На третьем месте любовь к животным, на втором - просто любовь, на первом - Лотман (с.)
Название: Гиблое место
Автор: Rudaxena
Иллюстратор: Юлий Викторович
Персонажи/Пейринг: Акон/Нанао, Нанао/Нему, упоминается АконНему, МаюриНему, намек на Акон/Нанао/Нему
Тип: гет, фемслэш
Рейтинг: R
Жанр: драма, хоррор, сюр
Размер: миди, ~ 10 тыс. слов
Саммари: Нанао всегда казалось, что в Двенадцатом отряде творятся темные дела. Слишком тяжелые взгляды у офицеров, служащих под началом Маюри, слишком отрешенный вид, слишком странное отношение к боли. Исключение - Акон: Нанао кажется, что его еще можно спасти.
Примечания: фанфик написан на Bleach MiniBang-2015
Предупреждения: без ХЭ
По техническим причинам иллюстрации будут позже.
- А вот и моя милая Нанао, мой нежный цветочек! – пропел капитан Кьораку, когда Нанао, не без труда обогнув груду строительного мусора, наваленную прямо посреди пола, наконец подошла к столу и поставила на него поднос.
Восстановительные работы в Готее достигли практически вселенских масштабов и, выходя какого-нибудь кабинета по поручению, Нанао уже не была уверена, что, вернувшись, застанет его на месте.
Сегодня с утра разбирали завалы на чердаках и красили крыши и стены – и, хотя на улице был ощутимый ветер, а окна были раскрыты настежь, вокруг пронзительно пахло краской. Нанао искренне не понимала, почему капитан, с утра занимавшийся разбором отчетов, до сих пор не потерял сознание, а вместо этого по привычке пытался заигрывать с ней.
- Ты с каждым днем все краше, как распускающийся молодой бутон!
Нанао не уставала удивляться, как капитан Кьораку, потерявший один глаз, переживший гибель сотни друзей и товарищей и похоронивший капитана Укитаке, ухитряется при желании выглядеть шаловливым, словно молодой горный козел.
За это она его и любила.
- Только без рук! – строго прикрикнула Нанао, уворачиваясь от дружелюбного щипка за ягодицу. Несколько секунд капитан старательно изображал искреннейшую обиду, но когда этот маленький ритуал был с честью выполнен, грустно улыбнулся и вздохнул.
Нанао уже было развернулась и собиралась уходить, но этот вздох заставил ее остановиться.
- Капитан?.. – как только улыбка сошла с его лица, капитан Кьораку словно весь потяжелел, прогнулся под невидимым грузом. Нанао ненавидела это зрелище, и ей стало мучительно стыдно. В следующий раз она позволит капитану щипать ее сколько угодно, а может, даже положить голову ей на колени – лишь бы с его лица не спадала эта безмятежная маска и не открывались настоящие черты: изъеденная печалями, ожогами и морщинами кожа, усталые, беспокойные глаза, растрескавшиеся бледные губы.
Каждый раз Нанао обещала себе быть с ним поласковее, но снова и снова попадалась на удочку самообмана и верила, что веселый распущенный капитан – это правда, все встало на свои места и больше не изменится.
- Не грусти, Нанао, все проходит, и это пройдет, - мягко сказал капитан Кьораку, поймав ее взгляд. – Скоро все образуется, и мы заживем лучше прежнего. Но я определенно буду чувствовать себя лучше, если перед сном ты споешь мне колыбельную!
- Только через мой труп, - отрезала Нанао, и капитан довольно рассмеялся.
- Хоть что-то в этой жизни остается неизменным! Остальные капитаны определенно должны мне завидовать. Разве можно доверить дело первостепенной важности Абараи? Или Мацумото?..
- Для меня есть задание? – на мгновение Нанао показалось, что она ослышалась. Последнее время – ей казалось, что пару тысяч лет, не меньше – в Готее не происходило ничего. Даже одиннадцатый отряд вел себя на удивление тихо: какая-то пара-тройка драк за месяц. Все устали и были вымотаны ежедневными восстановительными работами, и Нанао казалось, что все жители Сейрейтея будут латать дыры на своих и чужих жизнях ближайшую вечность.
- Не скажу, что с охотой отправляю тебя, Нанао, но лучшего исполнителя не найти. Я бы сам взялся, но, боюсь, Маюри слишком быстро меня рассекретит, - усмехнулся капитан Кьораку.
- Неприятности в Двенадцатом? – собственный голос показался глухим и одновременно резким. Она всегда недолюбливала Двенадцатый отряд, но неприятное тянущее чувство, внезапно заворочавшееся в груди, определенно было связано не с этим. Если с Одиннадцатым отрядом – теоретически – еще можно было договориться, пусть даже грязными уловками вроде связки бананов для лейтенанта Кусаджиши, то Двенадцатый был чем-то вроде пороховой бочки. Всегда – и особенно сейчас.
Сейчас каждый был занят своим – и вместе с тем общим – делом: перерасти прошлое, пропустить его сквозь себя, забыть и жить дальше. Готей словно слился в едином порыве – во всяком случае Нанао на своей памяти не могла привести ни одного похожего примера. Но чем ярче становится круг света, тем чернее становится тьма на его краях – тьма, в которой таился Двенадцатый отряд. Нанао не доводилось бывать в его лабиринтах или, вернее сказать, катакомбах, но из того, что она видела во время визитов с капитаном Кьораку, из того, о чем была наслышана, она составила себе представление как о месте, где творятся все самые страшные вещи этого мира. Хотя нет, не верно, Двенадцатый отряд и был полноценным миром, которые населяли отчужденные люди, больше похожие на манекенов, и единственные искры, которые плясали в их глазах – отблески от очередной проведенной со взрывом реакции. Для тех, в чьих жилах течет ледяная вода вместо крови, нет моральных рамок, нет пределов жестокости и беспристрастному любопытству. Взять хотя бы лейтенанта Куроцучи: что за безжизненный вид, что за отстраненность во взгляде? Поначалу Нанао казалось, что лейтенант Куроцучи видит что-то такое, что не доступно глазу обычного человека, но время шло, и ничего не менялось, никакие невидимые чудовища не набрасывались со спины, не вгрызались в горло. Все просто приняли воспитанницу капитана Куроцучи такой, какая она есть – красивая кукла, которая неожиданно обрела душу и еще не поняла, что с ней делать.
Конечно, не исключено, что такой лейтенанта Куроцучи воспринимала только Нанао, погрязшая в собственных предубеждениях, но гораздо приятней было думать, что весь Готей с ней полностью солидарен.
Что творилось в голове капитана Куроцучи и в лабораториях Двенадцатого отряда сейчас, когда внимание к ним поутихло? Нанао не была уверена, что хочет знать.
- В Двенадцатом отряде пропадают люди, - произнес капитан Кьораку медленно, словно осторожно пробуя каждое слово на вкус. – Я не могу утверждать, потому что не знаю точно, но по моим источникам около двадцати офицеров никто не видел уже около полугода. Их нет среди погибших, их не отправляли в Улей, не казнили, не переводили в другие отряды. Они не поступали в Четвертый отряд, не числятся в списках беглецов или предателей – я запросил у Маюри всю отчетность. Их просто нет.
- Вы думаете, что?.. – Нанао не договорила; воображение уже рисовало ей страшные сцены пыток в катакомбах Двенадцатого отряда, а капитан Куроцучи стоял в озере крови и демонически хохотал своим скрипучим, похожим на птичий клекот, смехом.
- Я ничего не думаю, - покачал головой капитан Кьораку. – Я хочу знать наверняка. Маюри, когда я вызвал его на разговор, разразился проклятиями и так ничего мне и не сказал – ну да я особо на это и не рассчитывал. Он утверждает, что все его люди на месте, но, если мне кажется, что их не хватает, я могу пожертвовать пару десятков своих офицеров для его анатомического театра.
- Возмутительно!.. – у Нанао даже перехватило дыхание от злости. Как капитан Куроцучи посмел так разговаривать с Главнокомандующим! Почему он все еще не предстал перед судом за свои слова? Кем он возомнил себя…
- Нанао, - примирительно поднял руки капитан Кьораку. – Не принимай все так близко к сердцу. К этому вопросу лучше подойти с трезвой головой. Конечно, Двенадцатый отряд – это владения Маюри, но я не могу сидеть спокойно, когда там творится черти что. И я хочу, чтобы ты мне помогла.
- Слушаю, капитан.
- Ты немного поработаешь в Двенадцатом и постараешься узнать, что там происходит.
Нанао замерла. Не то чтобы предложение ее испугало – нет, скорее удивило, как удивил бы капитан Кучики, решивший поиграть с лейтенантом Кусаджиши в догонялки.
- Капитан, вы уверены? Может, гораздо проще потребовать у капитана Куроцучи объяснений? Устроить собрание, пригласить всех старших офицеров…
- Маюри слишком умен, а еще он подозрителен и хитер. Не стоит его недооценивать, - отмахнулся капитан Кьораку. – Если я вызову его на официальное разбирательство, он постарается сделать так, чтобы мы ни нашли в его лабораториях ни единого свидетельства нарушений. Проще все уничтожить, а потом создать заново, чем вернуться в Улей – и уже навсегда, ведь правда? – он легко улыбнулся.
- Вы правы, капитан, - Нанао сглотнула и провела языком по пересохшим губам. Она не боялась, нет. Просто даже представить не могла, что ее ждет.
И как встретит ее капитан Куроцучи.
***
- Делать мне больше нечего, нянчиться с твоей молокосоской! – выплюнул капитан Куроцучи, когда все возможные аргументы были исчерпаны и не произвели на капитана Кьораку ни малейшего впечатления.
Капитан Куроцучи говорил много, очень много, ругался, угрожал и причитал – Нанао не смогла бы повторить его тираду, потому что где-то на середине монолога перестала слушать. Ее внимание захватили странные аппараты, громоздившиеся по первой лаборатории от пола до потолка; некоторые из них стыдливо выглядывали даже из вентиляционных отверстий и горшков с цветами.
Капитан Кьораку поднял Нанао ни свет не заря и, ласково придерживая под локоть, лично проводил до Двенадцатого отряда. Сказать, что капитан Куроцучи был удивлен, когда на пороге у него возникли непрошенные посетители, значит ничего не сказать: он рвал и метал, изредка поправляя сползавшее косоде – спросонья оделся кое-как, – разбил несколько пробирок с вонючими жидкостями и даже порывался выбросить в окно подвернувшегося под руку рядового.
- И я не потерплю, чтобы какая-то дура!..
- Достаточно, - капитан Кьораку сердито поднял руку, и капитан Куроцучи утих, только глаза его буравили непрошеных гостей взглядом, полным ненависти и злобы. Капитан Кьораку выдержал паузу и продолжил прежним добродушным тоном:
- Ну, Маюри, чего тебе стоит? Это перспективное направление сотрудничества между отрядами! Инновационная программа обогащения опытом! Только представь: внезапно возникнет острая необходимость в обученных людях – а тут моя милая Нанао! И не только она, сейчас мы отработаем процесс, а потом я отправлю к тебе целую группу перспективных офицеров.
- Да гореть им в аду, - процедил Маюри еле слышно. Капитан Кьораку сделал вид, что не заметил.
- Естественно, программа работает, так сказать, в оба конца. Буду ждать от тебя список офицеров, которых я с радостью приму на обучение в свой отряд.
- Как-нибудь обойдусь.
- Тогда по рукам, - просиял капитан Кьораку.
Вот и все, с этого момента Нанао официально была зачислена в штат Двенадцатого отряда на испытательный срок. Нанао не думала, что все обойдется малой кровью, и капитан Куроцучи действительно согласится. А может, и надеялась на это. Хотя что он мог противопоставить Главнокомандующему? Бить по руке, которая тебя кормит, - это не метод капитана Куроцучи. Он предпочитает действовать куда тоньше.
- Если твоя девчонка сунет руку в кислоту или выпьет экспериментальный образец, я умываю руки, - выплюнул им вослед капитан Куроцучи, подтверждая догадку Нанао.
- Нанао – умная девочка, - ответил капитан Кьораку таким тоном, что стало ясно: в случае чего капитан Куроцучи ответит головой.
На том и порешили.
*
- Доброе утро, - поприветствовала Акона Нанао и, не дожидаясь ответа, прошла на свое место. Она давно перестала ждать проявлений какой-то учтивости от представителей Двенадцатого отряда: все они были поглощены работой – или, вернее, собой – настолько, что не обращали внимания ни на что вокруг. Спустя какое-то время Нанао начала понимать, почему: к концу первого месяца своей «обучающей программы» она уже не ориентировалась, сколько времени прошло, и понимала, что пора возвращаться к капитану Кьораку, только когда тот посылал за ней адскую бабочку.
Лаборатории располагались преимущественно на нижних этажах – подальше от любопытных глаз – и уже то, что Нанао допустили туда, капитан Кьораку считал огромной удачей. В отличие от Нанао: в этих узких темных коридорах без окон, небольших комнатах, отгороженных друг от друга стеклянными перегородками, она чувствовала себя подопытной зверушкой. Двенадцатый отряд все больше напоминал ей лабиринт: если бы ее оставили здесь без проводника, она никогда бы не нашла дорогу обратно. Возможно, капитан Куроцучи на это и рассчитывал.
Но Акон встречал ее и провожал, а если не мог оторваться сам, просил кого-нибудь его подменить – и это значило, что он занят настолько, что не видит и не слышит ничего, кроме очередного эксперимента.
Рядовой вежливо поклонилась и пошла по своим делам, а Нанао уселась на высокий стул неподалеку от Акона и принялась наблюдать за ним. Делать все равно было нечего: ее не подпускали даже к мензуркам, не давали в руки ни одного, даже самого безобидного, реактива – словно одно ее прикосновение могло навредить чистоте эксперимента.
Нанао оставалось только целыми днями скучать, пытаться разобрать хоть что-нибудь в валявшихся повсюду отчетах и строить планы, как выведать у Акона информацию, ради которой капитан Кьораку обрек ее на это бездействие.
Пока выходило плохо: сама она не могла без посторонней помощи найти даже уборную, а Акон был настолько неразговорчив, что Нанао, пожалуй, было бы более комфортно проводить время в обществе деревянного истукана.
- Добро пожаловать, - сказал Акон Нанао в первый день так враждебно, что она решила: они никогда не найдут общий язык.
Да и с чего бы? Они были знакомы и раньше, но дальше безразличного приветствия дело никогда не заходило. Ни общего круга интересов, ни общих знакомых, ни общих целей в жизни – совершенно разные люди из разных миров. Бледный, меланхоличный и невозмутимый Акон казался Нанао высокомерным и черствым, а нелепые рога придавали ему окончательно безумный вид. Хотя Нанао пора было бы привыкнуть: два ряда маленьких рожек ни шли ни в какое сравнение с нелепыми модификациями тела, на которые она наталкивалась то тут, то там. Хвосты, лишние пальцы, звериные клыки, шипованные хребты, звериные когти – это далеко неполный список отклонений, который Нанао ответственно заполняла, мысленно содрогаясь над каждой новой строчкой. Хотя встречалось и более невинное, например, уродливые шрамы, как у офицера Канзаки. Неровный сизый бугор пересекал ее горло и скрывался в вырезе косоде – спереди и сзади. Офицер Канзаки была едва ли не самым приветливым и отзывчивым человеком в Двенадцатом отряде и не раз провожала Нанао на ее рабочее место. Именно поэтому Нанао однажды решилась спросить:
- Серьезное сражение? – и выразительно показала глазами на шрам.
