научился понимать ее.

Когда с ужином было покончено, Йоруичи откинулась на спину, забросила ноги на колени к Урахаре и, глядя в небесный потолок, сказала:

— Допустим, тебе нужно безопасное место, чтобы поговорить с кем-то.

Урахара окинул взглядом пещеру: это было самое безопасное место, которое они могли себе позволить. Йоруичи поняла его без слов и покачала головой.

— Нет, я не про нас. Допустим, тебе нужно вывести человека на откровенность. А для этого поговорить с ним в таком месте, которое он сам считал бы безопасным.

Ничто из того, что начинается так, не заканчивается хорошо — Урахара знал это. Но он мысленно проговорил в голове вопрос и не заметил никакого подвоха. Наверняка что-то связанное с работой. В детали его Йоруичи не посвятит, конечно, но ей нужен был его ум и лучший ответ, который тот мог выдать. Поэтому Урахара честно принялся размышлять.

— В Сейрейтее ни один здравомыслящий шинигами не будет спокоен. Руконгай? — Йоруичи в ответ на это иронично приподняла бровь, и Урахара заставил себя мыслить шире. — А лучше другой мир.

— Не так сложно спрятать шпионов в каком-либо из миров, — отмахнулась Йоруичи. Она была права: куда попадут двое, сможет попасть и кто-нибудь еще. Кеккай не даст никакой гарантии против хорошего мастера кидо, и ни одно помещение не будет достаточно безопасным. Раз Йоруичи спрашивает совета, значит человек, с которым она хочет поговорить, тот еще параноик.

— Дангай, — вдруг сказал Урахара и, увидев заинтересованность в глазах Йоруичи, принялся развивать мысль: — Ветки дангая никогда не пересекаются. Войдя с кем-то в одном месте, ты никогда не наткнешься на других людей, пока не выйдешь.

Это место с детства интересовало Урахару, потому что известно о Дангае было куда меньше, чем хотелось бы шинигами. Пространство межу мирами — так учат в академии. Открываешь дверь в одном месте и выходишь в другом. Пользуешься адскими бабочками, и Чистильщик не превратит тебя в фарш.

Урахара знал немного больше. Например, что двери не две — это одна и та же дверь, только в разных мирах. И если ты входишь в нее в Обществе Душ, то тут же выходишь из нее в Мире Живых, даже если тебе кажется, что в Дангае прошло несколько минут.

Теоретически Дангай мог связать любые две точки между мирами. Но если не пользоваться адскими бабочками, то можно было промахнуться на несколько километров или даже пару дней — если повезет. Если не повезет, то по тебе проедется Чистильщик, и назад ты уже не выйдешь.

Больше всего Урахару как ученого возмущало, что почти все принимали эти знания за аксиому и не пытались выяснить ничего больше.

В детстве Урахара даже провел серию экспериментов, пока Йоруичи не пригрозила вырвать ему ноги, если он не прекратит бегать через Дангай без защиты.

— Я уже говорила, что ты гений, Киске? — вырвал Урахару из задумчивости голос Йоруичи. Урахара улыбнулся. Вопрос был риторическим.

Урахара мысленно выдохнул. Ничего страшного, обычные шпионские будни. Йоруичи имела права спрашивать у него совета, и не обязательно после этого должно было опрокинуться мироздание. Это же Йоруичи, капитан Второго отряда и Омницукидо, богиня скорости, первая женщина-глава клана Шихоуин.

— Еще один вопрос, — Йоруичи села и улыбнулась. У нее всегда было такое выражение лица, когда она была близка к завершению какого-нибудь дела. Урахара в такие моменты задавал себе вопрос, выглядел ли он так же на пороге научного открытия. — Может главный гений Общества Душ сделать так, чтобы разговор в Дангае все-таки можно было прослушать? Прослушать и записать.

И Урахара понял, что расслабился слишком рано. Но когда он мог отказать Йоруичи?

***

Йоруичи обернулась и уверенно, лукаво улыбнулась Урахаре, пока ее новый капитан отряда задержания открывала Сенкаймон. Время подошло к полудню, и от яркого солнечного света кожа Йоруичи светилась, словно у богини.

Потом Сенкаймон закрылся за спиной Йоруичи, и назад она больше никогда не вышла.

***

Видео в мире живых только начало развиваться, а Научно-Исследовательский институт уже мог бы снимать цветные фильмы, если бы у его работников не было дел поважнее. Однажды — Урахара был уверен — камеры будут в каждом туалете Сейрейтея, но пока такие технологии были только у Института.

И только Урахара смог изобрести способ записывать видео из других миров.

Урахара перемотал запись и снова вывел изображение на экран. Они замаскировали камеру на одежде Йоруичи, поэтому саму Йоруичи не было видно, зато ее спутницу получалось хорошо разглядеть. Новым капитаном отряда задержания была женщина с короткой стрижкой и безжизненным взглядом, который мог значить что угодно — от груза прожитых лет до обычного недосыпа. Камера не передавала нюансов.

— Я знаю, что тебя послали убить меня, Рико, — неожиданно сказала Йоруичи. Ее спутница остановилась с недоуменным выражением на лице, но Урахара не поверил ей ни на секунду: Йоруичи никогда не бросалась подобными заявлениями.

— Я так же знаю, что это сделали те, кто мечтает после моей смерти отделить Омницукидо от Второго отряда, — намек на Совет Сорока Шести был более чем прозрачный, но формально придраться было не к чему. Йоруичи продолжала: — У них ничего не получится. Мой брат уже тайно достиг банкая, он займет мое место и продолжит мою политику. Несмотря на юный возраст, им не получится манипулировать, а пойти на еще одно убийство они не рискнут.

Рико слушала, не шелохнувшись, но ничего не отрицала. Наверняка чтобы подобраться так близко, ей потребовалось годы входить в доверие. Потратить жизнь на убийство другого человека и оказаться раскрытой — Урахара ей не завидовал.

Урахара ее ненавидел, потому уже что знал, что произойдет дальше.

— У меня предложение, — сказала Йоруичи. Урахара как наяву представил ее улыбку и лукавый блеск в глазах. — Я знаю, ты не безумный фанатик, ты профессионал. И тебе нравится твоя нынешняя работа. Выбери мою сторону, и я обещаю тебе свое покровительство и защиту.

Неплохой ход. В Дангае их никто не услышит, и Рико должна расслабиться. Но стоит ей только кивнуть, и назад дороги уже не будет. Не с доказательствами на видео.

Урахара не знал, действительно Йоруичи собиралась помогать Рико или отдала бы ее на суд, использовав видео в качестве доказательства. Никто уже никогда этого не узнает.

Рико не стала кивать. Вместо этого она выхватила откуда-то кунай и метнула его в сторону. Она действительно оказалась профессионалом.

У нее не было ни единого шанса в равном бою против Йоруичи. В неравном тоже. Но Рико целилась не в Йоруичи. Кунай разрубил обе адские бабочки за раз, и черные крылья пеплом осыпались на дно Дангая.

А в следующую секунду взревел Чистильщик.

Йоруичи одним молниеносным движением свернула Рико шею и рванула прочь. Она — богиня скорости, которой нет равных в шунпо. Но Чистильщик ревел все ближе.

Урахара уже видел ворота Сенкаймона, зеленую траву и камни по ту сторону. В очередной раз на секунду он поверил, что Йоруичи успеет. Это же Йоруичи. Она всегда выигрывает.

Перед самым Сенкаймоном Йоруичи засосал черный туман, и изображение с треском остановилось.

Монитор погас, став черным и безжизненным. Урахара смотрел на него минут пять, прежде чем потянуться перезапустить запись, но кто-то схватил его за запястье.

— Сколько ты это уже смотришь? — спросила Хиери. Она не кричала, и Урахара понял, что выглядит совсем плохо.

Он провел ладонью по щеке, оценил длину щетины и прикинул:

— Несколько дней?

Хиери смотрела на него так, словно разрывалась между желанием врезать ему и обнять его. Она выглядела взрослее и мудрее, когда вела себя серьезно. Не глупая девочка, а опытный лейтенант, который должен понимать своего капитана. И она понимала.

