а – апатичная аскарида анжела
Название: Завитушки
Автор: Chirsine
Бета: dysphoria
Иллюстраторы: [J]Мацу и немножко нервно[/J]
Персонажи/Пейринг: Улькиорра Шиффер/Иноуе Орихиме, разные персонажи
Тип: джен, гет
Рейтинг: R
Жанр: драма, приключения
Размер: миди, 25 тысяч слов
Саммари: Готей 13 готовится к отражению атаки квинси и набирает союзников. Орихиме не готова снова сражаться и не хочет убивать, но только так она преодолеет смерть Улькиорры. Только так она наконец исправит эту несправедливость и навсегда избавится от чувства вины.
Во всяком случае, если верить Куроцучи Маюри.
Примечания: фик написан на Bleach MiniBang-2014
Предупреждения: множественные смерти главных персонажей; возможно частичное АУ от начала арки квинси
Ссылка на скачивание: .doc (без разделителей и иллюстраций) || .rtf (c разделителями и иллюстрациями)|| .pdf (c разделителями и иллюстрациями)
Ссылка на скачивание иллюстраций: .rar (арты и заглушки)
Айзен любил повторять, что у нее сила Бога. Но не учел, что чувство справедливости от божественного очень далекое.
Айзен вообще говорил очень много и красиво: Орихиме каждый раз представляла перед собой водопад кокетливо танцующих в воздухе завитушек, — таких рыбок с красивыми волнистыми хвостами. Они все текли и текли перед глазами, складывались в волшебные узоры и, беззвучно открывая рты, звали в свой чудесный аквариум.
Каждый раз к концу речи Айзена в голове у Орихиме не оставалось ни словечка, ни единого образа, ни капли смысла. Только рыбки-завитушки.
После Айзена из Уэко Мундо прошло много времени и много всяких других Айзенов: получше, похуже, со своей Эспадой и без, со страстью ко всему божественному и без, с большими планами на мироздание и с планами сходить перекусить в столовую.
Но после каждого в голове оставались только гулкая тишина и рыбки. И каждый раз Орихиме что-то рассказывали, втолковывали, упрашивали. Угрожали. Ставили перед фактом. Заставляли. А перед глазами все кувыркались завитушки, и звенело в ушах.
И все еще звенит.
Орихиме несколько раз глубоко вдыхает, чтобы собраться с мыслями, и поднимает взгляд. Маюри смотрит на нее в ответ, как на мохнатого рыжего паучка в банке: такой маленький, бестолковый, все носится-носится по дну, скользит лапками по стенам и пытается взобраться выше.
А выше только крышка.
Пора ее отвинтить, выложить паучка на лабораторный стол, вскрыть ему брюшко и узнать наконец, что же внутри такого особенного.
— У меня есть просьба.
Голос у Орихиме тонкий и ломкий. Она знает, что должна, обязана и все равно будет помогать, что бы ей сейчас ни ответил капитан Куроцучи. Но все равно хочет попытаться.
Со стороны она кажется самой себе ужасно жалкой и, сглотнув, торопливо поправляется, стараясь говорить уверенней:
— Условие. У меня есть условие.
Она помнит разметаемую ветром горстку пепла перед собой: крыша Лас Ночес такая гладкая и ровная, что выдувает даже песок из мелких трещин, куда там пеплу.
Она думает, что все получилось не так. Все как-то неправильно: начиная с солнца под куполом и заканчивая луной в небе.
Начиная с Айзена и заканчивая пришедшим за ней из Каракуры Куросаки-куном. Где-то что-то пошло не так, а потом просто шло-шло-шло дальше само по себе, и Орихиме не могла ничего исправить. А она очень хотела.
Все еще хочет.
Потому что все должно было закончиться иначе, не так, как есть.
Не так несправедливо.
— Нему, — капитан и отец Куроцучи Маюри скрипит шестернями, выкручивая голову себе за спину, и щелкает пальцами.
Лейтенант и дочь Куроцучи Нему отделяется от стены, сгибается на шарнирах и коротко кланяется. Отец-кукловод отдается приказ дочери-марионетке.