Канзаки уставилась на нее непонимающим взглядом, а потом расхохоталась:
- Нет, я просто пыталась вживить себе крылья. Неудачно.
Нанао понимающе кивнула, с трудом сдерживая тошноту, и, поблагодарив Канзаки, поскорее прошмыгнула мимо Акона в свой угол. Тот усиленно боролся с какой-то непослушной розоватой субстанцией. День прошел в тягостном молчании, хотя через пару часов Акон все же победил и оставшееся время курил, перечитывал отчеты и ругал нерасторопных рядовых. Нанао могла бы заговорить с ним – но вопросов задавать ей больше не хотелось. Капитан Кьораку зря так расхваливал превосходство Нанао: в отличие от нее, та же Мацумото смогла бы разговорить, пожалуй, любого.
Но капитан Кьораку выбрал именно ее – а значит, она должна была действовать. Пару мгновений покрутившись на стуле, Нанао встала и, решительно подойдя к Акону, заглянула через плечо.
- Что ты делаешь?
Акон вздрогнул и медленно повернулся, осторожно придерживая небольшую микросхему. Он выглядел немного удивленным.
- Тебе интересно? – спросил он.
- Конечно, - не моргнув глазом, соврала Нанао. – Ведь я хочу поучиться у тебя.
Акон неопределенно хмыкнул и отвернулся. Нанао никогда не была хорошей актрисой.
- Я пытаюсь разработать третий глаз, - неожиданно ответил Акон через несколько минут, когда Нанао уже отошла и вернулась к своим записям. – На непостоянной основе. Это было бы удобно: отправляешься на задание – активируешь третий глаз, например, на затылке. Можно не бояться нападения со спины.
Нанао замерла. Подобное могло привидеться ей разве во сне – безупречная защита от недоброжелателей, подкрадывающихся со спины. А в Двенадцатом отряде это считалось возможным.
Двенадцатый отряд не верил в сказки – он старался воплотить их в жизнь.
- Это и есть глаз? – спросила Нанао, снова подходя ближе. Перед Аконом в небольшой стеклянной коробке в воздухе колыхалось нечто. Небольшой сгусток энергии на первый взгляд напоминал головастика, но, приглядевшись, Нанао различила почти оформившийся зрачок, мутноватую радужку и что-то, похожее на оборванные мышцы. Это было настолько необычно и завораживающе, что Нанао могла бы смотреть на странное существо вечно – но Акон открыл коробку, засунул руку внутрь и невозмутимо ткнул пальцем прямо в глаз существу. То взвизгнуло и упало на пол коробки.
- Плохой образец, - покачал головой Акон, словно размышляя вслух. Увидев, что Нанао за ним наблюдает, он пояснил: - Слишком хрупкий. Видишь, я просто в него ткнул, и он умер. А если в глаз попадет стрела? Я бы предпочел, чтобы она отскочила.
Нанао слушала, открыв рот: отскочила? Стрела отскочила от глаза?
Но Акон оставался настолько невозмутимым и день за днем возился с новыми образцами, пытая их всевозможными способами, что в груди Нанао начала расти уверенность: он добьется своего.
*
За последнюю неделю капитан Кьораку не раз пытался остаться с Нанао наедине: расспросить лично, как продвигается ее маленькое расследование, узнать, не нужна ли помощь и, конечно, не обижают ли ее, но Нанао использовала уже все возможные уловки, чтобы не попадаться ему на глаза.
Последние три дня она не ночевала в своей комнате, предпочитая проводить время у Мацумото.
- Настойчивый ухажер? – понимающе спросила Мацумото, пропуская еена порог. – Я бы на твоем месте так не торопилась сбегать.
Нанао ответила что-то невнятное, и Мацумото больше не задавала вопросов. Нанао ни за что бы не призналась, но она была ей благодарна.
Не то чтобы Нанао было что скрывать – просто она больше не ощущала в себе прежней уверенности и не хотела представать перед капитаном в таком жалком виде. Мысли путались, как клубки ниток, оставленные в одной корзине, сплетались в неразрубаемые узлы, не давали покоя и мешали спокойно спать. Нанао не находила себе места и не понимала, почему: ее дни протекали настолько обыденно, что любой бы на ее месте наверняка уже умер от скуки. Лаборатории, новые опыты Акона, крики капитана Куроцучи, холодность лейтенанта Куроцучи – все было как всегда, с той лишь разницей, что Нанао научилась передвигаться по территории Двенадцатого отряда без провожатых и, проявив прилежность, удостоилась чести фиксировать ход экспериментов Акона на бумаге, а иногда – подавать ему реактивы и оборудование.
Еще реже – поддерживать беседу о погоде или новостях с первой полосы «Сейрейтейского вестника».
Акон по-прежнему словно не доверял ей, но в его взгляде стали проскальзывать новые эмоции – а может, это Нанао все неверно поняла с самого начала. Высокомерие оказалось осторожностью, равнодушие – неэмоциональностью, предвзятость – требовательностью.
- У тебя хорошо получается, - сказал Акон ей на восемнадцатой попытке расплавить реактив в пробирке. – Молодец.
Восемнадцатая попытка действительно вышла удачной – и если от кого-нибудь другого подобную реплику Нанао сочла бы неприкрытым сарказмом, то от Акона подобные слова звучали искренним одобрением.
Да, определенно все дело было в Аконе.
- В моей жизни до Двенадцатого отряда не было ничего интересного, - неопределенно пожал он плечами на вопрос Нанао неделю назад. – Считай, что она началась, когда я оказался здесь.
Да, так все и было. Двенадцатый отряд стал для Акона смыслом жизни – Нанао читала это в его глазах, слышала в нотках голоса, видела по тому, с каким рвением и критицизмом он относится к работе. Не понимала только одного: почему? Почему Акон смирился с вечным недовольством капитана Куроцучи и безжизненностью обстановки, почему отрекся от всех радостей жизни и практически похоронил себя заживо в глухих холодных лабиринтах? Каждый раз, как Нано оказывалась там, озноб пробирал ее едва ли не до костей.
Наверное, ни на один вопрос в жизни Нанао не хотела знать ответа так сильно, как на этот. И она спросила.
- Я лабораторная крыса, - усмехнулся Акон. – Тебе все это кажется непонятным и скучным? Кажется, что гораздо веселее проводить свободное время в ЖАШ. Я понимаю тебя, наверное, посиделки с друзьями – это действительно весело.
Акон давно занялся своими делами, а Нанао сидела с идеально ровной спиной, словно проглотив указку, и не смела шелохнуться. Уши и щеки лихорадочно пылали: то ли от смущения за некорректный и оскорбительный вопрос, то ли от того, что, подойдя во время разговора ближе, Акон положил руку ей на плечо.
Еще каких-то пару месяцев назад Нанао отмела бы второй вариант как несущественный и даже порочащий ее честь лейтенант. Сейчас она уже не была уверена.
Кажется, так чувствуют себя подростки: резкая смена настроений, ощущение то нестерпимого жара, то холода, неуверенность в себе, смятение в мыслях, буйство гормонов – сама Нанао не помнила, но осознавала, что с ней происходит нечто похожее.
Мацумото, проходившая по коридору, на несколько мгновений остановилась, но потом пошла дальше – а Нанао едва не разучилась дышать. Что бы она сказала Мацумото, зайди та в комнату и увидь Нанао, захлебывающейся злыми слезами? И как Нанао после этого смотрела бы ей в глаза?
Можно было бы сказать, что это аллергия на один из препаратов, с которыми довелось работать в Двенадцатом отряде. Возможно, Мацумото бы поверила, а Нанао осталась наедине со своей ложью.
У нее никогда не было аллергии. Разве что на жестокость, обман и предательство – но почему Нанао вообще считала, что Акон чем-то обязан ей? Почему ее вообще интересует то, что происходит в чужой жизни за закрытыми дверями?
На территории Двенадцатого отряда происходило недопустимое. Нанао должна была сразу доложить капитану Кьораку, но вместо этого стояла и смотрела, задыхаясь от стыда, смущения и еще чего-то – темного, жаркого, разливающегося по всему телу. Три дня назад она пришла в лабораторию раньше обычного, но так и не решилась повернуть дверную ручку – вместо этого бросилась в тень, прижалась к стене и смотрела, смотрела, смотрела.
Она не была первой. Лейтенант Куроцучи – а отныне Нему, просто Нему – и Акон пришли раньше. А может быть, они и не уходили и просто продолжали то, чем занимались ночью.
Нему сидела на краю стола, плотно обхватив бедра Акона ногами и стонала, почти не скрываясь, запрокидывала голову и обнажала бледную шею, подставляя ее под поцелуи Акона – грубоватые, неловкие. Нанао ловила каждый – включая последний, когда, застонав особенно протяжно, Акон разжал объятья и отстранился от Нему.
Они не спеша оделись и вышли из лаборатории – не заметив Нанао.
*
- Я чем-то тебя обидел? – спросил Акон, внимательно глядя на Нанао. Они не разговаривали уже несколько дней, ограничиваясь фразами приветствия или прощания, и молчание в лаборатории становилось все тягостнее.
- Все в порядке, - отчеканила Нанао, особенно резко поднося пробирку с реактивом к спиртовке.
- Мне все же кажется, что нет, - задумчиво ответил Акон и подошел ближе, снова положив ладонь Нанао за плечо. – Ты о чем-то хочешь мне рассказать?
Гордость говорила Нанао, что она не должна поддаваться на подобные уловки. Она должна быть выше этих мелочных страстей, должна держать голову высоко поднятой и не размениваться на подобные…
Она должна быть более внимательна – и тогда больше не одна пробирка, которую нужно держать над горелкой дольше пары секунд, не раскалится докрасна и не лопнет от ее невнимательности.
Нанао поздно спохватилась, что не спросила, что за вещество она разогревает – кажется, оно было синеватым, но сейчас первоначальный цвет установить было уже невозможно: серебристая пыль взметнулась над осколками плотным округлым облаком.
Нанао вдохнула ее прежде, чем услышала предупреждающий выкрик Акона.
Мир погрузился во тьму. Нанао показалось, что когда-то она уже была здесь раньше – именно в этой темноте, уже испытывала ровно такое же ощущение тепла и всеобъемлющей тоски: словно что-то дорогое, нежное и теплое, что долгое время питало и дарило любовь и нежность, отсекли одним резким движением, отбросили на расстояние, которое невозможно преодолеть. Возможно, это был момент смерти Нанао в Мире живых. Возможно – момент ее рождения.
Темнота не была абсолютной. У нее словно было собственное тело, живое, мягкое и текучее, оно обвилось вокруг Нанао кольцами, сжимало их все туже, и ни один вздох, ни одна искра света не могли прорваться сквозь эту преграду. Воздух выходил из легких неровными точками, со странным шипением, и хотя Нанао не делала нового вдоха – просто не могла, – на его место приходила темнота, точно такая же, как была снаружи. Новое мгновение – новый глоток темноты, Нанао упивалась ей, чувствуя, как та заполняет пустоту внутри, те зияющие дыры, что остались в сердце после сотен тысяч прожитых лет. Новое сердце билось ровно и быстро, оно было округлым, упругим и горячим, Нанао чувствовала его жар и отчаянно хотела к нему прикоснуться. Это не казалось сложным – достаточно лишь протянуть руку и погрузить ее в отяжелевшее тело.
Ощущения изменились. Нанао пропустила момент, когда – да это было уже не так важно; сейчас она, жадно, словно путник, выбравшийся из пустыни, хватает ртом родниковую воду, хватала ртом темноту, упивалась ей, заходилась восторгом при мысли, что та течет по ее подбородку и шее, затекает за воротник – и падала, падала в приветливо распахнувшую розоватую пасть бездну.
Без дна, без боли, без жизни.
Нанао сама почти стала темнотой: с неохотой разомкнув веки, они увидела – хотя вокруг не было ни единого источника света, и она, скорее, просто знала, – как кожа на ее руках неспешно темнеет, словно Нанао окунулась в озеро густых чернил.
Идеальная маскировка. Полное слияние с пустотой.
Нанао уже видела, как она, став частью чего-то огромного, непоколебимого и могущественного, разделяет и властвует: смотрит чужими глазами на мелкие дрязги и незначительные печали, не стоящие внимания моменты счастья, которыми живут все души в этом мире. Как, ставших одним из пальцев на гигантской руке, сжимает в кулаке чьи-то судьбы, и, заслышав хруст, разжимает ладонь – с усмешкой на обветренных губах, одной из сотен трещинок на которых она тоже теперь ощущает себя.
Наверное, это и есть Король душ. Наверное, Нанао – избранная.
Любой избранный должен проходить испытания, чтобы доказать свою исключительность – Нанао усвоила это с детства, еще когда, с трудом разбирая по слогам, водила неловкими пухлыми пальцами по пожелтевшим свиткам.
Пустота не говорила, чего именно она хочет, но грудь Нанао начал раздирать страшный кашель, он словно обращал в прах все внутренности и выводил их из легких зловонным прахом. Нанао кашляла, кашляла и не могла остановиться – и уже отчетливо понимала, что провалила испытание и заслужила самую страшную казнь.
Она была готова умереть.
*
Нанао очнулась от поцелуев. Настойчивые, повсеместные, они казались безумным наваждением, но отмахнуться от них не получалось. Неясные силуэты постепенно приобретали форму: странная темная фигура, нависшая над Нанао, оказалась Аконом.
Нанао судорожно вздохнула и перевернулась на бок, снова закашлявшись. Провела рукой по губам – на ребре ладони виднелась серебристая слизь.
- Живая, - тихо сказал Акон, а потом повторил громче: - Живая, живая! – и, повинуясь неясному порыву, прижал Нанао к груди.
Теперь он был целиком ее, принадлежал ей полностью. Акон делал ей искусственное дыхание, он хотел, чтобы Нанао спаслась, обнимал ее, а не Нему. Акон был спасательным кругом, буем, который ограничивал дозволенный простор и удерживал на плаву тех, кто все же решил поспорить с судьбой и рискнул выйти за очерченные рамки. Главное – крепко держаться, и тогда еще одна ничтожная жизнь не закончится, не оборвется по нелепой причине. Нанао не был глупой, определенно, недаром ведь капитан Кьораку не упускал ни одной возможности похвалить ее здравомыслие.
Она будет держаться за Акона из последних сил и никогда его не отпустит.
А еще она уже никогда не будет прежней.
В коридоре раздался шум. Капитан Куроцучи определенно был взбешен: он влетел в лабораторию, топая ногами и яростно вращая глазами. Нанао еще плохо соображала, но поняла, что он ищет ее.
Так и вышло.
- Ах вот ты где! – завопил капитан Куроцучи и, в два прыжка оказавшись рядом с ними, залепил Нанао пощечину.
- Дура, я же говорил, эта девка – дура! – вскричал он еще громче и замахнулся для нового удара.
- Не надо! – второй удар плашмя пришелся по руке Акона, выставленной в предупредительном жесте. Нанао осоловело переводила взгляд с Акона на капитана Куроцучи и не совсем понимала, что происходит. Она все еще полулежала на полу, пытаясь определить, где кончается сон про темноту и начинается реальность.
- Капитан, пожалуйста, не надо, - повторил Акон тихо, но решительно. Нанао не думала, что такое действует на капитана Куроцучи, но случилось чудо – тот фыркнул и отступил.
- Нашелся любовничек, - внезапно захохотал он. – Под твою ответственность. А сам еще долго будешь со мной расплачиваться – мне не нужны проблемы с ее папенькой.