— Идиот! — воскликнула Хиери, возвращаясь к старому образу. — Ты когда последний раз ел? Спал?

— Э… — Урахара задумчиво почесал затылок. Хиери тяжко вздохнула и потащила его прочь.

Они что-то ели, говорили о чем-то. Кажется, Хиери рассказывала, что брат Йоруичи стал капитаном. Что были пышные похороны. Что съеденные Чистильщиком никогда не возвращаются. В последнее Урахара не верил: у них просто было слишком мало данных.

Хиери уложила его спать и пригрозила стоять под дверью, на случай если он попробует сбежать. Урахара ей поверил и послушно закрыл глаза.

Ему снились рассыпающиеся крылья адских бабочек, болотные огни и Йоруичи. Она смеялась и говорила, что все прошло хорошо. Что Рико оказалась сообразительной девочкой и они прекрасно поняли друг друга.

Урахара проснулся через три часа, осторожно переложил сопящую у двери Хиери на футон и вернулся к записи. Наверняка он что-то упустил.

***

Чистильщик с ревом приближался, словно мчащийся на всех парах паровоз. Урахара уже мог разглядеть фонарь, когда его сбили с ног, а потом силком вытолкнули в Сенкаймон. Измеритель жалобно пискнул в последний раз и затих.

— Какого черта ты творишь?! — закричал в ухо Хирако. Поморщившись, Урахара отстранился и принялся разглядывать треснувший измеритель. Повреждения небольшие, наверняка получится быстро починить его и даже считать информацию. Только в следующий раз нужно будет подойти поближе.

Голова мотнулась в сторону от удара, и Урахара понял, что произнес последнюю фразу вслух.

— Ой, — запоздало отреагировал он и потер щеку. Челюсть болела: удар у Хирако был что надо. Но в голове действительно прояснилось.

Они сидели на траве рядом с тем местом, где Урахара входил в Дангай. Кое-какое оборудование стояло рядом и пищало — видимо, по нему Хирако и нашел Урахару, и благодаря ему же смог войти в тот же Сенкаймон. Наверное, Хиери попросила отправиться на поиски, когда Урахара пропустил ужин.

— Какого черта ты творишь? — спросил Хирако уже спокойнее, но едва Урахара открыл рот, замахал рукой и добавил: — Нет, подожди, в моей крови слишком мало алкоголя, чтобы это услышать.

Потом они пили зеленое варево Маюри. После первой бутылки Урахара рассказал, что пытался взять образец рейши Чистильщика, чтобы изучить его строение и понять, куда отправляются переработанные им души.

После третьей Урахара понял, что Хирако его не слушает, и стал рассказывать другое.

— Она мне снится. Не каждую ночь, но достаточно часто. Говорит со мной, рассказывает последние новости, смеется. Иногда мы ложимся спать вместе, и я совершенно уверен, что проснусь рядом с ней.

Хирако покосился на него, тут же отвел взгляд и потянулся за новой бутылкой. Похоже, слушал он куда внимательнее, чем пытался показать.

— Ты страдаешь и скучаешь по ней. Это нормально, — ответил он после долгой паузы.

«Это не запрещено. С этим живут», — эхом звучал в голове голос Йоруичи.

— Я бы больше переживал, если бы ты, придурок, не страдал, — продолжал Хирако. — Но это не повод самоубиваться об Чистильщика. Не думал, что скажу это когда-нибудь вслух, но капитан должен отвечать не только за себя, но и за свой отряд.

«Главное, чтобы это не мешало работе». Урахара усмехнулся и покачал головой.

— Мы не столько выпили, чтобы я начал делиться душевными переживаниями и рыдать на вашей груди, капитан Хирако.

Хирако выразительно глянул на пустые бутылки, но промолчал, позволяя продолжить.

— Она действительно мне снится, и это не похоже на эротические кошмары, это слишком... Настоящее. Как будто она попала в реальность, которая отстает от моей всего на один день, — попробовал пояснить свою мысль Урахара. — Значит, есть шанс вернуть ее. Понимаешь?

— Я понимаю, что ты псих, — мотнул головой Хирако.

И опять Урахара не нашел возражений. Он прекрасно осознавал, как безумно это звучало. Наверное, грань проходила все-таки не на отрезанных ушах, а на голосах в голове и вере в вещие сны.

Но он предпочел бы быть безумным, чем смириться с тем, что она умерла, забыть ее и жить дальше. Люди живут, пока их помнят — или как там говорил Акон.

Некоторое время они с Хирако не отвлекались ни на что, кроме выпивки.

— С другой стороны, не исключено, что ты прав, — в итоге сказал Хирако. — Наверняка где-то даже есть реальность, в которой мой лейтенант попытался захватить мир. А что? Мне никто не верит, но этот может, точно тебе говорю.

Звучало куда лучше, чем «оставь всякую надежду, перестань маяться херней и возвращайся к работе», поэтому Урахара благодарно улыбнулся.

Потом они выпили еще, и остаток вечера Урахара не запомнил. Но если он и рыдал у Хирако на груди, то тот никому об этом не рассказал.

***

Случались и плохие дни.

В один из таких дней Маюри оказался рядом с лабораторным столом Урахары с Нему за спиной и сказал:

— Если ты все перепробовал, то… — он мотнул головой в сторону Нему. — Мы могли бы сделать идентичный гигай, подобрать почти идентичную личность и…

Что-то во взгляде Урахары заставило Маюри заткнуться и испуганно отстраниться.

— Забудь, — бросил он и поспешил прочь. Нему задержала на Урахаре извиняющийся взгляд и лишь потом последовала за Маюри.

Урахара стоял не шевелясь. Он боялся, что его вырвет от любого неосторожного движения. Предложение Маюри было ужасным, разумеется, хотя и вполне в его духе, но страшно было не это.

Страшно было то, что Маюри ему сочувствовал. Маюри, который в принципе родился без такой способности.

Страшно было, что Урахара действительно все перепробовал.

Наверное, именно поэтому он и оказался вечером на пятьдесят третьем подземном этаже на лабораторном столе под скальпелем Акона.

— Ты уверен, что хочешь, чтобы я это сделал? — спросил Акон хрипло. Он стал выше, его голос начал ломаться, а на лбу когда-то успели появиться рога. Еще от него пахло сигаретами. Урахара пытался вспомнить, сколько лет прошло, и не смог.

— Я лучше поцелую Ямамото, чем подпущу к своему телу Маюри со скальпелем, — отшутился Урахара, но Акон продолжал смотреть серьезно и недоверчиво.

— Ты хотя бы уверен, что это сработает? — спросил он.

— Думаю, да. Я нашел это место во время своих ранних исследований, — начал объяснять Урахара, ткнув себя пальцем в грудь чуть ниже Сна Души. — Все тесты указывают на то, что именно здесь сосредоточены наши переживания и чувства.

Это место болело с тех пор, как пропала Йоруичи.

— Тесты, — скептично повторил Акон. — Может быть, лучше я сразу сделаю тебе лоботомию?

— Ты как обычно драматизируешь! — шутливо махнул рукой Урахара. — Мы просто вырежем кусочек, чтобы я смог лучше думать.

И спать. И дышать.

Акон некоторое время продолжал смотреть на него, а потом потянулся скальпелем к указанному месту. Он примерился и уже коснулся холодным металлом груди, как Урахара протянул руку и схватил его за запястье.

— Прости, я передумал, — сказал Урахара извиняющимся тоном. Плохой день не повод для столь рискованных мер, Йоруичи бы не одобрила.

И это было немного похоже на предательство.

— Что? — опешил Акон, а потом разозлился и швырнул скальпель в стену. — Ты думаешь, у меня железные нервы? Да пошел ты!

Акон вылетел из лаборатории, хлопнув дверью, а Урахара с непростительным ликованием подумал, что впервые смог разозлить его. Когда-то это казалось невозможным.

Все когда-то кажется невозможным, но нужно только посмотреть немножко шире.

— Допустим, я не смог изобрести вещь, которая может вернуть Йоруичи, — сказал Урахара вслух, садясь на кушетке. — Значит, нужно просто изобрести вещь, которая может все.