Они оба в белых лабораторных халатах, таких больших и свободных, что, кажется, раскроются парусами, если подуть как следует.
Орихиме нервно теребит рукава скрывающего реяцу плаща, чтобы унять дрожь. И чувствует, как холодная и фарфорово-гладкая рука ложится ей между лопаток, чтобы подтолкнуть в нужном направлении.
Нему провожает Орихиме в соседний зал лабораторий: большой, полутемный, с единственной лампой по центру и высоким стулом, похожим на живое существо. Кажется, оно выломалось-изогнулось в странной позе и только и ждет того, кто опустится на сидение. Чтобы расправиться обратно, схватить, стиснуть изо всех сил и сломать.
И лампа, и стул — здесь все неродное, чужое, принесенное извне. Орихиме замечает желоба в стенах и темные пасти-жерла гигантских труб. Ноги холодит сквозняк, и по полу шуршит-стелется, пересыпаясь к дальним углам, песок.
— Не волнуйтесь, — ровно произносит Нему, продолжая настойчиво подталкивать вперед, к стулу-чудовищу.
Орихиме не может понять: она так успокаивает? Советует? Предупреждает? Отдает приказ? Нему для нее ничуть не понятнее, чем тот стул. Орихиме даже чудится, что у него на глазах повязка, а под ней щелкают маленькие рты, и из-за этого очень страшно прислоняться затылком к его резному лицу. Горбинка выступающего носа дает жутковатую тень на гладкое дерево.
— Садитесь сюда.
Орихиме колотит так, что зубы стучат — у нее, а не у стула под повязкой. Хотя там наверняка тоже что-то щелкает — она слышит. Почти как часовой механизм капитана Куроцучи, почти как шарнирные суставы лейтенанта Куроцучи.
— Скажите, когда будете готовы, и я запущу преобразователь, — говорит Нему. — Вспомните, что вам говорил Маюри-сама, и ничего не бойтесь. У вас все получится.
Она помогает Орихиме усесться — взобраться на верхотуру, как в орлиное гнездо: прижимает ее затылком к спинке стула, так, что в макушку упирается выступ-нос, а сама отходит в темноту. И темнота отступает от нее: целая стена вспыхивает рассеянными красными огоньками, ночным небом с озлобленными звездами. Углями в темноте.
Целая скала из углей, которые помогут сделать все, как надо. Как должно.
Нему ненадолго возвращается: только чтобы расправить на Орихиме юбку и высыпать ей на колени костяные осколки и смешанный с пеплом песок. А потом снова отходит к стене и, пощелкав тумблерами, замирает рядом с большим рычагом. Ждет отмашки.
Орихиме все ерзает на стуле, пытаясь настроиться на правильный лад, но почему-то не получается. Отвлекает все: начиная с перемигивающейся теплыми угольками стены и заканчивая жестким сидением. В голове красивым блестящим водопадом носятся в панике рыбки-завитушки. И вместе с ними мелькают смутные мысли о том, что делать, и как все исправить — у нее нет даже примерного плана, ни единой идеи с чего начать. Но Орихиме надеется, что разберется на месте и всех спасет. Как Куросаки-кун.
Да, совсем как он.
Надо только взять себя в руки.
Она делает несколько успокаивающих вздохов, болтая ногами в воздухе, совсем как в детстве, и пытается дотянуться носками до пола. Нужно взять и придумать, как все поправить: как-то найти то самое место, где свалялись все нитки, и нарушился узор. А потом развязать узел и начать все сначала.
Но Орихиме со своей неправильной справедливостью и беспомощной силой Бога может только прыгать в заячьи норы и прятаться в других мирах. Умеет только отрицать.
— Я готова.
Она накрывает ладонями заколки, и Нему опускает рычаг. Угли-индикаторы гаснут, и на центральном табло вместо ноля вспыхивает единица. Теперь остается только пристегнуть ремни и приготовиться к путешествию Алисы в Страну смертельных Чудес.
Ханагику тяжело, с присвистом, выдыхает у Орихиме над ухом, и Шун Шун Рикка послушно отрицает несправедливость.