И вышел из лаборатории, громко хлопнув дверью.
Нанао смотрела ему вослед, пока темная фигура окончательно не растаяла в глубине коридора, а потом перевела взгляд на Акона. Тот был напряжен, на его лбу и висках выступила испарина.
Нанао показалось, что это самое прекрасное зрелище, что она когда-нибудь видела.
Акон снова обнял ее – а значит, все было в порядке.
*
Нему зашла в лабораторию так тихо, что Нанао не сразу поняла, что, кроме нее, в помещении есть кто-то еще. А когда опомнилась и обернулась, было уже поздно.
Косоде легко скользнуло с плеч Нему, обнажая ровную белоснежную кожу – словно яркая вспышка света, сверкнувшая сквозь темное глухое покрывало ночи. Нанао даже зажмурилась и отступила на шаг назад, только не знала, отчего: то ли глаза буквально ослепила эта снежная белизна, то ли зрелище было слишком постыдным, слишком неправильным. Возможно, стоило уже давно привыкнуть, ведь в Двенадцатом неправильным было все: и неразговорчивые офицеры, и мрачные своды лабораторий, и странные шутки и грубые пощечины капитана Куроцучи, и отстраненность Акона… И Нему, самой неправильной была Нему.
Только она могла, не смутившись, не отступив, стыдливо прикрывая грудь руками, шагнуть к Нанао почти вплотную и заглянуть ей в лицо своим безучастным, но при этом пронзительным взглядом.
- Хочешь? – спросила Нему почти беззвучно, одними губами, и Нанао не сразу поняла, что ее рука несколько мгновений лежала в чужой ладони, а потом легла на чужую кожу. Нему прижимала пальцы Нанао к груди и смотрела, казалось, прямо в душу, и взгляд ее холодных глаз прожигал в сердце новые дыры.
В который раз Нанао подумалось, что в этих спокойных зеленых омутах плещутся не мирные волны, а злой жидкий азот.
- Хочешь… - протянула Нему – скорее, утвердительно, чем спрашивая.
- Нет! – Нанао словно окатили ледяной водой: перед глазами бешеной круговертью промелькнули события прежней – такой далекой теперь – жизни, а сердце застучало как бешеное, разгоняя кровь по венам. – Нет, Нет! Лейтенант Куроцучи, что вы…
Нанао не помнила, как вырвала ладонь из неожиданно крепкой хватки Нему, как скользнула мимо, легонько оттолкнув ее, как вырвалась из лаборатории, едва не сбив восьмого офицера, заносившего в помещение штатив с пробирками.
Только одна картина стояла перед глазами, как стоп-кадр какого-нибудь фильма: легкое недоумение на лице Нему, которая повернулась вослед Нанао, даже не думая запахнуть косоде, и равнодушный лаборант, даже не обративший внимания на непристойный внешний вид своего лейтенанта.
Нанао казалось, что она готова продать душу за большой сугроб, в который можно окунуться с головой, чтобы хоть немного остудить пылающие щеки и уши.
*
Нанао не боялась непрошеных гостей. Для них у нее всегда наготове был отменный чай или меч – в зависимости от того, кто вздумал пожаловать, и особенно на ночь глядя. Но новых незваных гостей не интересовали ни напитки, ни хороший бой, и Нанао кусала ночами подушку и едва ли не выла, ощущая собственное бессилие. Она не ждала этих снов, не хотела их видеть – но они словно уже жили в ней, только поджидая часа, когда хозяйка закроет глаза.
Сны проникли в ее сознание вместе с серебристой пылью, определенно, и теперь, как ржавчина, медленно разъедали струны ее души – и, Нанао была уверена, на них никогда уже не вышло бы сыграть что-то, кроме душераздирающего скрежета.
А может, это она сама скрежетала зубами, не в силах проснуться, но пытаясь прогнать наваждение?
А может, на самом деле она и не хотела его прогонять? Непрошеные сны были душными, жаркими, они вцеплялись в сонное сознание сотней мелких коготков и царапали, царапали, царапали, пытаясь вскрыть кожу и выпустить то, что под ней. Под кожей у Нанао была темнота – она уже знала это точно. Темнота, которая поселилась в ней после неудачного случая в лаборатории и которую не смог прогнать даже Акон. Темноте нравилось чувствовать себя любимой и нужной, и снова и снова она призывала картины разговора с Нему, только на этот раз Нанао вела себя правильно.
Она больше не убегала – наоборот, старалась делать все как можно медленнее, чтобы в полной мере насладиться новыми будоражащими сознание ощущениями. Тем, насколько бархатистая у Нему кожа, нетронутая шрамами или болезнями – будто нежнейшая водная гладь, на которой нет ни следа ряби. Тем, насколько она белая и тонкая – точь-в-точь рисовая бумага, на которую, неловко повернувшись, разлили чернила – и вот уже сплелась тугая черная коса, которую так и хочется распустить. Тем, насколько выразительные и мягкие у Нему губы – чуть позже их можно будет попробовать на вкус, а пока только предполагать, сладко мучая себя и сгорая от нетерпения.
Не только Нанао сгорала – Нему тоже. Это было видно по чуть порозовевшим щекам, по заблестевшим глазам, по тому, как она чуть покусывает губы, отчего они становятся чуть припухшими и красноватыми, словно готовый распуститься бутон вишни, по тому, как начинает дышать чуть с придыханием.
Нанао сама не знала раньше, что ей может нравиться подобное зрелище, но сомнений не было: ее тело словно жило собственной жизнью. Пальцы лихорадочно блуждали по небольшой крепкой груди, искали набухшие соски, сжимали и терли их – а сознание при этом ловило каждый вздох, каждый полустон Нему, и эти стоны звучали прекрасней, чем самая чистая музыка.
Теперь Нанао понимала Акона, а еще лучше понимала капитана Куроцучи: можно ли, создав совершенство, сдержаться и не коснуться его даже пальцем? Каких усилий это стоит, скольких бессонных ночей в борьбе с вожделением, скольких капель крови из искусанных губ, скольких расцарапанных ран?
Раньше Нанао не верила, что золотое сечение существует, теперь она знала это наверняка.
Естественное желание любого, столкнувшегося с истинной красотой, – обладать ей. Но Нанао не суждено было обладать: стоило лишь потянуться к Нему, приникнуть к ней жадным поцелуем, запустить руку за пояс ее косоде, как приходил хмурый, безжизненный и лишенный всякого смысла рассвет.
*
От желания удавиться спасало только одно: Акон ждал ее всегда - Нанао знала это точно. Она не могла не прийти к нему, и каждое утро силком выволакивала себя из постели и заставляла жить. Нанао не могла его бросить.
А еще больше не могла не спать ночами, задыхаясь от жарких, неприличных картин, пытаться склеить по утрам разбитое сердце и еще долго глушить звуком льющейся воды стоны Нему, гремевшие в ушах почти набатом.
- Ты ее любишь?
- Кого?
- Лейтенанта Куроцучи. – слова давались с трудом, и Нанао договорила фразу почти шепотом, спрятав лицо у Акона на груди. Еще каких-то пару месяцев назад подобные отношения среди офицерского состава, а тем более такие унизительные вопросы казались ей едва ли не главным свидетельством распущенности и клеймом опустившегося человека. Сейчас – самым важным, что вообще может быть в жизни.
- Не знаю, - ответил Акон так искренне, что Нанао хватило бы и этого ответа. Но Акон, задумчиво помолчав, отстранил Нанао от себя, серьезно посмотрел ей в глаза и продолжил:
- Я люблю тебя.
Этих слов было слишком много для одной Нанао - ей показалось: мгновение - и ее сердце разорвется.
Мацумото была без ума от любовных романов. Раз за разом она приносила на заседания ЖАШ ворох карманных книжек в кричащих ярких переплетах, которые для нее проносил с грунта лейтенант Хисаги. Обычно на словах «А что у меня есть!..» заседания ЖАШ и заканчивались, и превращались в море восторженных вздохов и сдавленных всхлипов об ушедшей любви. Нанао была слишком здравомыслящей, чтобы поддаваться всеобщему безумию и неустанно боролась с разлагающей контрабандой – особенно после того неловкого раза, когда одна из книг попала в руки лейтенанта Кусаджиши, а потом перекочевала в библиотеку Одиннадцатого отряда и стала там главной книгой.
И единственной.
Инцидент удалось замять, Мацумото присмирела и предпочла устраивать вечерние чтения для всех желающих у себя, и все было бы прекрасно и правильно, если бы Нанао однажды из чистого любопытства не решила пролистать пару томов конфискованной макулатуры.
Со страниц книг на нее обрушились сонмы стонов, потоки слез и ураганы страсти, и еще несколько ночей Нанао лежала без сна, силясь прогнать из головы всю эту романтическую чушь. Она даже думала, что ей это удалось.
Но сейчас, когда Акон прижимал ее к себе и покрывал жаркими поцелуями ее плечи и грудь, Нанао поняла, как жестоко ошибалась. Наверное, Мацумото и другие смеялись над ней, сочувствуя неопытной дурочке, не знающей, что такое настоящий шквал страстей – но теперь Нанао знала, знала лучше, чем кто-либо еще.
Знала, как прогибается навстречу чужим губам разгоряченное тело, знала, какие вырываются из груди непристойные и сладкие вздохи, знала, какой восторг от осознания собственного бесстыдства обрушивается хлесткой волной на тайных любовников.
Знала, как сладок запретный плод.
Романтическая чушь и любовные шаблоны мешались в голове, пока Акон исследовал ее шею и плечи, мягко покусывал за ухо, ласково водил подушечками пальцев по запястьям, но стоило ему оторваться и наконец – Нанао ждала этого целую вечность, не меньше – прильнуть губами к ее губам, как Нанао забыла самое себя.
Забыла свое имя.
В той бездне, куда они падали с Аконом, им не нужны были имена – там не было даже чинов, званий и прозвищ, там был только абсолютный вакуум, даривший исстрадашимся душам спокойствие и счастье. Нам не нужно было звать, чтобы обрести того, кто уготован тебе судьбой – в эту блаженную пустоту входили сразу парами, чтобы обрести друг друга навечно и никогда не расставаться.
Чувствовать друг друга.
Проникать друг в друга.
Быть друг другом.
В воздух взметнулись листы бумаги – Акон, неловко ли, сознательно, смахнул со стола папку, в которой должен был лежать квартальный отчет о проведенных экспериментах.
- Плевать, - усмехнулся он, когда Нанао инстинктивно рванулась подхватить хоть один листок, и снова увлек ее в поцелуй.
Нанао не думала, что бывает так сладко – и ей тоже стало абсолютно плевать.
Когда она впервые коснулась Акона, то испуганно отдернула руку – не столько потому, что это было недозволено, сколько от неожиданности, что кожа живого существа бывает такой холодной. Уже позже она нашла объяснение – она всегда находила объяснения, ведь без логики мир давно превратился бы в хаос: в лабораториях Двенадцатого было так холодно, словно именно здесь, в бесчисленных катакомбах залегали ледники с девяностопроцентным запасом воды на Земле.
Здесь стыла кровь в венах, по коже бежали мурашки – и не только от холода, но и от общей студеной пустоты в глазах офицеров. Тогда Нанао хотела спросить Акона, как он справляется с этим всепожирающим холодом, но неожиданно заробела – и только посильнее запахнула косоде. Но сейчас она поняла, как.
На самом деле кровь Акона бурлила, как лава в жерле вулкана, и могла согреть не только его, но и Нанао, которая таяла в его объятьях. Но это сейчас – а до этого она просто спала, мимикрировала под всеобщее оледенение, затормаживала реакции Акона, чтобы он не выглядел на фоне бездушных манекенов слишком живым, слишком настоящим. Да, определенно, дело в этом: Нанао была уверена, что капитан Куроцучи не выносит искренность и естественность, предпочитая искусственные копии, покорные его воли. Ему нравится чувствовать себя Творцом, и любая далекая от идеала живая душа со своими недостатками и устремлениями – это вызов его правилам.
Только с Нанао Акон мог быть настоящим. Да, все именно так, Нанао верила – или хотела верить: он не целовал Нему так же страстно, не оглаживал ее грудь и бедра так же бережно, вырывая из ее груди судорожные вздохи, не заставлял так же выгибаться на лабораторном столе, сметая на пол измерительные приборы, отчеты и колбы с прожигающей в полу дыры жижей.
- Что?.. – только и смогла выдохнуть Нанао, когда Акон на мгновение отстранился от нее и снова посмотрел ей в глаза – своим серьезным взглядом, слишком серьезным для той любви, что он дарил Нанао прямо сейчас.
- Ты точно этого хочешь? – спросил Акон.
- Да, - ответила Нанао не раздумывая. Слишком много вопросов – хотя зачем они, когда она сама просительно заглядывает ему в глаза, притягивает для новых и новых поцелуев, гладит по щеке, очерчивает пальцами маленькие рожки. Они казались пугающими только
На первый взгляд, а на самом деле были такими же безобидными, как рожки смешного маленького ягненка.
И кожа на них была тепой и нежной – такой же нежной, как на груди Нему.
Картины из непристойных снов обрушились на Нанао ревущей лавиной, и в тот момент, когда Акон осторожно вошел в нее, придерживая ее бедра на весу, Нанао показалось, что она забыла, как дышать.
Дыхание возвращалось неровными стонами и всхлипами – Нанао слушала себя словно со стороны и не узнавала свой голос. А может, это оттого, что их с Аконом дыхание смешалось, и их голоса звучали почти в унисон. Вопиющая дисгармония, отрезвляющая и помогающая не потерять связь с реальностью.
Первая волна наслаждения прошла по телу Нанао незаметно, как морской прибой ласково наступает, будто проверяя обстановку, чтобы потом вернуться более сильными волнами – набежать на берег как можно дальше – еще и еще, еще и еще. За первой волной пришла вторая, за второй – третья, и Нанао могла только кусать пальцы и сладко дрожать в объятиях Акона, который толкался в нее все глубже и чаще, и дышал все сорванней.
Один. Два. Три.
Два наслаждения сплелись в наивысшей точки, схлестнулись двумя сильными волнами, двумя лопнувшими струнами – и отпустили на волю все сдерживаемые до этого порывы. Несколько мгновений они просто лежали на лабораторном столе, рискуя быть застигнутыми и осмеянными – хотя кому вообще было дело до них двоих.
- Спасибо, - мягко сказал Акон, наконец поднимаясь, и Нанао подняла на него удивленный взгляд. Он все еще гладил ее по груди, легонько описывая круги вокруг сосков, дразня и щекоча, а взгляд его, несколько мгновений назад такой живой и близкий, снова стал затягиваться мутной поволокой.
- Подожди, - Нанао схватила его за рукав прежде, чем Акон окончательно расправил плечи и поправил косоде. Она не знала, что хочет сказать – или что надо сказать, – просто не хотела, чтобы то, что случилось между ними, окончилось так быстро и потонуло в бездонной пасти холодных лабиринтов.
- Через пятнадцать минут капитан ждет мои отчеты по сто сорок восьмому эксперименту, - меланхолично сказал Акон и, бросив быстрый взгляд на Нанао, отвел глаза. – Мне жаль, что я должен уйти так быстро, но еще нужно восстановить образец.
Нанао сидела на лабораторном столе, даже не пытаясь накинуть на плечи хоть что-нибудь, чтобы прикрыть наготу, и безучастно смотрела на зеленоватое пятно на полу. Оно все еще нервно пузырилось, проникая в каменные плиты все глубже, отчаянно цеплялось за жизнь, прогрызало себе путь – а Нанао чувствовала себя препарированной лягушкой, из которой жизнь утекает капля за каплей.