В лаборатории не было никого, кто мог бы назвать его сумасшедшим, и Урахара позволил себе тихо рассмеяться.

Глава 4

Одни называли это научной революцией. Другие — адской вакханалией. Третьи просто предлагали сжечь Исследовательский Институт, и они обязательно сделали бы это, если бы Исследовательский Институт не сжигал сам себя минимум раз в месяц.

Урахара фонтанировал идеями и плодил изобретения одно за другим. Его энтузиазм вдохновлял остальных, и Исследовательский Институт разрастался. У них появились новые сотрудники. Много новых сотрудников, если быть честным, и все они чувствовали, что что-то грядет. Даже Маюри казался более возбужденным, чем обычно, а Акон стал курить в два раза чаще.

Урахара не собирался их подводить.

Он знал, что однажды это случится, и видел горькую иронию в том, что за ним пришли сразу после эксперимента над порталами. После исчезновения Йоруичи порталы стали его навязчивой идеей. Урахара начал с изучения Сенкаймона, пытаясь добраться до Чистильщика, и даже научился открывать его без занпакто. Но в этом не было ничего особенно удивительного. Все знают, что шинигами умеют открывать Сенкаймон, демоны — адские врата, а Пустые — гарганту. Урахаре же нужен был прорыв.

Вот если бы шинигами научились открывать гарганту…

Гиконы как раз закончили устанавливать два заряженных шара на подставки, и Урахара уже держал руку на рычаге, когда почувствовал чужое предчувствие. Из-за трансформаторной будки выплыла, покачивая бедрами, красавица Хикифуне. Раньше Урахара видел ее лишь издалека, но такую женщину сложно было забыть. Она бродила по лаборатории, с ностальгией оглядываясь, и не спешила обращать на себя внимание.

Урахара пожал плечами и опустил рычаг. По шарам побежали молнии, гиконы радостно завизжали, и огромная пасть гарганты с чавканьем распахнулась. Урахара смотрел на нее и не чувствовал ничего.

Раздались тихие аплодисменты.

— Поздравляю, — сказала Хикифуне. — Это научный прорыв, никто раньше не создавал ничего подобного.

— Почти все из того, что я создавал, не имеет аналогов, — сказал Урахара, шутливо поклонившись. — Почему вы пришли именно сейчас?

Хикифуне подошла ближе, протянула руку и подняла рычаг. Гарганта тут же растворилась в воздухе.

— Потому что ты стал изобретать вещи, способные пошатнуть мировое равновесие, — сказала Хикифуне. Ее голос был глубокий и грустный.

Урахара с улыбкой кивнул. Что-то такое он и подозревал. Шинигами охраняют от Пустых Мир Живых и Общество Душ, но что будет, если позволить им беспрепятственно гулять в Уэко Мндо? Если один только Одиннадцатый отряд решит провести там выходные, то мировое равновесие придется восстанавливать очень долго.

— Я могу попрощаться? Передать дела? — спросил Урахара, уже догадываясь, какой будет ответ.

Хикифуне только покачала головой и схватила его за запястье. Урахаре показалось, что ему поменяли все кости в руке на раскаленный свинец. Потом стало легче — он вообще потерял все ощущения и погрузился во тьму. Перемещение в Измерение Короля оказалось куда болезненнее, чем проход через любой портал.

***

Кто-то другой испытал бы разочарование, но Урахара был рад, что у Короля Душ человеческая фигура. Это немного обнадеживало.

Урахара стоял в главном зале, за ним — Королевская Стража, перед ним — центр мироздания. На самом деле происходящее мало чем отличалось от церемонии посвящения в капитаны. Или это Урахара потерял впечатлительность пару бесчеловечных экспериментов назад.

Хотя в груди, чуть ниже Сна Души, все еще болело.

— Э… — Урахара оперся на трость и обернулся через плечо. — Я должен что-то сказать?

— Просто стой и жди, идиот, — сквозь зубы процедил Киринджи.

И Урахара ждал. Долгое время ничего не происходило. Позже он решил, что его организм просто настраивали на возможность говорить с Королем Душ. Наверное, кто-то другой, чьи кости не сделали Ключом Короля, не пережил бы этого общения.

Потом что-то неуловимо изменилось, и Урахара услышал голос.

«Ты долго пытался привлечь наше внимание.»

Голос звучал прямо в голове. Урахара обязательно решил бы, что сошел с ума, если бы уже не знал этого раньше.

— В самом деле? — ответил он вслух.

Король Душ молчал, а Урахара чувствовал, что его душу просвечивают насквозь, разбирают по кусочкам и снова складывают. Больше всего это напоминало щекотку.

«Поздравляю», — продолжил Король. — «Тебе выпала честь стать членом Королевской Стражи, моей плотью и кровью, выйти за пределы мирового равновесия, за пределы разумного. Ты доказал, что достоин.»

«И что тебя безопаснее исключить из жизненного цикла, чем терпеть твои выходки», — добавил внутренний голос, звучащий как Йоруичи. На секунду Урахаре стало интересно, не поругаются ли они в его голове, но он быстро напомнил себе, зачем пришел сюда. Зачем вообще все это затеял.

— М… — Урахара сделал вид, что задумался, а потом ответил: — Я отказываюсь.

Грянул гром такой силы, что Акон умер бы от зависти, если бы услышал. Королевские Стражи удивленно зашептались, а Киринджи совершенно искренне спросил: «Что, так можно было?»

Великие изобретатели всех времен, получившие в награду огромную силу, собственный мир на летающем острове и изгнание. Это не то, чего хотел Урахара.

Ему не нужна была новая иллюзия. Ему нужно было намного больше.

«Я знаю, чего ты хочешь. Ты же понимаешь, что любое вмешательство такой силы надломит само мироздание?» — начал голос в голове, и Урахара понял, что ни одна из его мыслей не осталась непрочитанной и непроанализированной. — «В первую очередь это отразится на том, кто вмешивается. Твоя жизнь пойдет наперекосяк, ты будешь изгнан и потеряешь все, что имеешь. Своих коллег, свою работу, свой мир. Может быть, даже свою жизнь.»

Урахара молчал, а голос в голове продолжал:

«И сам мир не продержится долго. Если сейчас я предвижу еще минимум тысячелетие его существования, то после вмешательства я вряд ли дал бы ему и сто лет.»

Тысяча лет мира или сто лет жизни Йоруичи. Урахара был таким эгоистом.

По воздуху прошло странное колебание. Урахара очень удивился, когда понял: так смеялся Король Душ. Он оказался удивительно похожим на человека. Интересно, кого в свое время пришлось спасать ему?

«Ясно», — выдохнул Король, и с набухших туч ливнем хлынула вода. — «Что ж…»

И невидимая сила столкнула Урахару вниз. Хотя ему пришлось пролететь весь путь до земли, путешествие обратно оказалось куда более легким, чем путешествие туда.

@темы: МиниБэнг-2015

---

[NikMaria]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

МиниБэнг-2015 — старт

[BBBleach]

Дорогие участники и зрители, Блич МиниБэнг-2015 объявляется открытым!

Сегодня нас ждет выкладка первой команды и первого текста и иллюстраций .
Дальнейшие выкладки можно отслеживать по расписанию (ссылка есть в эпиграфе сообщества).

Код баннера

<div align="center"><a href="http://bbleach.diary.ru/?tag=5225526"><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/0/7/8/3078360/82211659.png" /></a></div>

+1

Код баннера

<div align="center"><a href="http://bbleach.diary.ru/?tag=5225526"><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/0/7/8/3078360/82211663.png" /></a></div>

@темы: МиниБэнг-2015

---

Расписание выкладок МиниБэнга-2015

[BBBleach]

Дорогие читатели и участники!