Айзен говорил, что по силе она может сравниться с Богом. Только вот незадача: у Орихиме в голове рисовая каша, деревянная стружка и ржавые гвозди.
— За тобой пришли, Иноуе-сан, и уже ждут снаружи, у ворот школы. Поторопись, пожалуйста, мы же не хотим неприятностей, верно?
Сенсей стыдливо прячется за журналом. Плечи вздрагивают. Правильно, незачем ввязываться, если ничего не исправить.
Орихиме собирает вещи в сумку и выходит в пустой коридор.
Она в последнем классе, не умеет лечить и выводить за руку с того света. Она никогда не была в Готее, не уходила с Улькиоррой в Уэко Мундо. Куросаки-кун не отправлялся с командой спасателей в другие миры, его не предавали фуллбрингеры, и он не ломал занпакто в бою с квинси. Здесь нет арранкаров, квинси, шинигами и результата их перемножения. Здесь есть группировки и школьники, оказавшиеся в самом центре разборок за передел территории.
Орихиме спотыкается, сбивается с шага. На секунду у нее сбивается дыхание, и перед глазами вспыхивают цветные круги.
Здесь нет Шун Шун Рикки, но сила все еще в заколках.
Ценность Орихиме все еще в заколках: микрочипы и короткий код, который дает доступ к разработкам родителей. Самый большой на свете секрет для самого настоящего бессмертия.
Ценность Орихиме в близости к Куросаки Ичиго.
Ежась и кутаясь в толстый и длинный шерстяной шарф, она останавливается на крыльце у главного входа школы, под козырьком, и оглядывается. За воротами припаркован тонированный черный минивэн с заляпанными грязью номерами. Охранников на посту нет, идут занятия. Если вдруг станет одной Орихиме меньше, никто не заметит и не поднимает тревоги.
Даже если тетушка со всех ног бросится в Каракуру и поднимет на уши всю полицию.
Орихиме дышит на замерзшие руки.
В прошлый раз — тот, настоящий, — Улькиорра дал браслет, который должен был отвести всем глаза. Сделать ее бесплотной и cтереть о ней все воспоминания. В этот раз — теперь, справедливый, — Орихиме сделали невидимой безо всякой духовной силы. Оказывается, так тоже можно: нужно всего-то немного страха, чуть больше жестокости и несколько невинных жертв.
Орихиме нерешительно топчется на крыльце и ждет, сама не зная, чего именно: когда к ней придет смелость шагнуть вперед, когда сверху свалится метеорит или директор высунется из окна своего кабинета с громкоговорителем, чтобы ее подбодрить.
Орихиме ждет, пока распахнется дверь с водительской стороны, и на холод высунется Гриммджо.
— Эй, ты! А ну двигай сюда!
Пар от него так и валит. Внутри салона, наверное, очень тепло. Орихиме поправляет ремень сумки на плече и идет к минивэну. Все повторяется — опять и еще, по новому кругу. Но теперь идет так, как должно, как положено, даже если нет никаких арранкаров и Хогиоку. Потому что Орихиме, Куросаки-кун, заколки и Улькиорра — есть.
А это главное.
— Давай, шевели булками, — Гриммджо заталкивает ее внутрь салона, в пустое пространство, освобожденное от пассажирских кресел, и захлопывает боковую дверь.
Орихиме опускается на пол — ее ждет тонкая квадратная тряпка, собачий коврик, — и подтягивает колени к подбородку. След от чужой ладони горит огнем между лопаток. Единственной ладони — вместо второй руки у него завязанный узлом пустой рукав.
Минивэн трогается.
— Не пытайся сбежать, если не хочешь, чтобы кто-нибудь пострадал, — предупреждает Улькиорра и бросает короткий взгляд в зеркало заднего вида, на нее, прежде чем повернуть ключ зажигания.
— Как скажешь, Улькиорра-кун, — коротко произносит она.
Они успевают ненадолго встретиться взглядами, и Орихиме кладет голову на бок, касаясь щекой скрещенных рук — чтобы и дальше видеть, что происходит в передней части минивэна.