Акон, бросив еще один виноватый взгляд, давно вышел, и коридор понемногу стал наполняться звуками и шумом: происходила пересменка. Нанао все отчетливо видела сквозь стеклянную перегородку – и вместе с тем словно тонула в вязком тумане, испариной осевшем на стекле. Мимо прошел один лаборант со стопкой книг, следом за ним двое тащили на привязи трехголовую псину, замыкала шествие толпа молоденьких лаборанток, торжественно вышагивавших со свежевымытыми пробирками, мензурками и ретортами. Все они скользили по раздетой Нанао безучастными взглядами и, не заостряя на ней особого внимания, шли дальше.
***
- Нанао, ты в порядке? – капитан Кьораку почти кричал, и Нанао невольно вздрогнула, едва не выронив папку с отчетностью за последнюю неделю.
Капитан нагнал ее в коридоре и явно горел желанием пообщаться.
- Я звал тебя несколько раз, ты меня не слышала?
Он никогда не умел считаться с чужими намерениями – и, наверное, это Нанао не любила в нем сильнее всего.
- Все замечательно, отчет будет через полтора часа, – отчеканила она с легким поклоном и попыталась было уйти, но на несколько мгновений замешкалась: не смогла вспомнить, в какую сторону шла. Драгоценное время было упущено: капитан схватил ее за запястье и мягко, но властно заставил остановиться.
- Хорошо, приноси отчет, и пусть он будет последним.
Нанао показалось, что она ослышалась.
- Но как же…
- Нанао, - капитан Кьораку не дал ей договорить. На его лице читались такие унизительные печаль и сострадание, что Нанао отпрянула, словно от отвращения.
- Ты места себе не находишь, - капитан вздрогнул от удивления, но быстро справился с собой и продолжил, по-прежнему крепко сжимая запястье Нанао. На какое-то мгновение ей показалось, что она как птица, запертая в клетке: не спастись, не вырваться. – Ты с каждым днем все бледнее. Взгляд то затравленный, то холодный, как у девчонки Маюри. Я не узнаю тебя. Где моя милая маленькая Нанао, которая отчитывает меня за мои провинности? Вчера младшие офицеры двигали стол и проломили четыре стены, но ты даже не заметила – судя по тому, что сейчас прошла через одну из дыр. Нанао, это из-за этого парня из двенадцатого, Акона? Маюри давно отпускает об этом недвусмысленные шуточки, но я ему не верил. Старался не верить.
Нанао на мгновение замерла – ее будто ударили под дых рукоятью меча.
- Капитан Кьораку! – вскрикнула она, грубо вырывая руку из хватки капитана. – Что вы себе позволяете?! Это недопустимо! Разве я дала вам повод сомневаться во мне! Все остальное, не касающееся поручения, – мое личное дело, и вы не имеете права, пользуясь статусом, совать свой нос куда не следует!
Смысл сказанного доходил до Нанао медленно, слишком медленно – как в летний день стекает по пальцам лейтенанта Кусаджиши растаявшее мороженое. За подобную неучтивость Нанао следовало бы немедленно проводить в карцер, а еще лучше в Улей на пару десятков лет, где она навсегда разучилась бы грубить – при условии, что ее язык после этого вообще остался бы при ней.
Но капитан Кьораку всегда все делал не по правилам.
Да, именно это постоянно раздражало Нанао – в числе прочего.
- Знаешь, - тихо сказал он, обходя Нанао и приближаясь к окну, - мне кажется, что я отправил свою девочку в гиблое место. И теперь она тоже погибнет.
Что-то кольнуло Нанао в области сердца, и она потянулась было к своему капитану – положить руку на плечо, погладить щетинистую щеку, накрутить на пальцы колечки непослушных волос, все как раньше, – но в последний момент вспомнила о липкой темноте, лизавшей ее ладони. Тогда Нанао не чувствовала, но была уверена, что темнота пахнет как деготь.
Вряд ли капитану Кьораку это понравится.
- Простите, капитан, - пробормотала Нанао. – Я обидела вас, нагрубила, я была неправа.
- Пусть это будет нашим маленьким секретом, - ответил капитан Кьораку, не оборачиваясь, и вдруг невесело усмехнулся:
- Если я попрошу тебя не возвращаться туда больше, ты не послушаешь?
- Да, - честно ответила Нанао. Смысла врать не было.
Внезапно капитан Кьораку обернулся и посмотрел на нее долгим незнакомым взглядом. Нанао заранее знала, что он скажет, – и леденела от ужаса, не слушая, но читая слова по губам, пока он произносил:
- А если это будет приказ? – и повторил: - Это приказ, Нанао.
Когда к Нанао вернулось самообладание, капитан уже направлялся по коридору вверх, к открытой галерее – кажется, к нему должны были прийти с визитом капитаны Кучики и Ооторибаши, чтобы обсудить совместные учения. А может быть, это было вчера, или должно было случиться через два дня, или на следующей неделе – впервые за всю жизнь Нанао не знала точно. Сейчас она знала точно только одно: плечи капитана снова опущены, будто он несет на них тяжесть целого мира.
Он даже не попытался добиться от нее подтверждения или хоть какого-нибудь ответа – просто развернулся и пошел. Капитан доверял ей так, как Нанао не доверяла самой себе.
Особенно самой себе.
Вздохнув, она взглянула в окно: рядовые закончили со столами и взялись за шкафы – об этом свидетельствовала пара внушительных вмятин на воротах в казармы. А может быть, эти вмятины были всегда, просто раньше Нанао их не замечала.
Отряхнув с косоде невидимые пылинки, она ускорила шаг – Акон уже наверняка заждался.
Автор: Rudaxena
Иллюстратор: Юлий Викторович
Персонажи/Пейринг: Акон/Нанао, Нанао/Нему, упоминается АконНему, МаюриНему, намек на Акон/Нанао/Нему
Тип: гет, фемслэш
Рейтинг: R
Жанр: драма, хоррор, сюр
Размер: миди, ~ 10 тыс. слов
Саммари: Нанао всегда казалось, что в Двенадцатом отряде творятся темные дела. Слишком тяжелые взгляды у офицеров, служащих под началом Маюри, слишком отрешенный вид, слишком странное отношение к боли. Исключение - Акон: Нанао кажется, что его еще можно спасти.
Примечания: фанфик написан на Bleach MiniBang-2015
Предупреждения: без ХЭ
По техническим причинам иллюстрации будут позже.
Восстановительные работы в Готее достигли практически вселенских масштабов и, выходя какого-нибудь кабинета по поручению, Нанао уже не была уверена, что, вернувшись, застанет его на месте.
Сегодня с утра разбирали завалы на чердаках и красили крыши и стены – и, хотя на улице был ощутимый ветер, а окна были раскрыты настежь, вокруг пронзительно пахло краской. Нанао искренне не понимала, почему капитан, с утра занимавшийся разбором отчетов, до сих пор не потерял сознание, а вместо этого по привычке пытался заигрывать с ней.
- Ты с каждым днем все краше, как распускающийся молодой бутон!
Нанао не уставала удивляться, как капитан Кьораку, потерявший один глаз, переживший гибель сотни друзей и товарищей и похоронивший капитана Укитаке, ухитряется при желании выглядеть шаловливым, словно молодой горный козел.
За это она его и любила.
- Только без рук! – строго прикрикнула Нанао, уворачиваясь от дружелюбного щипка за ягодицу. Несколько секунд капитан старательно изображал искреннейшую обиду, но когда этот маленький ритуал был с честью выполнен, грустно улыбнулся и вздохнул.
Нанао уже было развернулась и собиралась уходить, но этот вздох заставил ее остановиться.
- Капитан?.. – как только улыбка сошла с его лица, капитан Кьораку словно весь потяжелел, прогнулся под невидимым грузом. Нанао ненавидела это зрелище, и ей стало мучительно стыдно. В следующий раз она позволит капитану щипать ее сколько угодно, а может, даже положить голову ей на колени – лишь бы с его лица не спадала эта безмятежная маска и не открывались настоящие черты: изъеденная печалями, ожогами и морщинами кожа, усталые, беспокойные глаза, растрескавшиеся бледные губы.
Каждый раз Нанао обещала себе быть с ним поласковее, но снова и снова попадалась на удочку самообмана и верила, что веселый распущенный капитан – это правда, все встало на свои места и больше не изменится.
- Не грусти, Нанао, все проходит, и это пройдет, - мягко сказал капитан Кьораку, поймав ее взгляд. – Скоро все образуется, и мы заживем лучше прежнего. Но я определенно буду чувствовать себя лучше, если перед сном ты споешь мне колыбельную!
- Только через мой труп, - отрезала Нанао, и капитан довольно рассмеялся.
- Хоть что-то в этой жизни остается неизменным! Остальные капитаны определенно должны мне завидовать. Разве можно доверить дело первостепенной важности Абараи? Или Мацумото?..
- Для меня есть задание? – на мгновение Нанао показалось, что она ослышалась. Последнее время – ей казалось, что пару тысяч лет, не меньше – в Готее не происходило ничего. Даже одиннадцатый отряд вел себя на удивление тихо: какая-то пара-тройка драк за месяц. Все устали и были вымотаны ежедневными восстановительными работами, и Нанао казалось, что все жители Сейрейтея будут латать дыры на своих и чужих жизнях ближайшую вечность.
- Не скажу, что с охотой отправляю тебя, Нанао, но лучшего исполнителя не найти. Я бы сам взялся, но, боюсь, Маюри слишком быстро меня рассекретит, - усмехнулся капитан Кьораку.
- Неприятности в Двенадцатом? – собственный голос показался глухим и одновременно резким. Она всегда недолюбливала Двенадцатый отряд, но неприятное тянущее чувство, внезапно заворочавшееся в груди, определенно было связано не с этим. Если с Одиннадцатым отрядом – теоретически – еще можно было договориться, пусть даже грязными уловками вроде связки бананов для лейтенанта Кусаджиши, то Двенадцатый был чем-то вроде пороховой бочки. Всегда – и особенно сейчас.
Сейчас каждый был занят своим – и вместе с тем общим – делом: перерасти прошлое, пропустить его сквозь себя, забыть и жить дальше. Готей словно слился в едином порыве – во всяком случае Нанао на своей памяти не могла привести ни одного похожего примера. Но чем ярче становится круг света, тем чернее становится тьма на его краях – тьма, в которой таился Двенадцатый отряд. Нанао не доводилось бывать в его лабиринтах или, вернее сказать, катакомбах, но из того, что она видела во время визитов с капитаном Кьораку, из того, о чем была наслышана, она составила себе представление как о месте, где творятся все самые страшные вещи этого мира. Хотя нет, не верно, Двенадцатый отряд и был полноценным миром, которые населяли отчужденные люди, больше похожие на манекенов, и единственные искры, которые плясали в их глазах – отблески от очередной проведенной со взрывом реакции. Для тех, в чьих жилах течет ледяная вода вместо крови, нет моральных рамок, нет пределов жестокости и беспристрастному любопытству. Взять хотя бы лейтенанта Куроцучи: что за безжизненный вид, что за отстраненность во взгляде? Поначалу Нанао казалось, что лейтенант Куроцучи видит что-то такое, что не доступно глазу обычного человека, но время шло, и ничего не менялось, никакие невидимые чудовища не набрасывались со спины, не вгрызались в горло. Все просто приняли воспитанницу капитана Куроцучи такой, какая она есть – красивая кукла, которая неожиданно обрела душу и еще не поняла, что с ней делать.
Конечно, не исключено, что такой лейтенанта Куроцучи воспринимала только Нанао, погрязшая в собственных предубеждениях, но гораздо приятней было думать, что весь Готей с ней полностью солидарен.
Что творилось в голове капитана Куроцучи и в лабораториях Двенадцатого отряда сейчас, когда внимание к ним поутихло? Нанао не была уверена, что хочет знать.
- В Двенадцатом отряде пропадают люди, - произнес капитан Кьораку медленно, словно осторожно пробуя каждое слово на вкус. – Я не могу утверждать, потому что не знаю точно, но по моим источникам около двадцати офицеров никто не видел уже около полугода. Их нет среди погибших, их не отправляли в Улей, не казнили, не переводили в другие отряды. Они не поступали в Четвертый отряд, не числятся в списках беглецов или предателей – я запросил у Маюри всю отчетность. Их просто нет.
- Вы думаете, что?.. – Нанао не договорила; воображение уже рисовало ей страшные сцены пыток в катакомбах Двенадцатого отряда, а капитан Куроцучи стоял в озере крови и демонически хохотал своим скрипучим, похожим на птичий клекот, смехом.
- Я ничего не думаю, - покачал головой капитан Кьораку. – Я хочу знать наверняка. Маюри, когда я вызвал его на разговор, разразился проклятиями и так ничего мне и не сказал – ну да я особо на это и не рассчитывал. Он утверждает, что все его люди на месте, но, если мне кажется, что их не хватает, я могу пожертвовать пару десятков своих офицеров для его анатомического театра.
- Возмутительно!.. – у Нанао даже перехватило дыхание от злости. Как капитан Куроцучи посмел так разговаривать с Главнокомандующим! Почему он все еще не предстал перед судом за свои слова? Кем он возомнил себя…
- Нанао, - примирительно поднял руки капитан Кьораку. – Не принимай все так близко к сердцу. К этому вопросу лучше подойти с трезвой головой. Конечно, Двенадцатый отряд – это владения Маюри, но я не могу сидеть спокойно, когда там творится черти что. И я хочу, чтобы ты мне помогла.
- Слушаю, капитан.
- Ты немного поработаешь в Двенадцатом и постараешься узнать, что там происходит.
Нанао замерла. Не то чтобы предложение ее испугало – нет, скорее удивило, как удивил бы капитан Кучики, решивший поиграть с лейтенантом Кусаджиши в догонялки.
- Капитан, вы уверены? Может, гораздо проще потребовать у капитана Куроцучи объяснений? Устроить собрание, пригласить всех старших офицеров…
- Маюри слишком умен, а еще он подозрителен и хитер. Не стоит его недооценивать, - отмахнулся капитан Кьораку. – Если я вызову его на официальное разбирательство, он постарается сделать так, чтобы мы ни нашли в его лабораториях ни единого свидетельства нарушений. Проще все уничтожить, а потом создать заново, чем вернуться в Улей – и уже навсегда, ведь правда? – он легко улыбнулся.
- Вы правы, капитан, - Нанао сглотнула и провела языком по пересохшим губам. Она не боялась, нет. Просто даже представить не могла, что ее ждет.
И как встретит ее капитан Куроцучи.
***
- Делать мне больше нечего, нянчиться с твоей молокосоской! – выплюнул капитан Куроцучи, когда все возможные аргументы были исчерпаны и не произвели на капитана Кьораку ни малейшего впечатления.
Капитан Куроцучи говорил много, очень много, ругался, угрожал и причитал – Нанао не смогла бы повторить его тираду, потому что где-то на середине монолога перестала слушать. Ее внимание захватили странные аппараты, громоздившиеся по первой лаборатории от пола до потолка; некоторые из них стыдливо выглядывали даже из вентиляционных отверстий и горшков с цветами.