Рада сообщить, что подготовительный этап МиниБэнга-2015 завершился, и с 8 июня по 20 июля нас будут радовать текстами и иллюстрациями все команды, дошедшие до финиша.
Это следующие авторы и иллюстраторы:

Расписание выкладок МиниБэнга-2015: с 8 июня по 16 июля

08 июня —  NikMaria и  Перепендюлька, «Желание в благодарность» (Кеораку/Укитаке, Бьякуя/Ичиго, Ренджи/Рукия; слеш, фоном гет; авторский юмор)

10 июня —  Пэмдар и  Rudaxena, «Безумец» (Урахара/Йоруичи, Маюри, Акон; гет, джен; приключения, PG-13, таймлайн маятника)

12 июня —  hime no mori «В зеркале воды» (самоиллюстрирование; Хисаги Шухей/Кира Изуру, Ичимару Гин/Кира Изуру, Оторибаши Родзюро/Кира Изуру, Айзен Соуске/Хинамори Момо, Хирако Шинджи/Хинамори Момо, прочие персонажи; слэш, гет; АУ!канона, сильный ООС большинства персонажей, *плагиат(некоторое количество идей заимствовано у разных авторов фандома), штампы. Смерть персонажей. Драма, романс, бессовестный и беспощадный флафф, немного детектив. Рейтинг R)

22 июня —  Доктор Айзен и  Rudaxena, «Я — для тебя» (Базз Би/Хашвальт; слэш; преканон, таймлайн до пробуждения Яхве)

28 июня —  _Brownie_ &  Eswet и  Rudaxena, «Сутра Любви» (Марадаме Иккаку/Аясегава Юмичика; слэш; R; прошлые жизни!AU)

30 июня —  Rudaxena и  Юлий Викторович, «Гиблое место» (Акон/Нанао, Маюри/Акон, Маюри/Нему, Акон/Нему; гет)

14 июля —  Kyooka Suigetsu и  Унылое Говно из Ривии (Dejavidetc), Саммари 1 (Ичиго, каракурцы, разные персонажи; джен; космопанк, киберпанк, АУ, ксеноморфы, биоморфы, кроссовер с "Рыцарь Сидонии" )

20 июля —  Доктор Айзен и  Унылое Говно из Ривии (Dejavidetc), Саммари 3 (Базз Би/Хашвальт, Исида Урю, Цан Ду, другие квинси; слэш; космо!АU)

---

Удачи командам-участницам, а читателям и болельщикам — приятных чтения и просмотра !

@темы: Организационное, Расписание выкладок, МиниБэнг-2015

---

[BBBleach]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Отправка черновиков работ

[BBBleach]

Дорогие авторы! Дедлайн отправки черновиков ваших работ (объемом не мене 10 тысяч слов) — 23:59 по московскому времени 19 апреля (воскресенье), отправлять нужно на адрес [email protected]. Черновик работы можно выслать и раньше, если она будет готова до 19-го апреля.

Так же напоминаю, что:

• 10 тысяч слов — минимально необходимая планка, верхнего предела нет;
  
• вычитывать черновики не обязательно;
  
• присылать текст нужно только на почту [email protected], на умыл сообщества высылать его не нужно;
  
• в течение суток вам обязательно будет отправлено подтверждение на письмо с черновиком (если вы уже его отправили, но не получили подтверждения, сообщите об этом в комментариях к этой записи).

Дорогие иллюстраторы! Так же напоминаю, что вы можете дозаявиться с иллюстрированием к незанятым саммари либо договориться с авторами и иллюстраторами уже сформированных команд для дополнительного иллюстрирования.


В случае возникновения любых вопросов или проблем вы всегда можете написать на умыл сообщества BBBleach или организатора.

запись создана: 30.03.2015 в 23:39

@темы: Организационное, МиниБэнг-2015

---

Команды иллюстраторов и авторов

[BBBleach]

Ниже представлен список команд МиниБэнга, сформировавшийся на данный момент. Тем не менее, еще 5 3 2 cаммари остались незанятыми.
Авторы незанятых саммари, по желанию, могут объявить самоиллюстрирование или дозаявить иллюстратора либо дождаться окончательных результатов распределения.

! Связаться друг с другом авторы и иллюстраторы могут по координатам, оставленным в постах набора.

! Дата приема итоговых черновиков с работами (не менее 10 тысяч слов) — по 19 апреля (воскресенье) 2015 года включительно на адрес [email protected].

По всем возникающим вопросам вы также можете писать на у-мыл сообщества BBBleach.

14 17 уже сформировавшихся команд

Команды саммари, занятых в ходе распределения:

Саммари 2.
Автор:  _Brownie_& Eswet
Иллюистратор:  Rudaxena
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Марадаме Иккаку/Аясегава Юмичики
Рейтинг: R
Саммари: Изнеженный придворный и боевой монах. Случайность познакомила их, извилистыми были пути, которыми они шли друг другу навстречу. Но с судьбой не поспоришь – а если попытаешься, она может отомстить.
Предупреждения/примечания: прошлые жизни!AU

Саммари 3.
Автор:  Soul of Black Raven
Иллюистратор:  Herba
Тип: слэш
Основной пейринг или персонажи: Ичиго/Бьякуя
Саммари: Рукия мертва. Ичиго заточён в Уэко Мундо. Но Бьякуе произошедшее не даёт покоя, и он вновь и вновь приходит посмотреть на убийцу своей сестры.
Предупреждения/примечания: драма, дарк, романс, UST, NC-17, Ичиго в том числе в модусе Васто Лорда

Саммари 4.
Автор:  hime no mori
Иллюистратор: самоиллюстрирование
Тип: слэш, гет
Персонажи/Пейринг: Хисаги Шухей/Кира Изуру, Ичимару Гин/Кира Изуру, Оторибаши Родзюро/Кира Изуру, Айзен Соуске/Хинамори Момо, Хирако Шинджи/Хинамори Момо. Прочие персонажи.
Саммари: Айзен Соуске считал себя очень умным и теперь заперт под землёй на веки вечные. Ичимару Гин считал себя очень хитрым и умер глупой смертью.
А Кира Изуру считает до десяти, когда хочет успокоиться. Кира считает, что у него очень странная шизофрения*. Кира считает Хисаги Шухея только другом. Кира считает, что новый капитан третьего отряда ему решительно не нравится. Кира считает, что в истории с хогиоку что-то нечисто. Кира считает и ...
Казалось бы, причём здесь Хинамори Момо и особенности зампакто капитана Хирако Шинджи?
Предупреждения/примечания: АУ!канона, сильный ООС большинства персонажей, *плагиат(некоторое количество идей заимствовано у разных авторов фандома), штампы. Смерть персонажей. Драма, романс, бессовстный и беспощадный флафф, немного детектив. Рейтинг R

Саммари 5.
Автор:  Доктор Айзен
Иллюистратор:  Rudaxena
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Базз Би/Хашвальт
Саммари: у Хашвальта неприятности и только Базз Би может ему помочь
Предупреждения/примечания: преканон, таймлайн до пробуждения Яхве


Команды саммари, занятых заранее:

Саммари 1.
Автор:  Kyooka Suigetsu
Иллюстратор:  Dejavidetc
Тип: джен
Персонажи/Пейринг: Ичиго, каракурцы, разные персонажи
Саммари: после уничтожения Солнечной системы инопланетной формой жизни, получившей название Холлоу, человечество пытается выжить и найти себе новый дом. Остатки людей уже более двух тысяч лет летят сквозь Вселенную к новому дому — звезде, рядом с которой существуют планеты, предположительно пригодные для жизни. Но путешествие переселенцев опасно — Холлоу продолжают преследовать людей даже за пределами их галактики.
Предупреждения/примечания: космопанк, киберпанк, АУ, ксеноморфы, биоморфы, кроссовер с "Рыцарь Сидонии".

Саммари 2.
Автор:  NikMaria
Иллюстратор:  Перепендюлька
Тип: слеш, фоном гет
Персонажи/Пейринг: Кеораку/Укитаке, Бьякуя/Ичиго, Ренджи/Рукия
Саммари: После войны с Ванденрейхом Король душ в благодарность за помощь обещает Ичиго исполнить одно его желание. Но так как новых встреч с временным синигами у него не предвидится, то исполнение этого желания перелагается на плечи главнокомандующего Готей-13, Кеораку Шунсуя. Вот только, когда в назначенный день и час Ичиго является в казармы первого отряда, Кеораку ловко обходит эту тему и дурит парню голову, переключая его внимание на совсем иные вещи. Впрочем, сам того не понимая, своими действиями новый главнокомандующий меняет судьбу не только Куросаки, но и свою собственную.
Предупреждения/примечания: авторский юмор

Саммари 3.
Автор:  Доктор Айзен
Иллюстратор:  Dejavidetc
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Базз Би/Хашвальт, Исида Урю, Цан Ду, другие квинси
Саммари: Капитану Базз Би предстоит доставить двух пассажиров на заброшенный астероид Силберн.
Предупреждения/примечания: космо!АU

Саммари 4.
Автор:  Rudaxena
Иллюстратор:  Юлий Викторович
Тип: гет
Персонажи/Пейринг: Джинта/Уруру, Урахара/Йоруичи
Саммари: У магазинчика Урахары ошиваются подозрительные личности, особенно когда на город опускается ночь. У магазинчика Урахары дурная слава: говорят, там приторговывают препаратами, которые стоят дороже человеческих органов на черном рынке. У магазинчика Урахары надежная защита: "крыша" в полицейском участке, безбашенный хулиган с битой наперевес и странная девчонка с затравленным взглядом, которая мало говорит, но определенно многое умеет. Магазинчик Урахары скрывает немало тайн, и едва ли не главная из них - темные дела самого доктора Урахары Киске.
Предупреждения/примечания: AU

Саммари 5.
Автор:  Пухоспинка
Иллюстратор:  Sideburn004
Тип: cлэш
Персонажи/Пейринг: Гриммджо/Ичиго (основной), Гриммджо/Улькиорра (в прошлом), Улькиорра
Саммари: шагая по улицам Каракуры, Гриммджо почувствовал знакомую реяцу - реяцу, которой в его жизни не было больше пяти лет. Поиски привели к ребенку с одинокой матерью. С этого момента начались попытки Гриммджо втайне от Ичиго понять, что произошло и действительно ли этот мальчик - переродившийся Улькиорра. Когда мать ребенка трагически погибает, встает вопрос, что делать дальше.
Предупреждения/примечания: постканон, ER, деткофик

Саммари 6.
Автор:  Chirsine
Иллюстратор:  Karego
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Ренджи/Ичиго, разные персонажи
Саммари: Смерть всегда идет рука об руку с человеком. И когда для людей приходит время покинуть родную планету, Смерть выходит в космос следом за ними.
Предупреждения/примечания: пост!канон, future!fic

Саммари 7.
Автор:  Rudaxena
Иллюстратор:  Юлий Викторович
Тип: гет
Персонажи/Пейринг: Акон/Нанао, Маюри/Акон, Маюри/Нему, Акон/Нему
Саммари: Нанао всегда казалось, что в Двенадцатом отряде творятся темные дела. Слишком тяжелые взгляды у офицеров, служащих под началом Маюри, слишком отрешенный вид, слишком странное отношение к боли. Исключение - Акон: Нанао кажется, что его еще можно вытащить из трясины морального разложения, которая раскинулась за закрытыми дверями, и тем самым разорвать этот порочный круг.

Саммари 8.
Автор:  Karego
Иллюстратор: самоиллюстрирование
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Зараки Кенпачи/Куросаки Ичиго/Кучики Бьякуя
Саммари: Однажды Зараки Кенпачи навязывают пацана, зараженного паразитом. У Кенпачи мощная реяцу, хватит с десяток Кукол уничтожить, вот только и носители при этом вряд ли выживут. А еще у него нет желания тратить время и силу на какого-то Куросаки Ичиго, еще и сдерживаться, чтобы не пришибить случайно.
Предупреждения/примечания: NC-17, АУ, локальный постапокалипсис, трисам, романс, драма, немного мата

Саммари 9.
Автор:  Chirsine
Иллюстратор:  Rudaxena
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Урахара/Ичиго, разные персонажи
Саммари: Айзен успел попасть в Измерение Короля прежде, чем Ичиго научился Финальной Гецуге Теншо и остановил его. Нарушился естественный порядок вещей, люди больше не могут достигнуть посмертия, и теперь их души заперты в телах.
Близится время Схождения Миров, а разгребать этот бардак, как всегда, будет Урахара.
Предупреждения/примечания: канон!АУ, зомби

Саммари 10.
Автор:  Rudaxena
Иллюстратор:  ~Джи~
Тип: гет
Персонажи/Пейринг: Ишида/Нему, Ишида/Орихиме
Саммари: Реальность в Обществе душ - странная, изогнутая и изломанная. Ишида выиграл бой с Маюри, но проиграл войну и, став заложником обстоятельств, вынужден столкнуться лицом к лицу с пугающими событиями, которые до боли напоминают знакомые с детства истории. Маюри хочет увидеть, на что способен последний квинси, и любит число двенадцать. Сможет ли Ишида совершить свои двенадцать подвигов и освободиться?
Предупреждения/примечания: AU от канона, кроссовер

Саммари 11.
Автор:  Доктор Айзен
Иллюстратор:  Taro Amoretti
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Базз Би/Цан Ду
Саммари: маленькие китайские магазины и их владельцы — не то, чем кажутся.
Предупреждения/примечания: демон!AU

Саммари 12.
Автор:  Chirsine
Иллюстратор:  Karego
Тип: слэш, фоном гет
Персонажи/Пейринг: Бьякуя/Ичиго, Ренджи/Рукия, разные персонажи
Саммари: Уважаемые пассажиры, добро пожаловать на борт. Команда All Nippon Airways благодарит вас за выбор нашей авиакомпании!
Наши самолеты совершают полеты во все уголки Земного шара. Наши сотрудники — настоящие профессионалы своего дела. Они вежливы и пунктуальны, никогда не просыпают свой рейс, следуют уставу и не нарушают субординацию.
В течение полета вам будут предложены прохладительные напитки, горячие перепалки, развлекательные журналы и острые ощущения.
Приятного пути!
Предупреждения/примечания: modern!АУ, частичный ретеллинг дорамы GoodLuck!!

Саммари 13.
Автор:  Пэмдар
Иллюстратор:  Rudaxena
Тип: гет, джен
Персонажи/Пейринг: Урахара/Йоруичи, Маюри, Акон
Саммари: С тех пор, как Урахара стал капитаном Двенадцатого, не скучно никому. Урахара познает мир и себя, Маюри мечтает создать идеального человека, а Акон воплощает собой благоразумие - в тех случаях, когда не пытается взорвать Сейрейтей. Йоруичи приходится следить, чтобы они не угробили случайно пару миров или биологических видов, а еще чтобы они не забывали хотя бы иногда питаться.
Так и живут. А потом Йоруичи пропадает.
Предупреждения/примечания: приключения, PG-13, таймлайн маятника

запись создана: 09.02.2015 в 00:14

@темы: Распределение саммари, МиниБэнг-2015, Список команд

---

Распределение саммари — второй круг

[BBBleach]

Апд. Дорогие иллюстраторы, обратите внимание! Осталось два незанятых саммари.

Ниже представлен список свободных и занятых саммари этого МиниБэнга.

Распределение происходит по принципу "Кто раньше, тот и успел". Это значит, что те саммари, что уже заняли до вас, выбирать нельзя, номера занятых саммари в посте будут зачеркиваться. Если оба фика, указанных вами в заявке, окажутся заняты, вы можете выбрать снова.
После того, как все саммари будут распределены, а команды автор-иллюстратор объявлены, иллюстраторы, желающие быть вторым иллюстратором для фика, смогут договориться с автором и основным иллюстратором и уведомить об этом организаторов.

Образец заявки:
Ник:
Номер основного саммари: номер(-а) основного(-ых) саммари
Номер запасного саммари: номер(-а) запасного(-ых) саммари

<b>Ник:</b>
<b>Номер основного саммари:</b>
<b>Номер запасного саммари:</b>

В случае, если вы не успеваете на распределение или не сможете быть в сети во время распределения саммари, вы можете попросить организаторов или друга оставить комментарий за вас. Если вы по каким-либо причинам не успеваете к началу распределения, вы можете попросить друга или любого из оргов подать заявку за вас. Отправление заявки организаторам не гарантирует, что вы успеете первыми.
===
Напоминаю, за иллюстрирование считается выполнение хотя бы одной работы. Иллюстрациями могут быть: арт, клип, коллаж, фанмикс, косплей, любые виды крафта и так далее.