Капитан Кьораку поднял Нанао ни свет не заря и, ласково придерживая под локоть, лично проводил до Двенадцатого отряда. Сказать, что капитан Куроцучи был удивлен, когда на пороге у него возникли непрошенные посетители, значит ничего не сказать: он рвал и метал, изредка поправляя сползавшее косоде – спросонья оделся кое-как, – разбил несколько пробирок с вонючими жидкостями и даже порывался выбросить в окно подвернувшегося под руку рядового.
- И я не потерплю, чтобы какая-то дура!..
- Достаточно, - капитан Кьораку сердито поднял руку, и капитан Куроцучи утих, только глаза его буравили непрошеных гостей взглядом, полным ненависти и злобы. Капитан Кьораку выдержал паузу и продолжил прежним добродушным тоном:
- Ну, Маюри, чего тебе стоит? Это перспективное направление сотрудничества между отрядами! Инновационная программа обогащения опытом! Только представь: внезапно возникнет острая необходимость в обученных людях – а тут моя милая Нанао! И не только она, сейчас мы отработаем процесс, а потом я отправлю к тебе целую группу перспективных офицеров.
- Да гореть им в аду, - процедил Маюри еле слышно. Капитан Кьораку сделал вид, что не заметил.
- Естественно, программа работает, так сказать, в оба конца. Буду ждать от тебя список офицеров, которых я с радостью приму на обучение в свой отряд.
- Как-нибудь обойдусь.
- Тогда по рукам, - просиял капитан Кьораку.
Вот и все, с этого момента Нанао официально была зачислена в штат Двенадцатого отряда на испытательный срок. Нанао не думала, что все обойдется малой кровью, и капитан Куроцучи действительно согласится. А может, и надеялась на это. Хотя что он мог противопоставить Главнокомандующему? Бить по руке, которая тебя кормит, - это не метод капитана Куроцучи. Он предпочитает действовать куда тоньше.
- Если твоя девчонка сунет руку в кислоту или выпьет экспериментальный образец, я умываю руки, - выплюнул им вослед капитан Куроцучи, подтверждая догадку Нанао.
- Нанао – умная девочка, - ответил капитан Кьораку таким тоном, что стало ясно: в случае чего капитан Куроцучи ответит головой.
На том и порешили.
*
- Доброе утро, - поприветствовала Акона Нанао и, не дожидаясь ответа, прошла на свое место. Она давно перестала ждать проявлений какой-то учтивости от представителей Двенадцатого отряда: все они были поглощены работой – или, вернее, собой – настолько, что не обращали внимания ни на что вокруг. Спустя какое-то время Нанао начала понимать, почему: к концу первого месяца своей «обучающей программы» она уже не ориентировалась, сколько времени прошло, и понимала, что пора возвращаться к капитану Кьораку, только когда тот посылал за ней адскую бабочку.
Лаборатории располагались преимущественно на нижних этажах – подальше от любопытных глаз – и уже то, что Нанао допустили туда, капитан Кьораку считал огромной удачей. В отличие от Нанао: в этих узких темных коридорах без окон, небольших комнатах, отгороженных друг от друга стеклянными перегородками, она чувствовала себя подопытной зверушкой. Двенадцатый отряд все больше напоминал ей лабиринт: если бы ее оставили здесь без проводника, она никогда бы не нашла дорогу обратно. Возможно, капитан Куроцучи на это и рассчитывал.
Но Акон встречал ее и провожал, а если не мог оторваться сам, просил кого-нибудь его подменить – и это значило, что он занят настолько, что не видит и не слышит ничего, кроме очередного эксперимента.
Рядовой вежливо поклонилась и пошла по своим делам, а Нанао уселась на высокий стул неподалеку от Акона и принялась наблюдать за ним. Делать все равно было нечего: ее не подпускали даже к мензуркам, не давали в руки ни одного, даже самого безобидного, реактива – словно одно ее прикосновение могло навредить чистоте эксперимента.
Нанао оставалось только целыми днями скучать, пытаться разобрать хоть что-нибудь в валявшихся повсюду отчетах и строить планы, как выведать у Акона информацию, ради которой капитан Кьораку обрек ее на это бездействие.
Пока выходило плохо: сама она не могла без посторонней помощи найти даже уборную, а Акон был настолько неразговорчив, что Нанао, пожалуй, было бы более комфортно проводить время в обществе деревянного истукана.
- Добро пожаловать, - сказал Акон Нанао в первый день так враждебно, что она решила: они никогда не найдут общий язык.
Да и с чего бы? Они были знакомы и раньше, но дальше безразличного приветствия дело никогда не заходило. Ни общего круга интересов, ни общих знакомых, ни общих целей в жизни – совершенно разные люди из разных миров. Бледный, меланхоличный и невозмутимый Акон казался Нанао высокомерным и черствым, а нелепые рога придавали ему окончательно безумный вид. Хотя Нанао пора было бы привыкнуть: два ряда маленьких рожек ни шли ни в какое сравнение с нелепыми модификациями тела, на которые она наталкивалась то тут, то там. Хвосты, лишние пальцы, звериные клыки, шипованные хребты, звериные когти – это далеко неполный список отклонений, который Нанао ответственно заполняла, мысленно содрогаясь над каждой новой строчкой. Хотя встречалось и более невинное, например, уродливые шрамы, как у офицера Канзаки. Неровный сизый бугор пересекал ее горло и скрывался в вырезе косоде – спереди и сзади. Офицер Канзаки была едва ли не самым приветливым и отзывчивым человеком в Двенадцатом отряде и не раз провожала Нанао на ее рабочее место. Именно поэтому Нанао однажды решилась спросить:
- Серьезное сражение? – и выразительно показала глазами на шрам.
Канзаки уставилась на нее непонимающим взглядом, а потом расхохоталась:
- Нет, я просто пыталась вживить себе крылья. Неудачно.
Нанао понимающе кивнула, с трудом сдерживая тошноту, и, поблагодарив Канзаки, поскорее прошмыгнула мимо Акона в свой угол. Тот усиленно боролся с какой-то непослушной розоватой субстанцией. День прошел в тягостном молчании, хотя через пару часов Акон все же победил и оставшееся время курил, перечитывал отчеты и ругал нерасторопных рядовых. Нанао могла бы заговорить с ним – но вопросов задавать ей больше не хотелось. Капитан Кьораку зря так расхваливал превосходство Нанао: в отличие от нее, та же Мацумото смогла бы разговорить, пожалуй, любого.
Но капитан Кьораку выбрал именно ее – а значит, она должна была действовать. Пару мгновений покрутившись на стуле, Нанао встала и, решительно подойдя к Акону, заглянула через плечо.
- Что ты делаешь?
Акон вздрогнул и медленно повернулся, осторожно придерживая небольшую микросхему. Он выглядел немного удивленным.
- Тебе интересно? – спросил он.
- Конечно, - не моргнув глазом, соврала Нанао. – Ведь я хочу поучиться у тебя.
Акон неопределенно хмыкнул и отвернулся. Нанао никогда не была хорошей актрисой.
- Я пытаюсь разработать третий глаз, - неожиданно ответил Акон через несколько минут, когда Нанао уже отошла и вернулась к своим записям. – На непостоянной основе. Это было бы удобно: отправляешься на задание – активируешь третий глаз, например, на затылке. Можно не бояться нападения со спины.
Нанао замерла. Подобное могло привидеться ей разве во сне – безупречная защита от недоброжелателей, подкрадывающихся со спины. А в Двенадцатом отряде это считалось возможным.
Двенадцатый отряд не верил в сказки – он старался воплотить их в жизнь.
- Это и есть глаз? – спросила Нанао, снова подходя ближе. Перед Аконом в небольшой стеклянной коробке в воздухе колыхалось нечто. Небольшой сгусток энергии на первый взгляд напоминал головастика, но, приглядевшись, Нанао различила почти оформившийся зрачок, мутноватую радужку и что-то, похожее на оборванные мышцы. Это было настолько необычно и завораживающе, что Нанао могла бы смотреть на странное существо вечно – но Акон открыл коробку, засунул руку внутрь и невозмутимо ткнул пальцем прямо в глаз существу. То взвизгнуло и упало на пол коробки.
- Плохой образец, - покачал головой Акон, словно размышляя вслух. Увидев, что Нанао за ним наблюдает, он пояснил: - Слишком хрупкий. Видишь, я просто в него ткнул, и он умер. А если в глаз попадет стрела? Я бы предпочел, чтобы она отскочила.
Нанао слушала, открыв рот: отскочила? Стрела отскочила от глаза?
Но Акон оставался настолько невозмутимым и день за днем возился с новыми образцами, пытая их всевозможными способами, что в груди Нанао начала расти уверенность: он добьется своего.
*
За последнюю неделю капитан Кьораку не раз пытался остаться с Нанао наедине: расспросить лично, как продвигается ее маленькое расследование, узнать, не нужна ли помощь и, конечно, не обижают ли ее, но Нанао использовала уже все возможные уловки, чтобы не попадаться ему на глаза.
Последние три дня она не ночевала в своей комнате, предпочитая проводить время у Мацумото.
- Настойчивый ухажер? – понимающе спросила Мацумото, пропуская еена порог. – Я бы на твоем месте так не торопилась сбегать.
Нанао ответила что-то невнятное, и Мацумото больше не задавала вопросов. Нанао ни за что бы не призналась, но она была ей благодарна.
Не то чтобы Нанао было что скрывать – просто она больше не ощущала в себе прежней уверенности и не хотела представать перед капитаном в таком жалком виде. Мысли путались, как клубки ниток, оставленные в одной корзине, сплетались в неразрубаемые узлы, не давали покоя и мешали спокойно спать. Нанао не находила себе места и не понимала, почему: ее дни протекали настолько обыденно, что любой бы на ее месте наверняка уже умер от скуки. Лаборатории, новые опыты Акона, крики капитана Куроцучи, холодность лейтенанта Куроцучи – все было как всегда, с той лишь разницей, что Нанао научилась передвигаться по территории Двенадцатого отряда без провожатых и, проявив прилежность, удостоилась чести фиксировать ход экспериментов Акона на бумаге, а иногда – подавать ему реактивы и оборудование.
Еще реже – поддерживать беседу о погоде или новостях с первой полосы «Сейрейтейского вестника».
Акон по-прежнему словно не доверял ей, но в его взгляде стали проскальзывать новые эмоции – а может, это Нанао все неверно поняла с самого начала. Высокомерие оказалось осторожностью, равнодушие – неэмоциональностью, предвзятость – требовательностью.
- У тебя хорошо получается, - сказал Акон ей на восемнадцатой попытке расплавить реактив в пробирке. – Молодец.
Восемнадцатая попытка действительно вышла удачной – и если от кого-нибудь другого подобную реплику Нанао сочла бы неприкрытым сарказмом, то от Акона подобные слова звучали искренним одобрением.
Да, определенно все дело было в Аконе.
- В моей жизни до Двенадцатого отряда не было ничего интересного, - неопределенно пожал он плечами на вопрос Нанао неделю назад. – Считай, что она началась, когда я оказался здесь.
Да, так все и было. Двенадцатый отряд стал для Акона смыслом жизни – Нанао читала это в его глазах, слышала в нотках голоса, видела по тому, с каким рвением и критицизмом он относится к работе. Не понимала только одного: почему? Почему Акон смирился с вечным недовольством капитана Куроцучи и безжизненностью обстановки, почему отрекся от всех радостей жизни и практически похоронил себя заживо в глухих холодных лабиринтах? Каждый раз, как Нано оказывалась там, озноб пробирал ее едва ли не до костей.
Наверное, ни на один вопрос в жизни Нанао не хотела знать ответа так сильно, как на этот. И она спросила.
- Я лабораторная крыса, - усмехнулся Акон. – Тебе все это кажется непонятным и скучным? Кажется, что гораздо веселее проводить свободное время в ЖАШ. Я понимаю тебя, наверное, посиделки с друзьями – это действительно весело.
Акон давно занялся своими делами, а Нанао сидела с идеально ровной спиной, словно проглотив указку, и не смела шелохнуться. Уши и щеки лихорадочно пылали: то ли от смущения за некорректный и оскорбительный вопрос, то ли от того, что, подойдя во время разговора ближе, Акон положил руку ей на плечо.
Еще каких-то пару месяцев назад Нанао отмела бы второй вариант как несущественный и даже порочащий ее честь лейтенант. Сейчас она уже не была уверена.
Кажется, так чувствуют себя подростки: резкая смена настроений, ощущение то нестерпимого жара, то холода, неуверенность в себе, смятение в мыслях, буйство гормонов – сама Нанао не помнила, но осознавала, что с ней происходит нечто похожее.
Мацумото, проходившая по коридору, на несколько мгновений остановилась, но потом пошла дальше – а Нанао едва не разучилась дышать. Что бы она сказала Мацумото, зайди та в комнату и увидь Нанао, захлебывающейся злыми слезами? И как Нанао после этого смотрела бы ей в глаза?
Можно было бы сказать, что это аллергия на один из препаратов, с которыми довелось работать в Двенадцатом отряде. Возможно, Мацумото бы поверила, а Нанао осталась наедине со своей ложью.
У нее никогда не было аллергии. Разве что на жестокость, обман и предательство – но почему Нанао вообще считала, что Акон чем-то обязан ей? Почему ее вообще интересует то, что происходит в чужой жизни за закрытыми дверями?
На территории Двенадцатого отряда происходило недопустимое. Нанао должна была сразу доложить капитану Кьораку, но вместо этого стояла и смотрела, задыхаясь от стыда, смущения и еще чего-то – темного, жаркого, разливающегося по всему телу. Три дня назад она пришла в лабораторию раньше обычного, но так и не решилась повернуть дверную ручку – вместо этого бросилась в тень, прижалась к стене и смотрела, смотрела, смотрела.
Она не была первой. Лейтенант Куроцучи – а отныне Нему, просто Нему – и Акон пришли раньше. А может быть, они и не уходили и просто продолжали то, чем занимались ночью.
Нему сидела на краю стола, плотно обхватив бедра Акона ногами и стонала, почти не скрываясь, запрокидывала голову и обнажала бледную шею, подставляя ее под поцелуи Акона – грубоватые, неловкие. Нанао ловила каждый – включая последний, когда, застонав особенно протяжно, Акон разжал объятья и отстранился от Нему.
Они не спеша оделись и вышли из лаборатории – не заметив Нанао.
*
- Я чем-то тебя обидел? – спросил Акон, внимательно глядя на Нанао. Они не разговаривали уже несколько дней, ограничиваясь фразами приветствия или прощания, и молчание в лаборатории становилось все тягостнее.
- Все в порядке, - отчеканила Нанао, особенно резко поднося пробирку с реактивом к спиртовке.
- Мне все же кажется, что нет, - задумчиво ответил Акон и подошел ближе, снова положив ладонь Нанао за плечо. – Ты о чем-то хочешь мне рассказать?
Гордость говорила Нанао, что она не должна поддаваться на подобные уловки. Она должна быть выше этих мелочных страстей, должна держать голову высоко поднятой и не размениваться на подобные…
Она должна быть более внимательна – и тогда больше не одна пробирка, которую нужно держать над горелкой дольше пары секунд, не раскалится докрасна и не лопнет от ее невнимательности.
Нанао поздно спохватилась, что не спросила, что за вещество она разогревает – кажется, оно было синеватым, но сейчас первоначальный цвет установить было уже невозможно: серебристая пыль взметнулась над осколками плотным округлым облаком.
Нанао вдохнула ее прежде, чем услышала предупреждающий выкрик Акона.
Мир погрузился во тьму. Нанао показалось, что когда-то она уже была здесь раньше – именно в этой темноте, уже испытывала ровно такое же ощущение тепла и всеобъемлющей тоски: словно что-то дорогое, нежное и теплое, что долгое время питало и дарило любовь и нежность, отсекли одним резким движением, отбросили на расстояние, которое невозможно преодолеть. Возможно, это был момент смерти Нанао в Мире живых. Возможно – момент ее рождения.
Темнота не была абсолютной. У нее словно было собственное тело, живое, мягкое и текучее, оно обвилось вокруг Нанао кольцами, сжимало их все туже, и ни один вздох, ни одна искра света не могли прорваться сквозь эту преграду. Воздух выходил из легких неровными точками, со странным шипением, и хотя Нанао не делала нового вдоха – просто не могла, – на его место приходила темнота, точно такая же, как была снаружи. Новое мгновение – новый глоток темноты, Нанао упивалась ей, чувствуя, как та заполняет пустоту внутри, те зияющие дыры, что остались в сердце после сотен тысяч прожитых лет. Новое сердце билось ровно и быстро, оно было округлым, упругим и горячим, Нанао чувствовала его жар и отчаянно хотела к нему прикоснуться. Это не казалось сложным – достаточно лишь протянуть руку и погрузить ее в отяжелевшее тело.
Ощущения изменились. Нанао пропустила момент, когда – да это было уже не так важно; сейчас она, жадно, словно путник, выбравшийся из пустыни, хватает ртом родниковую воду, хватала ртом темноту, упивалась ей, заходилась восторгом при мысли, что та течет по ее подбородку и шее, затекает за воротник – и падала, падала в приветливо распахнувшую розоватую пасть бездну.
Без дна, без боли, без жизни.
Нанао сама почти стала темнотой: с неохотой разомкнув веки, они увидела – хотя вокруг не было ни единого источника света, и она, скорее, просто знала, – как кожа на ее руках неспешно темнеет, словно Нанао окунулась в озеро густых чернил.
Идеальная маскировка. Полное слияние с пустотой.
Нанао уже видела, как она, став частью чего-то огромного, непоколебимого и могущественного, разделяет и властвует: смотрит чужими глазами на мелкие дрязги и незначительные печали, не стоящие внимания моменты счастья, которыми живут все души в этом мире. Как, ставших одним из пальцев на гигантской руке, сжимает в кулаке чьи-то судьбы, и, заслышав хруст, разжимает ладонь – с усмешкой на обветренных губах, одной из сотен трещинок на которых она тоже теперь ощущает себя.
Наверное, это и есть Король душ. Наверное, Нанао – избранная.
Любой избранный должен проходить испытания, чтобы доказать свою исключительность – Нанао усвоила это с детства, еще когда, с трудом разбирая по слогам, водила неловкими пухлыми пальцами по пожелтевшим свиткам.
Пустота не говорила, чего именно она хочет, но грудь Нанао начал раздирать страшный кашель, он словно обращал в прах все внутренности и выводил их из легких зловонным прахом. Нанао кашляла, кашляла и не могла остановиться – и уже отчетливо понимала, что провалила испытание и заслужила самую страшную казнь.
Она была готова умереть.
*
Нанао очнулась от поцелуев. Настойчивые, повсеместные, они казались безумным наваждением, но отмахнуться от них не получалось. Неясные силуэты постепенно приобретали форму: странная темная фигура, нависшая над Нанао, оказалась Аконом.
Нанао судорожно вздохнула и перевернулась на бок, снова закашлявшись. Провела рукой по губам – на ребре ладони виднелась серебристая слизь.
- Живая, - тихо сказал Акон, а потом повторил громче: - Живая, живая! – и, повинуясь неясному порыву, прижал Нанао к груди.
Теперь он был целиком ее, принадлежал ей полностью. Акон делал ей искусственное дыхание, он хотел, чтобы Нанао спаслась, обнимал ее, а не Нему. Акон был спасательным кругом, буем, который ограничивал дозволенный простор и удерживал на плаву тех, кто все же решил поспорить с судьбой и рискнул выйти за очерченные рамки. Главное – крепко держаться, и тогда еще одна ничтожная жизнь не закончится, не оборвется по нелепой причине. Нанао не был глупой, определенно, недаром ведь капитан Кьораку не упускал ни одной возможности похвалить ее здравомыслие.
Она будет держаться за Акона из последних сил и никогда его не отпустит.
А еще она уже никогда не будет прежней.
В коридоре раздался шум. Капитан Куроцучи определенно был взбешен: он влетел в лабораторию, топая ногами и яростно вращая глазами. Нанао еще плохо соображала, но поняла, что он ищет ее.
Так и вышло.
- Ах вот ты где! – завопил капитан Куроцучи и, в два прыжка оказавшись рядом с ними, залепил Нанао пощечину.
- Дура, я же говорил, эта девка – дура! – вскричал он еще громче и замахнулся для нового удара.
- Не надо! – второй удар плашмя пришелся по руке Акона, выставленной в предупредительном жесте. Нанао осоловело переводила взгляд с Акона на капитана Куроцучи и не совсем понимала, что происходит. Она все еще полулежала на полу, пытаясь определить, где кончается сон про темноту и начинается реальность.
- Капитан, пожалуйста, не надо, - повторил Акон тихо, но решительно. Нанао не думала, что такое действует на капитана Куроцучи, но случилось чудо – тот фыркнул и отступил.
- Нашелся любовничек, - внезапно захохотал он. – Под твою ответственность. А сам еще долго будешь со мной расплачиваться – мне не нужны проблемы с ее папенькой.
И вышел из лаборатории, громко хлопнув дверью.
Нанао смотрела ему вослед, пока темная фигура окончательно не растаяла в глубине коридора, а потом перевела взгляд на Акона. Тот был напряжен, на его лбу и висках выступила испарина.
Нанао показалось, что это самое прекрасное зрелище, что она когда-нибудь видела.
Акон снова обнял ее – а значит, все было в порядке.
*
Нему зашла в лабораторию так тихо, что Нанао не сразу поняла, что, кроме нее, в помещении есть кто-то еще. А когда опомнилась и обернулась, было уже поздно.
Косоде легко скользнуло с плеч Нему, обнажая ровную белоснежную кожу – словно яркая вспышка света, сверкнувшая сквозь темное глухое покрывало ночи. Нанао даже зажмурилась и отступила на шаг назад, только не знала, отчего: то ли глаза буквально ослепила эта снежная белизна, то ли зрелище было слишком постыдным, слишком неправильным. Возможно, стоило уже давно привыкнуть, ведь в Двенадцатом неправильным было все: и неразговорчивые офицеры, и мрачные своды лабораторий, и странные шутки и грубые пощечины капитана Куроцучи, и отстраненность Акона… И Нему, самой неправильной была Нему.
Только она могла, не смутившись, не отступив, стыдливо прикрывая грудь руками, шагнуть к Нанао почти вплотную и заглянуть ей в лицо своим безучастным, но при этом пронзительным взглядом.
- Хочешь? – спросила Нему почти беззвучно, одними губами, и Нанао не сразу поняла, что ее рука несколько мгновений лежала в чужой ладони, а потом легла на чужую кожу. Нему прижимала пальцы Нанао к груди и смотрела, казалось, прямо в душу, и взгляд ее холодных глаз прожигал в сердце новые дыры.
В который раз Нанао подумалось, что в этих спокойных зеленых омутах плещутся не мирные волны, а злой жидкий азот.
- Хочешь… - протянула Нему – скорее, утвердительно, чем спрашивая.
- Нет! – Нанао словно окатили ледяной водой: перед глазами бешеной круговертью промелькнули события прежней – такой далекой теперь – жизни, а сердце застучало как бешеное, разгоняя кровь по венам. – Нет, Нет! Лейтенант Куроцучи, что вы…
Нанао не помнила, как вырвала ладонь из неожиданно крепкой хватки Нему, как скользнула мимо, легонько оттолкнув ее, как вырвалась из лаборатории, едва не сбив восьмого офицера, заносившего в помещение штатив с пробирками.
Только одна картина стояла перед глазами, как стоп-кадр какого-нибудь фильма: легкое недоумение на лице Нему, которая повернулась вослед Нанао, даже не думая запахнуть косоде, и равнодушный лаборант, даже не обративший внимания на непристойный внешний вид своего лейтенанта.
Нанао казалось, что она готова продать душу за большой сугроб, в который можно окунуться с головой, чтобы хоть немного остудить пылающие щеки и уши.
*
Нанао не боялась непрошеных гостей. Для них у нее всегда наготове был отменный чай или меч – в зависимости от того, кто вздумал пожаловать, и особенно на ночь глядя. Но новых незваных гостей не интересовали ни напитки, ни хороший бой, и Нанао кусала ночами подушку и едва ли не выла, ощущая собственное бессилие. Она не ждала этих снов, не хотела их видеть – но они словно уже жили в ней, только поджидая часа, когда хозяйка закроет глаза.
Сны проникли в ее сознание вместе с серебристой пылью, определенно, и теперь, как ржавчина, медленно разъедали струны ее души – и, Нанао была уверена, на них никогда уже не вышло бы сыграть что-то, кроме душераздирающего скрежета.
А может, это она сама скрежетала зубами, не в силах проснуться, но пытаясь прогнать наваждение?
А может, на самом деле она и не хотела его прогонять? Непрошеные сны были душными, жаркими, они вцеплялись в сонное сознание сотней мелких коготков и царапали, царапали, царапали, пытаясь вскрыть кожу и выпустить то, что под ней. Под кожей у Нанао была темнота – она уже знала это точно. Темнота, которая поселилась в ней после неудачного случая в лаборатории и которую не смог прогнать даже Акон. Темноте нравилось чувствовать себя любимой и нужной, и снова и снова она призывала картины разговора с Нему, только на этот раз Нанао вела себя правильно.
Она больше не убегала – наоборот, старалась делать все как можно медленнее, чтобы в полной мере насладиться новыми будоражащими сознание ощущениями. Тем, насколько бархатистая у Нему кожа, нетронутая шрамами или болезнями – будто нежнейшая водная гладь, на которой нет ни следа ряби. Тем, насколько она белая и тонкая – точь-в-точь рисовая бумага, на которую, неловко повернувшись, разлили чернила – и вот уже сплелась тугая черная коса, которую так и хочется распустить. Тем, насколько выразительные и мягкие у Нему губы – чуть позже их можно будет попробовать на вкус, а пока только предполагать, сладко мучая себя и сгорая от нетерпения.
Не только Нанао сгорала – Нему тоже. Это было видно по чуть порозовевшим щекам, по заблестевшим глазам, по тому, как она чуть покусывает губы, отчего они становятся чуть припухшими и красноватыми, словно готовый распуститься бутон вишни, по тому, как начинает дышать чуть с придыханием.
Нанао сама не знала раньше, что ей может нравиться подобное зрелище, но сомнений не было: ее тело словно жило собственной жизнью. Пальцы лихорадочно блуждали по небольшой крепкой груди, искали набухшие соски, сжимали и терли их – а сознание при этом ловило каждый вздох, каждый полустон Нему, и эти стоны звучали прекрасней, чем самая чистая музыка.
Теперь Нанао понимала Акона, а еще лучше понимала капитана Куроцучи: можно ли, создав совершенство, сдержаться и не коснуться его даже пальцем? Каких усилий это стоит, скольких бессонных ночей в борьбе с вожделением, скольких капель крови из искусанных губ, скольких расцарапанных ран?
Раньше Нанао не верила, что золотое сечение существует, теперь она знала это наверняка.
Естественное желание любого, столкнувшегося с истинной красотой, – обладать ей. Но Нанао не суждено было обладать: стоило лишь потянуться к Нему, приникнуть к ней жадным поцелуем, запустить руку за пояс ее косоде, как приходил хмурый, безжизненный и лишенный всякого смысла рассвет.
*
От желания удавиться спасало только одно: Акон ждал ее всегда - Нанао знала это точно. Она не могла не прийти к нему, и каждое утро силком выволакивала себя из постели и заставляла жить. Нанао не могла его бросить.
А еще больше не могла не спать ночами, задыхаясь от жарких, неприличных картин, пытаться склеить по утрам разбитое сердце и еще долго глушить звуком льющейся воды стоны Нему, гремевшие в ушах почти набатом.
- Ты ее любишь?
- Кого?
- Лейтенанта Куроцучи. – слова давались с трудом, и Нанао договорила фразу почти шепотом, спрятав лицо у Акона на груди. Еще каких-то пару месяцев назад подобные отношения среди офицерского состава, а тем более такие унизительные вопросы казались ей едва ли не главным свидетельством распущенности и клеймом опустившегося человека. Сейчас – самым важным, что вообще может быть в жизни.
- Не знаю, - ответил Акон так искренне, что Нанао хватило бы и этого ответа. Но Акон, задумчиво помолчав, отстранил Нанао от себя, серьезно посмотрел ей в глаза и продолжил:
- Я люблю тебя.
Этих слов было слишком много для одной Нанао - ей показалось: мгновение - и ее сердце разорвется.
Мацумото была без ума от любовных романов. Раз за разом она приносила на заседания ЖАШ ворох карманных книжек в кричащих ярких переплетах, которые для нее проносил с грунта лейтенант Хисаги. Обычно на словах «А что у меня есть!..» заседания ЖАШ и заканчивались, и превращались в море восторженных вздохов и сдавленных всхлипов об ушедшей любви. Нанао была слишком здравомыслящей, чтобы поддаваться всеобщему безумию и неустанно боролась с разлагающей контрабандой – особенно после того неловкого раза, когда одна из книг попала в руки лейтенанта Кусаджиши, а потом перекочевала в библиотеку Одиннадцатого отряда и стала там главной книгой.
И единственной.
Инцидент удалось замять, Мацумото присмирела и предпочла устраивать вечерние чтения для всех желающих у себя, и все было бы прекрасно и правильно, если бы Нанао однажды из чистого любопытства не решила пролистать пару томов конфискованной макулатуры.
Со страниц книг на нее обрушились сонмы стонов, потоки слез и ураганы страсти, и еще несколько ночей Нанао лежала без сна, силясь прогнать из головы всю эту романтическую чушь. Она даже думала, что ей это удалось.
Но сейчас, когда Акон прижимал ее к себе и покрывал жаркими поцелуями ее плечи и грудь, Нанао поняла, как жестоко ошибалась. Наверное, Мацумото и другие смеялись над ней, сочувствуя неопытной дурочке, не знающей, что такое настоящий шквал страстей – но теперь Нанао знала, знала лучше, чем кто-либо еще.
Знала, как прогибается навстречу чужим губам разгоряченное тело, знала, какие вырываются из груди непристойные и сладкие вздохи, знала, какой восторг от осознания собственного бесстыдства обрушивается хлесткой волной на тайных любовников.
Знала, как сладок запретный плод.
Романтическая чушь и любовные шаблоны мешались в голове, пока Акон исследовал ее шею и плечи, мягко покусывал за ухо, ласково водил подушечками пальцев по запястьям, но стоило ему оторваться и наконец – Нанао ждала этого целую вечность, не меньше – прильнуть губами к ее губам, как Нанао забыла самое себя.
Забыла свое имя.
В той бездне, куда они падали с Аконом, им не нужны были имена – там не было даже чинов, званий и прозвищ, там был только абсолютный вакуум, даривший исстрадашимся душам спокойствие и счастье. Нам не нужно было звать, чтобы обрести того, кто уготован тебе судьбой – в эту блаженную пустоту входили сразу парами, чтобы обрести друг друга навечно и никогда не расставаться.