! Авторы саммари также могут объявить самоиллюстрирование работы либо дозаявить иллюстратора по желанию.

Всего 19 саммари: 2 свободных и 13 занятых заранее, 4 взятых на распределении

Список свободных саммари:

Саммари 1.
Тип: джен (местами может быть гет или слеш)
Персонажи/Пейринг: Ичиго Куросаки, Ренджи Абарай,Кучики Рукия, Кучики Бьякуи, Урахара, Гриммджоу Джагерджак
Саммари: Вообще странное дело, когда развитие доходит до того, что внезапно под носом обнаруживается новая и опасная раса, упоминание о которой известны с давних времен. Тут же люди вспомнили давно забытые ордены и времена, которые современность видоизменила под наше время. Люди и вампиры живут и сосуществуют вместе, но грань которая их разделяют слишком тонка и даже никакой ряд отдельных законов не может гарантировать безопасность человечества. И тут приходит на помощь корпорация, современный орден инквизиции,следящий за порядком и осуществлением всех правил и выносящая приговор, при их нарушении.
Ичиго Куросаки ведущий инквизитор, или как привыкли говорить в народе о людях его профессии – охотник, ему поступает обычное задание – провести чистку нарушителей закона. Вот только реальность показала, что там невиновные. А судьба взяла потом и сыграла с ним злую шутку, в момент мести , один из кровопийц перешел на его сторону и принялся помогать. Впервые за столь долгое время службы он не может понять что с ним творится. Жизнь, такая обычная с привычной работой, начала менять его.. Новый знакомый изменил его, во благо, а не по собственной прихоти. Но как теперь с этим грузом жить?
Предупреждения/примечания: Пока нет таких, но может быть расчлененка, кровь и т.д.

Саммари 6.
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Гриммджо/Ичиго
Саммари: Ичиго — спортивный агент. Чтобы не потерять работу, ему необходимо заключить контракт с восходящей звездой футбола Гриммджо Джаггерджаком. У Гриммджо только одно условие: на срок действия контракта тело Ичиго всецело принадлежит ему.
Предупреждения/примечания: спортивная АУ, высокий рейтинг


Список саммари, занятых на первом круге:
Саммари 2.
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Марадаме Иккаку/Аясегава Юмичики
Рейтинг: R
Саммари: Изнеженный придворный и боевой монах. Случайность познакомила их, извилистыми были пути, которыми они шли друг другу навстречу. Но с судьбой не поспоришь – а если попытаешься, она может отомстить.
Предупреждения/примечания: прошлые жизни!AU

Саммари 3.
Тип: слэш
Основной пейринг или персонажи: Ичиго/Бьякуя
Саммари:Рукия мертва. Ичиго заточён в Уэко Мундо. Но Бьякуе произошедшее не даёт покоя, и он вновь и вновь приходит посмотреть на убийцу своей сестры.
Предупреждения/примечания: драма, дарк, романс, UST, NC-17, Ичиго в том числе в модусе Васто Лорда

Саммари 4.
Тип: слэш, гет
Персонажи/Пейринг: Хисаги Шухей/Кира Изуру, Ичимару Гин/Кира Изуру, Оторибаши Родзюро/Кира Изуру, Айзен Соуске/Хинамори Момо, Хирако Шинджи/Хинамори Момо. Прочие персонажи.
Саммари: Айзен Соуске считал себя очень умным и теперь заперт под землёй на веки вечные. Ичимару Гин считал себя очень хитрым и умер глупой смертью.
А Кира Изуру считает до десяти, когда хочет успокоиться. Кира считает, что у него очень странная шизофрения*. Кира считает Хисаги Шухея только другом. Кира считает, что новый капитан третьего отряда ему решительно не нравится. Кира считает, что в истории с хогиоку что-то нечисто. Кира считает и ...
Казалось бы, причём здесь Хинамори Момо и особенности зампакто капитана Хирако Шинджи?
Предупреждения/примечания: АУ!канона, сильный ООС большинства персонажей, *плагиат(некоторое количество идей заимствовано у разных авторов фандома), штампы. Смерть персонажей. Драма, романс, бессовстный и беспощадный флафф, немного детектив. Рейтинг R

Саммари 5.
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Базз Би/Хашвальт
Саммари: у Хашвальта неприятности и только Базз Би может ему помочь
Предупреждения/примечания: преканон, таймлайн до пробуждения Яхве

Список занятых саммари, у которых уже есть иллюстраторы:

Саммари 1.
Тип: джен
Персонажи/Пейринг: Ичиго, каракурцы, разные персонажи
Саммари: после уничтожения Солнечной системы инопланетной формой жизни, получившей название Холлоу, человечество пытается выжить и найти себе новый дом. Остатки людей уже более двух тысяч лет летят сквозь Вселенную к новому дому — звезде, рядом с которой существуют планеты, предположительно пригодные для жизни. Но путешествие переселенцев опасно — Холлоу продолжают преследовать людей даже за пределами их галактики.
Предупреждения/примечания: космопанк, киберпанк, АУ, ксеноморфы, биоморфы, кроссовер с "Рыцарь Сидонии".

Саммари 2.
Тип: слеш, фоном гет
Персонажи/Пейринг: Кеораку/Укитаке, Бьякуя/Ичиго, Ренджи/Рукия
Саммари: После войны с Ванденрейхом Король душ в благодарность за помощь обещает Ичиго исполнить одно его желание. Но так как новых встреч с временным синигами у него не предвидится, то исполнение этого желания перелагается на плечи главнокомандующего Готей-13, Кеораку Шунсуя. Вот только, когда в назначенный день и час Ичиго является в казармы первого отряда, Кеораку ловко обходит эту тему и дурит парню голову, переключая его внимание на совсем иные вещи. Впрочем, сам того не понимая, своими действиями новый главнокомандующий меняет судьбу не только Куросаки, но и свою собственную.
Предупреждения/примечания: авторский юмор

Саммари 3.
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Базз Би/Хашвальт, Исида Урю, Цан Ду, другие квинси
Саммари: Капитану Базз Би предстоит доставить двух пассажиров на заброшенный астероид Силберн.
Предупреждения/примечания: космо!АU

Саммари 4.
Тип: гет
Персонажи/Пейринг: Джинта/Уруру, Урахара/Йоруичи
Саммари: У магазинчика Урахары ошиваются подозрительные личности, особенно когда на город опускается ночь. У магазинчика Урахары дурная слава: говорят, там приторговывают препаратами, которые стоят дороже человеческих органов на черном рынке. У магазинчика Урахары надежная защита: "крыша" в полицейском участке, безбашенный хулиган с битой наперевес и странная девчонка с затравленным взглядом, которая мало говорит, но определенно многое умеет. Магазинчик Урахары скрывает немало тайн, и едва ли не главная из них - темные дела самого доктора Урахары Киске.
Предупреждения/примечания: AU

Саммари 5.
Тип: cлэш
Персонажи/Пейринг: Гриммджо/Ичиго (основной), Гриммджо/Улькиорра (в прошлом), Улькиорра
Саммари: шагая по улицам Каракуры, Гриммджо почувствовал знакомую реяцу - реяцу, которой в его жизни не было больше пяти лет. Поиски привели к ребенку с одинокой матерью. С этого момента начались попытки Гриммджо втайне от Ичиго понять, что произошло и действительно ли этот мальчик - переродившийся Улькиорра. Когда мать ребенка трагически погибает, встает вопрос, что делать дальше.
Предупреждения/примечания: постканон, ER, деткофик

Саммари 6.
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Ренджи/Ичиго, разные персонажи
Саммари: Смерть всегда идет рука об руку с человеком. И когда для людей приходит время покинуть родную планету, Смерть выходит в космос следом за ними.
Предупреждения/примечания: пост!канон, future!fic

Саммари 7.
Тип: гет
Персонажи/Пейринг: Акон/Нанао, Маюри/Акон, Маюри/Нему, Акон/Нему
Саммари: Нанао всегда казалось, что в Двенадцатом отряде творятся темные дела. Слишком тяжелые взгляды у офицеров, служащих под началом Маюри, слишком отрешенный вид, слишком странное отношение к боли. Исключение - Акон: Нанао кажется, что его еще можно вытащить из трясины морального разложения, которая раскинулась за закрытыми дверями, и тем самым разорвать этот порочный круг.