Чувствовать друг друга.
Проникать друг в друга.
Быть друг другом.
В воздух взметнулись листы бумаги – Акон, неловко ли, сознательно, смахнул со стола папку, в которой должен был лежать квартальный отчет о проведенных экспериментах.
- Плевать, - усмехнулся он, когда Нанао инстинктивно рванулась подхватить хоть один листок, и снова увлек ее в поцелуй.
Нанао не думала, что бывает так сладко – и ей тоже стало абсолютно плевать.
Когда она впервые коснулась Акона, то испуганно отдернула руку – не столько потому, что это было недозволено, сколько от неожиданности, что кожа живого существа бывает такой холодной. Уже позже она нашла объяснение – она всегда находила объяснения, ведь без логики мир давно превратился бы в хаос: в лабораториях Двенадцатого было так холодно, словно именно здесь, в бесчисленных катакомбах залегали ледники с девяностопроцентным запасом воды на Земле.
Здесь стыла кровь в венах, по коже бежали мурашки – и не только от холода, но и от общей студеной пустоты в глазах офицеров. Тогда Нанао хотела спросить Акона, как он справляется с этим всепожирающим холодом, но неожиданно заробела – и только посильнее запахнула косоде. Но сейчас она поняла, как.
На самом деле кровь Акона бурлила, как лава в жерле вулкана, и могла согреть не только его, но и Нанао, которая таяла в его объятьях. Но это сейчас – а до этого она просто спала, мимикрировала под всеобщее оледенение, затормаживала реакции Акона, чтобы он не выглядел на фоне бездушных манекенов слишком живым, слишком настоящим. Да, определенно, дело в этом: Нанао была уверена, что капитан Куроцучи не выносит искренность и естественность, предпочитая искусственные копии, покорные его воли. Ему нравится чувствовать себя Творцом, и любая далекая от идеала живая душа со своими недостатками и устремлениями – это вызов его правилам.
Только с Нанао Акон мог быть настоящим. Да, все именно так, Нанао верила – или хотела верить: он не целовал Нему так же страстно, не оглаживал ее грудь и бедра так же бережно, вырывая из ее груди судорожные вздохи, не заставлял так же выгибаться на лабораторном столе, сметая на пол измерительные приборы, отчеты и колбы с прожигающей в полу дыры жижей.
- Что?.. – только и смогла выдохнуть Нанао, когда Акон на мгновение отстранился от нее и снова посмотрел ей в глаза – своим серьезным взглядом, слишком серьезным для той любви, что он дарил Нанао прямо сейчас.
- Ты точно этого хочешь? – спросил Акон.
- Да, - ответила Нанао не раздумывая. Слишком много вопросов – хотя зачем они, когда она сама просительно заглядывает ему в глаза, притягивает для новых и новых поцелуев, гладит по щеке, очерчивает пальцами маленькие рожки. Они казались пугающими только
На первый взгляд, а на самом деле были такими же безобидными, как рожки смешного маленького ягненка.
И кожа на них была тепой и нежной – такой же нежной, как на груди Нему.
Картины из непристойных снов обрушились на Нанао ревущей лавиной, и в тот момент, когда Акон осторожно вошел в нее, придерживая ее бедра на весу, Нанао показалось, что она забыла, как дышать.
Дыхание возвращалось неровными стонами и всхлипами – Нанао слушала себя словно со стороны и не узнавала свой голос. А может, это оттого, что их с Аконом дыхание смешалось, и их голоса звучали почти в унисон. Вопиющая дисгармония, отрезвляющая и помогающая не потерять связь с реальностью.
Первая волна наслаждения прошла по телу Нанао незаметно, как морской прибой ласково наступает, будто проверяя обстановку, чтобы потом вернуться более сильными волнами – набежать на берег как можно дальше – еще и еще, еще и еще. За первой волной пришла вторая, за второй – третья, и Нанао могла только кусать пальцы и сладко дрожать в объятиях Акона, который толкался в нее все глубже и чаще, и дышал все сорванней.
Один. Два. Три.
Два наслаждения сплелись в наивысшей точки, схлестнулись двумя сильными волнами, двумя лопнувшими струнами – и отпустили на волю все сдерживаемые до этого порывы. Несколько мгновений они просто лежали на лабораторном столе, рискуя быть застигнутыми и осмеянными – хотя кому вообще было дело до них двоих.
- Спасибо, - мягко сказал Акон, наконец поднимаясь, и Нанао подняла на него удивленный взгляд. Он все еще гладил ее по груди, легонько описывая круги вокруг сосков, дразня и щекоча, а взгляд его, несколько мгновений назад такой живой и близкий, снова стал затягиваться мутной поволокой.
- Подожди, - Нанао схватила его за рукав прежде, чем Акон окончательно расправил плечи и поправил косоде. Она не знала, что хочет сказать – или что надо сказать, – просто не хотела, чтобы то, что случилось между ними, окончилось так быстро и потонуло в бездонной пасти холодных лабиринтов.
- Через пятнадцать минут капитан ждет мои отчеты по сто сорок восьмому эксперименту, - меланхолично сказал Акон и, бросив быстрый взгляд на Нанао, отвел глаза. – Мне жаль, что я должен уйти так быстро, но еще нужно восстановить образец.
Нанао сидела на лабораторном столе, даже не пытаясь накинуть на плечи хоть что-нибудь, чтобы прикрыть наготу, и безучастно смотрела на зеленоватое пятно на полу. Оно все еще нервно пузырилось, проникая в каменные плиты все глубже, отчаянно цеплялось за жизнь, прогрызало себе путь – а Нанао чувствовала себя препарированной лягушкой, из которой жизнь утекает капля за каплей.
Акон, бросив еще один виноватый взгляд, давно вышел, и коридор понемногу стал наполняться звуками и шумом: происходила пересменка. Нанао все отчетливо видела сквозь стеклянную перегородку – и вместе с тем словно тонула в вязком тумане, испариной осевшем на стекле. Мимо прошел один лаборант со стопкой книг, следом за ним двое тащили на привязи трехголовую псину, замыкала шествие толпа молоденьких лаборанток, торжественно вышагивавших со свежевымытыми пробирками, мензурками и ретортами. Все они скользили по раздетой Нанао безучастными взглядами и, не заостряя на ней особого внимания, шли дальше.
***
- Нанао, ты в порядке? – капитан Кьораку почти кричал, и Нанао невольно вздрогнула, едва не выронив папку с отчетностью за последнюю неделю.
Капитан нагнал ее в коридоре и явно горел желанием пообщаться.
- Я звал тебя несколько раз, ты меня не слышала?
Он никогда не умел считаться с чужими намерениями – и, наверное, это Нанао не любила в нем сильнее всего.
- Все замечательно, отчет будет через полтора часа, – отчеканила она с легким поклоном и попыталась было уйти, но на несколько мгновений замешкалась: не смогла вспомнить, в какую сторону шла. Драгоценное время было упущено: капитан схватил ее за запястье и мягко, но властно заставил остановиться.
- Хорошо, приноси отчет, и пусть он будет последним.
Нанао показалось, что она ослышалась.
- Но как же…
- Нанао, - капитан Кьораку не дал ей договорить. На его лице читались такие унизительные печаль и сострадание, что Нанао отпрянула, словно от отвращения.
- Ты места себе не находишь, - капитан вздрогнул от удивления, но быстро справился с собой и продолжил, по-прежнему крепко сжимая запястье Нанао. На какое-то мгновение ей показалось, что она как птица, запертая в клетке: не спастись, не вырваться. – Ты с каждым днем все бледнее. Взгляд то затравленный, то холодный, как у девчонки Маюри. Я не узнаю тебя. Где моя милая маленькая Нанао, которая отчитывает меня за мои провинности? Вчера младшие офицеры двигали стол и проломили четыре стены, но ты даже не заметила – судя по тому, что сейчас прошла через одну из дыр. Нанао, это из-за этого парня из двенадцатого, Акона? Маюри давно отпускает об этом недвусмысленные шуточки, но я ему не верил. Старался не верить.
Нанао на мгновение замерла – ее будто ударили под дых рукоятью меча.
- Капитан Кьораку! – вскрикнула она, грубо вырывая руку из хватки капитана. – Что вы себе позволяете?! Это недопустимо! Разве я дала вам повод сомневаться во мне! Все остальное, не касающееся поручения, – мое личное дело, и вы не имеете права, пользуясь статусом, совать свой нос куда не следует!
Смысл сказанного доходил до Нанао медленно, слишком медленно – как в летний день стекает по пальцам лейтенанта Кусаджиши растаявшее мороженое. За подобную неучтивость Нанао следовало бы немедленно проводить в карцер, а еще лучше в Улей на пару десятков лет, где она навсегда разучилась бы грубить – при условии, что ее язык после этого вообще остался бы при ней.
Но капитан Кьораку всегда все делал не по правилам.
Да, именно это постоянно раздражало Нанао – в числе прочего.
- Знаешь, - тихо сказал он, обходя Нанао и приближаясь к окну, - мне кажется, что я отправил свою девочку в гиблое место. И теперь она тоже погибнет.
Что-то кольнуло Нанао в области сердца, и она потянулась было к своему капитану – положить руку на плечо, погладить щетинистую щеку, накрутить на пальцы колечки непослушных волос, все как раньше, – но в последний момент вспомнила о липкой темноте, лизавшей ее ладони. Тогда Нанао не чувствовала, но была уверена, что темнота пахнет как деготь.
Вряд ли капитану Кьораку это понравится.
- Простите, капитан, - пробормотала Нанао. – Я обидела вас, нагрубила, я была неправа.
- Пусть это будет нашим маленьким секретом, - ответил капитан Кьораку, не оборачиваясь, и вдруг невесело усмехнулся:
- Если я попрошу тебя не возвращаться туда больше, ты не послушаешь?
- Да, - честно ответила Нанао. Смысла врать не было.
Внезапно капитан Кьораку обернулся и посмотрел на нее долгим незнакомым взглядом. Нанао заранее знала, что он скажет, – и леденела от ужаса, не слушая, но читая слова по губам, пока он произносил:
- А если это будет приказ? – и повторил: - Это приказ, Нанао.
Когда к Нанао вернулось самообладание, капитан уже направлялся по коридору вверх, к открытой галерее – кажется, к нему должны были прийти с визитом капитаны Кучики и Ооторибаши, чтобы обсудить совместные учения. А может быть, это было вчера, или должно было случиться через два дня, или на следующей неделе – впервые за всю жизнь Нанао не знала точно. Сейчас она знала точно только одно: плечи капитана снова опущены, будто он несет на них тяжесть целого мира.
Он даже не попытался добиться от нее подтверждения или хоть какого-нибудь ответа – просто развернулся и пошел. Капитан доверял ей так, как Нанао не доверяла самой себе.
Особенно самой себе.
Вздохнув, она взглянула в окно: рядовые закончили со столами и взялись за шкафы – об этом свидетельствовала пара внушительных вмятин на воротах в казармы. А может быть, эти вмятины были всегда, просто раньше Нанао их не замечала.
Отряхнув с косоде невидимые пылинки, она ускорила шаг – Акон уже наверняка заждался.
-
-
01.07.2015 в 23:01Акон шагнул ей навстречу – и Нанао поняла, что больше не боится.
Два шага – и она подошла к нему вплотную, обняла за талию и уткнулась ему в ключицу. Акон продолжал курить, поглаживая ее по голове, и Нанао казалось, что она может стоять так вечно.
Возможно, целая вечность и прошла – Нанао не следила за временем, она давно перестала его ощущать. Какая разница, сколько длится то или иное мгновение, если впереди все равно ждут безликие тысячелетия существования.
Первым нарушил тишину Акон.
- Почему ты пришла? – спросил он. – Капитан сказал, что Главнокомандующий отозвал свой приказ о новых проверках, ты возвращаешься в свой отряд.
- Мне захотелось, - стоило ли придумывать оправдания, когда весь мир – это просто хаос, состоящий из чьих-то сиюминутных желаний и порывов?
- А еще капитан сказал, - продолжал Акон с неожиданной тоской в воздухе, - что Главнокомандующий попросил выдворить тебя из Двенадцатого, если ты здесь появишься.
- Ты донесешь на меня?
- Нет, - Акон задумчиво покрутил в руках окурок, щелчком пальцев запустил его в урну и закурил новую сигарету. – Здесь повсюду уши, капитан узнал о твоем приходе еще до того, как ты переступила порог первой лаборатории.
- И сейчас нас все слышат?
- Конечно.
Это не было новостью или тем более страшной тайной: Нанао и сама знала об этом, не раз видела это, не раз ощущала на себе чужие взгляды. В них не было ничего необычного или тем более возмутительного – просто факт, данность, с которой нужно смириться. Подобное чувство испытываешь, впервые оказавшись в рыбной лавке. Сотни мертвых рыбьих глаз глядят на тебя, скользкие безжизненные взгляды норовят забраться под кожу, выведать сокровенное или просто согреться – и ты бежишь от них, а потом долго, долго стоишь под душем, пытаясь смыть с себя липкий страх.
Когда ты приходишь в рыбную лавку второй, третий, десятый, двадцатый раз, ты уже не обращаешь внимания и спокойно выбираешь рыбину потолще и посвежее.
- Пойдем, - неожиданно сказал Акон и, ухватив Нанао под локоть, повел за собой, удерживая немного впереди себя. – Я хочу тебе кое-что показать. Особенно если Главнокомандующий спохватится, и ты больше не вернешься.
- Что показать? – Нанао покорно шла, лишь изредка отмечая, что они спускаются на этажи, о существовании которых она раньше и не предполагала. Хотя какая разница: этажом больше, этажом меньше? Единственное отличие было в том, что чем ниже, тем холоднее.
- То, что ты искала, - неожиданно ответил Акон, когда Нанао уже почти забыла, о чем спрашивала. – То, что ты должна была разузнать.
От неожиданности Нанао затормозила, и Акон наткнулся на нее со спины, едва не повалив на каменный пол – но он удержался и удержал Нанао, хотя она, не задумываясь о равновесии, ухитрилась развернуться в кольце его рук и испуганно заглянуть ему вглаза.
- Ты… знаешь?
- Давно, - пожал плечами Акон. Его лицо не выражало ровным счетом ничего: ни обиды, ни возмущения, ни злости. Прямо как при их первой встрече. – Я разбирал бумаги, упавшие со стола, когда мы были в лаборатории… Среди них оказалась папка, которую ты раньше не выпускала из рук.
Нанао рефлекторно огладила себя по бокам: действительно, она забыла, просто забыла – и не вспомнила о своем задании, ни когда сидела на холодном столе под скользкими рыбьими взглядами, ни когда одевалась, подрагивая от омерзения, ни когда возвращалась в свою комнату, ни когда лежала ночью без сна. Исе Нанао, самый ответственный лейтенант Готей-13, какой ее считал капитан Кьораку и, что греха таить, она сама, попросту оставила важные документы на самом виду.
Ничего серьезного – мелкие заметки, какие-то каракули, но даже самому глупому рядовому Двенадцатого отряда не понадобилось бы много времени, чтобы дойти до сути.
- Ничего страшного, - вернул ее из лихорадочных мыслей в реальность Акон. – Я не передал твои записи капитану, просто уничтожил их вместе с неудачным образцом тысяча сорок шесть. Помнишь, он пытался откусить палец Цучиде? Капитан решил его уничтожить. Не за палец, у Цучиды осталось еще семь. За отсутствие мозгов. Но не важно. Не переживай, это не повлияло на мое отношение к тебе.