Саммари 8.
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Зараки Кенпачи/Куросаки Ичиго/Кучики Бьякуя
Саммари: Однажды Зараки Кенпачи навязывают пацана, зараженного паразитом. У Кенпачи мощная реяцу, хватит с десяток Кукол уничтожить, вот только и носители при этом вряд ли выживут. А еще у него нет желания тратить время и силу на какого-то Куросаки Ичиго, еще и сдерживаться, чтобы не пришибить случайно.
Предупреждения/примечания: NC-17, АУ, локальный постапокалипсис, трисам, романс, драма, немного мата

Саммари 9.
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Урахара/Ичиго, разные персонажи
Саммари: Айзен успел попасть в Измерение Короля прежде, чем Ичиго научился Финальной Гецуге Теншо и остановил его. Нарушился естественный порядок вещей, люди больше не могут достигнуть посмертия, и теперь их души заперты в телах.
Близится время Схождения Миров, а разгребать этот бардак, как всегда, будет Урахара.
Предупреждения/примечания: канон!АУ, зомби

Саммари 10.
Тип: гет
Персонажи/Пейринг: Ишида/Нему, Ишида/Орихиме
Саммари: Реальность в Обществе душ - странная, изогнутая и изломанная. Ишида выиграл бой с Маюри, но проиграл войну и, став заложником обстоятельств, вынужден столкнуться лицом к лицу с пугающими событиями, которые до боли напоминают знакомые с детства истории. Маюри хочет увидеть, на что способен последний квинси, и любит число двенадцать. Сможет ли Ишида совершить свои двенадцать подвигов и освободиться?
Предупреждения/примечания: AU от канона, кроссовер

Саммари 11.
Тип: слэш
Персонажи/Пейринг: Базз Би/Цан Ду
Саммари: маленькие китайские магазины и их владельцы — не то, чем кажутся.
Предупреждения/примечания: демон!AU

Саммари 12.
Тип: слэш, фоном гет
Персонажи/Пейринг: Бьякуя/Ичиго, Ренджи/Рукия, разные персонажи
Саммари: Уважаемые пассажиры, добро пожаловать на борт. Команда All Nippon Airways благодарит вас за выбор нашей авиакомпании!
Наши самолеты совершают полеты во все уголки Земного шара. Наши сотрудники — настоящие профессионалы своего дела. Они вежливы и пунктуальны, никогда не просыпают свой рейс, следуют уставу и не нарушают субординацию.
В течение полета вам будут предложены прохладительные напитки, горячие перепалки, развлекательные журналы и острые ощущения.
Приятного пути!
Предупреждения/примечания: modern!АУ, частичный ретеллинг дорамы GoodLuck!!

Саммари 13.
Тип: гет, джен
Персонажи/Пейринг: Урахара/Йоруичи, Маюри, Акон
Саммари: С тех пор, как Урахара стал капитаном Двенадцатого, не скучно никому. Урахара познает мир и себя, Маюри мечтает создать идеального человека, а Акон воплощает собой благоразумие - в тех случаях, когда не пытается взорвать Сейрейтей. Йоруичи приходится следить, чтобы они не угробили случайно пару миров или биологических видов, а еще чтобы они не забывали хотя бы иногда питаться.
Так и живут. А потом Йоруичи пропадает.
Предупреждения/примечания: приключения, PG-13, таймлайн маятника

запись создана: 26.01.2015 в 01:14

@темы: Распределение саммари, МиниБэнг-2015

---

Отправка саммари к работам

[BBBleach]

ранее

Дорогие участники!
Напоминаю, что до 24 января (суббота) включительно авторы и переводчики должны прислать на u-mail сообщества саммари вашего будущего фанфика (или фанфиков). С 25 января (воскресенье) начнется распределение, где иллюстраторы будут выбирать понравившиеся им саммари работ, и будут вывешены уже сформированные команды.


Апдейт. По просьбам авторов срок подачи саммари продлен до завтра, 25 января (воскресенье) 23:59 по Москве. Соответственно, выкладка списка саммари переносится на 26 января.

! В саммари для каждой работы обязательно должны быть следующие пункты:

Тип: слэш, фемслеш, джен или гет
Персонажи/Пейринг: главные действующие персонажи или основной пейринг
Саммари: краткое и завлекательное описание сюжета
Предупреждения/примечания: особенности и предупреждения, если они у вас есть (АУ, кроссовер, жанры, рейтинг, мат, смерть персонажей, омегаверс, мпрег и так далее)

! Если на одну из работ у вас уже есть иллюстратор, укажите это, пожалуйста, в примечаниях к ней.

<b>Тип:</b>
<b>Персонажи/Пейринг:</b>
<b>Саммари:</b>
<b>Предупреждения/примечания:</b>

Вы можете посмотреть примеры саммари в соседних фандомах: СПН, Мерлин, WK, Gintama, D.Gray-Man, Комикс!БигБэнг

! Саммари нужно присылать на у-мыл сообщества или умыл организатора.

! Все вопросы про саммари можно задавать в этой записи (или посмотреть вопросы и ответы к предыдущему распределению).

! В течение суток после получения вашего саммари обязательно будет отправлено подтверждение умылом.

запись создана: 13.01.2015 в 22:19

@темы: Организационное, МиниБэнг-2015

---

Тема для приема заявок от иллюстраторов

[BBBleach]

! Обратите внимание! Сегодня последний день приема заявок.

В этой теме принимаются заявки от иллюстраторов. Напоминаю, что последний срок подачи заявки на участие — 22 января (четверг) 2015 года.

Образец заявки для заполнения:

Ник: ваш ник
Как со мной связаться: e-mail/u-mail
Я собираюсь делать: вид иллюстрации к фанфику, который вы планируете выполнить (арт, клип, коллаж, косплей, крафт и так далее)
Автор: есть автор, с которым будете работать/нет автора
Количество фанфиков, которые хочу иллюстрировать: количество фиков, если уже решили, сколько будете иллюстрировать
Примечания к фанфику/фанфикам: любые предпочтения к иллюстрируемым работам - категория (джен, гет или слэш), жанры, предупреждения, кинки, персонажи/пейринги и так далее

! Если вы еще не определились с чем-либо — смело указывайте в заявке, что не знаете либо не решили. Определиться с работами можно будет после составления итогового списка саммари и начала распределения.

! Если у вас уже есть автор, то тип иллюстраций можете не указывать.

<b>Ник:</b>
<b>Как со мной связаться:</b>
<b>Я собираюсь делать:</b>
<b>Автор:</b>
<b>Количество фанфиков, которые хочу иллюстрировать:</b>
<b>Примечания к фику/фикам:</b>

Так же напоминаю, что правила находятся здесь, а FAQ — здесь. Пожалуйста, не стесняйтесь задавать интересующие вас вопросы касательно проведения МиниБэнга.

запись создана: 05.01.2015 в 00:05

@темы: Прием заявок, Организационное, МиниБэнг-2015

---

Тема для приема заявок от авторов и переводчиков

[BBBleach]

! Обратите внимание! Сегодня последний день приема заявок.

В этой теме принимаются заявки от авторов и переводчиков. Напоминаю, что последний срок подачи заявки на участие — 22 января (четверг) 2015 года.

Образец заявки для заполнения:

Ник: ваш ник
Как со мной связаться: e-mail/u-mail
Я собираюсь делать: авторский фанфик/перевод
Иллюстратор: есть иллюстратор/нет иллюстратора
Количество фанфиков, которые хочу написать: количество фиков, если уже решили, сколько будете писать
Пейринги/персонажи: персонажи и пейринги, которые будут в вашем фанфике, если уже определились с ними
Примечания к фику/фикам: категория (джен, гет или слэш), жанры, предупреждения, кинки и так далее - любая информация о работах, которую хотите сообщить. Внимание! Саммари в примечаниях указывать не нужно — иллюстраторы будут выбирать из анонимного списка фанфиков и переводов.