- Нет? – Нанао не верила своим ушам. Возможно ли? Действительно ли здесь, в Двенадцатом отряде могут происходить такие чудеса? Она не ошиблась в Аконе, он самый лучший, он достоин большего, чем просто существование в безжизненной среде, нехитрой и агрессивной, как первобытный бульон. Он понимает Нанао и не осуждает ее, знает, что она просто выполняла задание… А что если и он сейчас просто выполняет задание и по приказу капитана Куроцучи заводит ее в место пострашнее Улья?
Нанао не будет держать на него зла.
- Капитан тоже знал, - усмехнулся Акон. – И он не настолько глуп, чтобы вот так неаккуратно устранить любимицу самого главнокомандующего, если ты сейчас думаешь об этом.
Нанао провела рукой по щеке: неужели у нее все на лице написано?
- Мне очень жаль, - только и смогла произнести она. – Я не хотела, чтобы все вышло так.
- Знаю, - кивнул Акон и привлек ее к себе, помогая перебраться через высокое ограждение.
- Новый тип проверок? Учений? Какая ерунда, - усмехнулся он. – Главнокомандующий, несомненно, достойный человек, но ему не особо удаются коварные планы, можешь так ему и передать. Даже я не знаю и четверти того, что происходит в голове нашего капитана – и, его силой и волей, здесь, в Двенадцатом.
Внезапно Акон остановился.
- Мы пришли, - сказал он. И добавил, немного помолчав: - Я просто хочу, чтобы твои усилия не пропали даром.
Они остановились примерно на краю света – во всяком случае, если бы Нанао сказали, что именно здесь происходит граница реального – да хоть какого-то – мира, она бы поверила. Она даже предположить не могла, на сколько этажей вниз они спустились, и сколько лет яростно бросившийся на них холод, от которого в одно мгновение ресницы покрывались инеем, не встречал случайных путников и мучился голодом.
За массивной железной дверью, поднимавшейся под самый потолок, скрывался первозданный ужас – Нанао была в этом уверена.
- Ты боишься? – спросил Акон.
-
-
01.07.2015 в 23:01- Нет, - сказала она и решительно толкнула дверь.
Та подалась на удивление легко, как будто только и ждала легкого прикосновения. На мгновение Нанао показалось, что створки похожи на пасть – но, шагнув вперед, на освещенный слабыми болезненными фонарями помост, она позабыла обо всех своих опасениях и превратилась вслух.
Они с Аконом были высоко, очень высоко. Насколько, как казалось Нанао, глубоко под землей они оказались, примерно настолько же глубоко простиралась под ними наполненная звуками бездна. Она жила своей жизнью, скулила, скрипела, визжала и выла на разные лады, и среди этой какофонии не получалось вычленить ни единого голоса – и уж тем более определить, человеческий он или принадлежит нежити.
Нанао упивалась этими звуками. От них по всему телу пробегала крупная дрожь и перехватывало дыхание, словно под кожей разбегалось множество длинноногих быстрых пауков, кусачих, ядовитых. Наверное, Нанао не хватило бы и целой вечности, чтобы привыкнуть к этому страшному голосу бездны, но Акон не стал ждать и, пошарив вдоль стены рукой и нащупав большой рубильник, включил яркий свет.
- Мы над ареной, - сказал он просто.
То, что было под ними, действительно напоминало арену: огромное полукруглое пространство далеко внизу, слабо освещенное даже при условии того, что загорелись огромные лампы по периметру площадки, больше похожие на софиты. Наверное, оно и к лучшему: Нанао не хотела бы увидеть то, что видела сейчас, еще отчетливее. Не хотела знать.
Внизу раскинулось настоящее море. Оно гудело, волновалось, издавала нестройные звуки, отдающиеся от высоких стен арены гулким потусторонним эхом. Набегало на эти стены, силясь то ли подняться, то ли выбраться – не известно, и оставалось лишь надеяться, что эти попытки останутся бесплотными навсегда.
Неспокойное ворчливое море состояло из человекоподобных существ, сросшихся в единый уродливый организм с тысячей безумных глаз, искривленных от болезненных криков ртов, изломанных пальцев и смазанных черт лица. Они выли без остановки – то ли просили о помощи, то ли не могли сдержать крики, полные отчаянной ненависти к людям, бросившим их сюда, заставившим медленно и мучительно умирать.
Акон подошел к Нанао и приобнял сзади: наверное, побоялся, что она не справится с подступившим головокружением и, перевалившись через перила, упадет на дно арены, прямиком в наготове раскрытые злые пасти.
Но Нанао не чувствовала ни головокружения, ни слабости. Она смотрела на тысячеглавого сросшегося уродца внизу с отстраненным любопытством, задыхаясь от отвращения и восторга одновременно. Это было как наваждение: выбрать одно из тел, проследить все его изгибы и изломы до самого места соединения с другим, общим телом, перейти к следующему…
- Кто это? – наконец смогла выдохнуть Нанао, справляясь с собой.
- А как ты думаешь? Посмотри вон туда, мне кажется, не так давно ты интересовалась у меня, где офицер Канзаки.
Акон направил взгляд Нанао, и она послушно принялась вглядываться в небольшой сектор на самом краю круглой арены.
Офицер Канзаки и правда была там. Нанао узнала ее по тяжелым локонам, опускавшимся на грудь, по огромным, почти коровьим глазам, по большому темному рубцу на горле. Канзаки всегда была приветлива и мила – насколько вообще можно быть приветливой и милой в Двенадцатом отряде. Завидев Нанао, она первая махала рукой и выкрикивала приветствие – пусть даже их разделяло приличное расстояние.
Сейчас Канзаки наверняка не узнала бы Нанао, даже если бы та подошла вплотную.
Нанао не видела выражения ее глаз, но замечала, что Канзаки осоловело мотает головой, как делают люди, только что проснувшиеся и не сумевшие сразу сфокусировать взгляд. Кагзаки словно боролась с плотной пеленой, огородившей ее от мира, она была совершенно нагая, но не задумывалась о стыде – хотя Нанао была не уверена, что там, на дне арены, вообще можно думать.
-
-
01.07.2015 в 23:01Осознание доходило до Нанао волнами нестерпимой тошноты, но она не могла оторвать взгляд от этой раны: Канзаки пыталась отгрызть себе ногу. Наверное, остатки ее разума были наполнены животным страхом, побуждающим лисиц, попавших в капкан, оставаться без лапы, но живыми. И эти же остатки были милосердны к Канзаки и дарили ей надежду на спасение, хотя выхода с арены не было.
- Что с ними случилось? – спросила Нанао ровно, когда тошнота немного отступила.
- Это те, кто не смог остановиться, - тихо ответил Акон. – Большинство наших экспериментов опасны ровно настолько, насколько мы сами их боимся. Тот, после которого ты взялась меня выхаживать, был не самым сложным или тяжелым. Мне не было страшно. Я знал грань. А те, кто не знал, теряли контроль над своим разумом и телом. Вряд ли Главнокомандующему понравился бы такой ответ на вопрос, где наши офицеры.
- Ты мог оказаться среди них.
- Мог, - в голосе Акона не звучало ни страха, ни хотя бы волнения. – Но пока я жив.
Повисло молчание, и Нанао поймала себя на мысли, что клекот и шум человеческой массы успокаивает, как успокаивает шум настоящего прибоя.
- Почему вы не убьете их? – спросила она. – Мне кажется, они страдают.
- Оно. Теперь это оно. Да, страдает, - подтвердил Акон. – Но оно еще может пригодиться.
- Верно.
Сколько они стояли вот так, в тишине, нарушаемой лишь голосами живых мертвецов, Нанао не знала. Она помнила только то, что продолжала жадно вглядываться в движущуюся массу, считать головы, руки и ноги, узнавать знакомые лица и снова считать – до тошноты, до головокружения, до слабости в коленях и потери сознания.
Кажется, обратно Акон нес ее на руках.
-
-
01.07.2015 в 23:01Время приближалось к лету, и Нанао с содроганием ждала, когда же наконец в воздух поднимутся рои насекомых, когда от невыносимой жары будет невозможно дышать, когда собственная кожа будет буквально плавиться на беспощадном солнце и стекать вниз ленивыми крупными каплями. Так и будет, определенно.
Смену времен года не остановить, на это еще не способен человек, поэтому оставалось только довольствоваться отпущенными до глобального потепления днями.
Нанао сидела в дальней тенистой части сада в открытой беседке и бездумно перелистывала страницы книги, и если бы ее спросили, что именно она читает, она не смогла бы ответить.
- Девочка моя, - капитан Кьораку появился неслышно – а может, это Нанао даже не попыталась прислушаться – и, обняв Нанао со спины, прижал ее к себе. – Что с тобой происходит?
Нанао неспешно обернулась и заглянула в его лицо. На лбу капитана залегла новая глубокая складка – так всегда бывало, когда он беспокоился о чем-то и не желал остановиться, даже если его об этом просили. И эти глаза – о, Нанао ненавидела этот взгляд, обеспокоенный и ласковый, который не сможет вынести ни одна живая душа.
И она не смогла.
- Все в порядке, капитан, - ответила Нанао, отворачиваясь и откидывая голову ему на грудь. – Мне просто стало вчера немного дурно, офицеры из Двенадцатого, которых я встретила по дороге, проводили меня до наших казарм. Все хорошо.
- Ты опять пошла туда, упрямица, - капитан Кьораку не спрашивал, он утверждал. – А ведь я отдал приказ. Ты хотела докопаться до сути, предпринять последнюю попытку?
- Да, мне удалось попасть в помещение, которое капитан Куроцучи так ревностно оберегал от посторонних взглядов.
- И что ты там увидела? Оно навредило тебе?
- Нет, - Нанао покачала головой. – Там ничего не было, капитан Кьораку. Пустота, фикция. Просто еще одна комната с инвентарем, наполовину заброшенным и опечатанным. Думаю, после какого-нибудь столетнего неудавшегося эксперимента, о котором даже капитан Куроцучи предпочел бы забыть.
- Ясно, - пробормотал капитан Кьораку и, отпуская Нанао, обогнул ее и, войдя в беседку, сел напротив.
- Тебе точно нечего рассказать мне, Нанао?
- Да, капитан.
Капитан Кьораку выглядел расстроенным, но, казалось, даже не думал о проваленном задании. Он чего-то хотел именно от Нанао – но чего, она не знала.
- Группа офицеров Двенадцатого из двадцати человек находится на полевых работах в Руконгае, поэтому сейчас он отсутствуют на местах. Восемь человек в настоящий момент испытывают новые лекарственные вещества и не покидают лабораторий, чтобы не нарушить стерильность. Трое находятся в карцере за непослушание. Одиннадцать человек… - монотонно начала Нанао.
- Я понял, достаточно, - оборвал ее капитан Кьораку. – Все так, как говорил Маюри. Скажи мне лучше, ты больше не вернешься туда?
Нанао помолчала. Почему капитан Кьораку продолжает задавать одни и те же вопросы? Что он хочет услышать? Ей действительно нечего ему рассказать, а если бы она и рассказала, он бы не понял. Разве смог бы капитан Кьораку вынести страшную сказку о тысячеглавом чудовище, которое когда-то было человеком? И самое главное – осознать, что это не жестокость, это просто рациональный подход. Этим людям все равно уже не помочь, но они все еще могут пригодиться науке. Разве это не высшая цель для любого ученого? Для Акона – точно, а Акон не стал бы лгать Нанао. Кто знает, может, однажды он займет свое место там, внизу, в числе прочих – и примет свою участь достойно, с высоко поднятой головой.
Нанао просто не имела права осуждать его выбор.
- Вы можете запретить мне появляться на территории Двенадцатого отряда в служебное время. Но в личное – не можете.
- Не могу, - согласился капитан, невесело усмехнувшись. – И не стану.
Неожиданно он поднялся с места и, потянувшись, заговорил нарочито весело:
- Ты хорошо потрудилась, моя милая маленькая Нанао. И поэтому я приглашаю тебя провести чудесный весенний вечер в моей компании на нашей открытой галерее за бутылочкой отменного сакэ.
Нанао покачала головой:
- Спасибо, капитан, но я вынуждена отказаться. Слишком жарко.
- Брось, Нанао, с каких это пор ты перестала радоваться лучам солнца? Летом Готей уже не выглядит таким безжизненным.
Нанао понимала, о чем говорит капитан, и отчасти была с ним согласна. Под прямыми солнечными лучами даже еще не залатанные дыры больше не выглядят темными провалами, пустыми мертвыми глазницами – сквозь них проходит бойкий яркий свет, и сразу возникает иллюзия жизни.
- Простите меня, - сказала Нанао и, поклонившись, вышла из беседки. Она старалась не оглядываться: слишком боялась поймать взгляд, которым ее провожал капитан Кьораку. Нанао чувствовала его кожей, и от этого, не переставая, подрагивала – с нее было достаточно и этого.
Даже тень не спасала. Пот катился по коже градом, хотя Нанао и старалась передвигаться исключительно по обочинам, тонувшим в тени от деревьев или домов. Слишком жарко, невыносимо, будто несчастную рыбу вытащили из воды и, даже не подумав о милосердии, бросили на раскаленную сковородку еще живой.
Нанао мучительно хотелось ощутить на коже легкую приятную прохладу, и она знала место, где ее душа найдет успокоение.
-
-
01.07.2015 в 23:03- Я… - начала было Нанао, но Нему не дала ей договорить: шагнув к Нанао, она прильнула к ее губам мягким осторожным поцелуем. Прямо как во снах, которые терзали Нанао уже тысячу лет, не меньше, сводили с ума и заставляли сердце пропускать удары.
Сколько раз Нанао проклинала рассвет, помешавший ей узнать, какие эти губы на вкус. И теперь, когда давно желанный плод висел на ветке прямо перед ней – достаточно только протянуть руку, – она не стала отказываться.
Губы у Нему были ровно такие, какими и представлялись во снах: гладкие, мягкие и нежные, чуть солоноватые на вкус, они словно таяли на губах Нанао, опьяняя сильнее контрабандного шампанского Мацумото. Один поцелуй, второй, третий – легкие, словно бабочки, они трепетали на губах Нанао, заставляли сердце заходиться восторгом, сбивчиво дышать и хвататься за плечи Нему, чтобы не упасть.
Еще один поцелуй, глубже и слаще – и Нанао позволила языку Нему оглаживать ее собственный, сплетаться с ним, а своей душе – сплестись с душой Нему.
Если это был еще один сон, например, после солнечного удара, то Нанао хотела бы никогда не просыпаться.
Нему мягко отстранилась и погладила Нанао по голове, мягко скользнула пальцами по ее груди, чуть сжимая затвердевшие проступающие сквозь ткань соски.
- Мы знали, что ты придешь, - сказала она. – И что не расскажешь о том, что увидела. Пойдем, Акон уже ждет нас.
Нему протянула Нанао руку – небольшую, мягкую и аккуратную, с чуть розоватыми ноготками, с бархатистой кожей, к которой так и хочется прильнуть щекой – и Нанао, послушно вложив в нее свою ладонь, как завороженная, пошла следом.
Она просто не могла не пойти.
-
-
02.07.2015 в 14:33Двенадцатый отряд не верил в сказки – он старался воплотить их в жизнь
интересный рассказ. пропал человек. полностью.
-
-
03.07.2015 в 10:04Да, порочный круг не разорвать, можно только стать одним из звеньев((
-
-
09.07.2015 в 10:31-
-
09.07.2015 в 19:38