! Если вы еще не определились с чем-либо — смело указывайте в заявке, что не знаете либо не решили. Но помните, до крайнего срока подачи саммари — 24 января (суббота) 2015 года включительно — необходимо определиться.

! Если вы пишете в соавторстве, достаточно подать одну заявку на двоих — просто укажите в ней обоих авторов.

<b>Ник:</b>
<b>Как со мной связаться:</b>
<b>Я собираюсь делать:</b>
<b>Иллюстратор:</b>
<b>Количество фанфиков, которые хочу написать:</b>
<b>Пейринги/персонажи:</b>
<b>Примечания к фанфику/фанфикам:</b>

Так же напоминаю, что правила находятся здесь, а FAQ — здесь. Пожалуйста, не стесняйтесь задавать интересующие вас вопросы касательно проведения МиниБэнга.

запись создана: 05.01.2015 в 00:06

@темы: Прием заявок, Организационное, МиниБэнг-2015

---

МиниБэнг-2015

[BBBleach]

МиниБэнг — БигБэнг, проводящийся в меньшие сроки и с пониженным минимальным порогом по количеству слов. В остальном суть та же: челлендж для авторов/переводчиков и артеров/коллажистов/клипмейкеров/косплееров/крафтеров, на который первые пишут/переводят миди- и макси-фанфики, а вторые иллюстрируют эти фанфики. Выложенные работы представляют собой результат их совместного командного творчества.

МиниБэнг-2015 проводится по правилам, аналогичным правилам МиниБэнга-2014:

• МиниБэнг проводится с 5 января (понедельник) 2015 года по июль 2015 года;

• минимальный порог слов для текста — 10 тысяч;

• в МиниБэнге можно участвовать со своим иллюстратором и дозаявлять иллюстратора, также допускается самоиллюстрирование.

! Напоминаем, работы должны быть выполнены специально для МиниБэнга-2015 и ранее нигде не выкладываться. Допускается написание сиквела/приквела/вбоквела другого своего фанфика или перевода.

Сроки и порядок проведения:

• прием заявок: с 5 января (понедельник) 2015 года по 22 января (четверг) 2015 года;

• прием саммари: до 24 января (суббота) 2015 года;

• распределение заявок: с 25 января (воскресенье) 2015 года, второй круг для заявок, которые не наберут иллюстраторов в первом — с 28 января (среда) 2015 года;

• прием черновиков с работами (не менее 10 тысяч слов): до 19 апреля (воскресенье) 2015 года включительно на адрес [email protected];

• все работы и иллюстрации к ним должны быть полностью готовы и отправлены на адрес [email protected] до 31 мая (воскресенье) 2015 года включительно. Расписание выкладок будет формироваться, начиная с 1 июня (понедельник) 2015 года, в зависимости от числа участников и количества присланных работ.

! Выкладки работ МиниБэнга, ориентировочно, стартуют 8 июня (понедельник) 2015 года, согласно установленному расписанию.

организатор МиниБэнга-2015:  Chirsine

Наши баннеры:

<div align="center"><a href="http://bbleach.diary.ru/?tag=5225526"><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/0/7/8/3078360/82211659.png" /></a></div>

<div align="center"><a href="http://bbleach.diary.ru/?tag=5225526"><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/0/7/8/3078360/82211663.png" /></a></div>

FAQ
БигБэнг-2013: Правила и сроки, Работы || МиниБэнг-2014: Правила и сроки, Работы

@темы: Организационное, Правила и сроки, МиниБэнг-2015

---

Bleach MiniBang завершен!

[BBBleach]

Дорогие друзья!

Наш очередной челлендж подошел к концу. Жаль, что не все команды добрались до финиша, но в них верим и надеемся, что рано или поздно мы увидим эти работы.
Большое спасибо участникам - чудесным авторам и их иллюстраторам, а также читателям, без которых этот праздник, наверное, не состоялся бы.
Хотелось бы встретиться снова, и будем надеяться, что у нас все получится.

Еще раз спасибо и удачи!

Итоговый список работ:

«Живые», Гриммджо/Орихиме/Улькиорра; PG-13; гет, слэш; приключения, романс; миди, 11 тыс. слов, автор -  Пэмдар, иллюстратор -  Это не моя нога
«Цвет дыхания», Гриммджо Джаггерджак/Куросаки Ичиго; NC-17; слэш; драма/романс; миди, 11,2 тыс. слов, модерн!АУ, автор -  Пухоспинка, иллюстратор -  Karego
«Иллюзии», Хисаги Шухей/Мацумото Рангику, намек на Хицугая Тоширо/Хинамори Момо; PG-13; гет; приключения; миди, 10,4 тыс. слов, автор -  Laora, иллюстратор -  Zetsuai89
«В клетке памяти», Гриммджо Джагерджек/Куросаки Ичиго, Хичиго/Улькиорра Шифер, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, Мугурума Кенсей/Хисаги Шухей; R; слэш; приключения/романс; миди, 10,3 тыс. слов, автор -  Анж - Мать Забвения, иллюстратор -  Gamma~
«Опыт смерти», Ичимару Гин/Кучики Бьякуя, Ичимару Гин|Кира Изуру, Абараи Ренджи/Кучики Бьякуя; R; джен, слэш; ангст, романс, мистика, приключения; макси, 31,8 тыс.слов, автор -  Eswet, иллюстратор -  iris M
«Страх пустоты», Куросаки Ичиго/Исида Урю, Иноуэ Орихиме, Арисава Тацки; R; слэш; ангст; миди, 10 тыс.слов, автор -  Laora, самоиллюстрирование
«Завитушки», Улькиорра Шиффер/Иноуе Орихиме, разные персонажи; R; джен, гет; драма, приключения; миди, 25 тыс. слов, автор -  Chirsine, иллюстратор - [J]Мацу и немножко нервно[/J]
«Потерянный герой», Ичиго Куросаки, Ишшин Куросаки, Карин и Юдзу Куросаки, Орихиме Иноэ, Исида Урюю, Садо Ясутора, Ренджи Абарай, Киске Урахара, Кейго, Мидзуиро, Татсуки, Йоруйчи, Тессай и другие мимопробегающие; PG-13; джен; ангст, экшн, психология; миди, 14 тыс. слов, автор -  Engel_Diablo, иллюстратор -  Сиоми
«Закат солнца, восход луны», перевод; автор - Jaina; Куросаки Ичиго/Кучики Рукия; NC-17; гет; драма, романс; макси, 42 тыс. слов, переводчики -  Hasegava Uki &  Shadowdancer, иллюстратор - [J]Мацу и немножко нервно[/J]
«Точка равновесия», Куросаки Ичиго/Тиа Халлибел — основной; Улькиорра Шиффер/Гриммджо Джаггерджак — второстепенный; NC-17; гет, слэш; романс; миди, 22,2 тыс. слов, авторы -  Пухоспинка& Vitce, самоиллюстрирование ( Vitce)
«Метрология», Маюри Куроцучи, Сенджумару Шутара; PG-13; джен; общий, драма; миди, 10 тыс. слов, автор -  Мэйо, иллюстратор -  SHtayn&Sink
«Headless», Гриммджо Джагерджек, Абараи Ренджи, Кучики Рукия, Курасаки Ичиго | Гриммджо Джагерджек/Абараи Ренджи, Абараи Ренджи/Кучики Рукия, Гриммджо Джагерджек/Кучики Рукия; R; гет, слэш; Средневековье!АУ; миди, 10,4 тыс. слов, авторы -  Анж - Мать Забвения и [J]pumpkinfreak[/J], иллюстраторы -  AlfaRinoya и  Аня.О.
«Синоптики», Куроцучи Маюри/Урахара Киске; NC-17; слэш; ангст; миди, 13,7 тыс. слов, автор -  Ditrix Dem, иллюстратор -  Это не моя нога

@темы: Организационное, МиниБэнг-2014, Список выложенных работ