Плечи вздрагивают, но Улькиорра больше не оборачивается. Он сидит неестественно прямо и смотрит только на дорогу — точно так же вел Орихиме по проходу между мирами.
Странно, но она почему-то считала, что все будет совершенно иначе: может, в этом мире не окажется ее самой, Айзена или смерти родных. Или Куросаки-куна. Или всей этой бесконечной войны. Или все получится как в манге про попаданцев в другие миры — Орихиме всегда любила читать такие истории: магия, превращения, битвы, накама.
Ей это очень нравилось — представлять себя принцессой в платье-паутинке и летать по ветру, выдумывать ракетницы из рук и лазеры из глаз, вдохновлять на бой и ждать с войны, — до того момента, как оказалось, что все существует на самом деле.
И вот теперь снова.
Орихиме ничего не ждет, ни на что не надеется, но почему-то все подстраивается под нее само. Почти как дома. Даже Улькиорра и Гриммджо такие же: просто чуть больше жизни, чуть меньше бледности, кровь горячая, как у людей, а вместо костяных масок — татуировки. У Гриммджо она в пол-лица, а у Улькиорры ее линии уходят под волосы. И вместо дыр Пустых наверняка шрамы от пуль.
Этот мир все оставил на своих местах, только вычеркнул сверхъестественную силу.
Орихиме осторожно отводит в сторону ствол гранатомета носком туфли, чтобы темное дуло не смотрело прямо на нее — неуютно. На поворотах ее потряхивает, и очень хочется за что-нибудь уцепиться. Хочется — за плечо Улькиорры, но получается только за подголовник водительского сидения.
Сквозь толстый слой тонировки все темно-серое, выцветшее и полумертвое. Как в Уэко Мундо. Даже солнце в тучах больше похоже на белую рогатую луну.
— Держись подальше от окон, — предупреждает Улькиорра.
И Орихиме, успевшая податься вперед, покорно отодвигается обратно вглубь салона. Дело не в том, чтобы не было видно ее — салон и так не видно снаружи, тонировка. Дело в том, чтобы не было видно ей. Власть и влияние. Принуждение.
Почти как ее комнатка в Лас Ночес с узкой прорезью оконца под самым потолком.
Орихиме-из-этого-мира страшно напугана: ее еще нигде не запирали и никуда не забирали, только грозились, что однажды придут за ней, как за родителями и братом, и никакой Куросаки-кун ее не защитит. Орихиме-пришедшая-все-исправить надеется, что справится сама.
Гранатомет без подствольника подскакивает на рытвинах и заваливается на поворотах вместе с ней — их обоих везут к Айзену, — раньше опасный, а теперь пустой внутри груз.
Орихиме-здешняя, которая выросла в семье ученых, работавших под колпаком правительства, и прилежно проучилась одиннадцать классов, знает, что все случилось из-за заколок. Орихиме-чужая, которая отрицает несправедливость и ищет мир, где все останутся живы, уверена, что все случилось из-за Куросаки-куна.
Они вместе — одна целая Орихиме с чесночно-яблочной рисовой кашей в голове — прекрасно понимают, что все очень просто: таков порядок вещей.
— …Тоже скоро явится, — ворчит под нос Гриммджо, развалившись на переднем пассажирском сидении и закинув ноги на приборную панель.
Орихиме замечает его оскал в широкой полоске зеркала заднего вида. Татуировку перекореживает так, как никогда не корежило маску Пустого.
— Куросаки твой. Притащится обязательно, — поясняет Гриммджо, поймав ее настороженный взгляд, и облизывается. — С него должок.
А потом смеется: негромко и зло, так, что Орихиме сразу понимает: кое-что здесь иначе. Здесь умирают чаще, ненавидят сильнее, и ее Шун Шун Рикка не воскрешает погибших. Не отращивает заново руки.
— Хватит, — прерывает его смех Улькиорра.
— Эй, — с ухмылкой продолжает Гриммджо, будто и не слыша его. — Если хочешь, высунься в окно. Поорешь как следует, может, и заметит кто. Может, и Куросаки передаст. Ну? Опустить стекло или нет?
— Я сказал, хватит, — Улькиорра повышает голос и снова переводит взгляд на Орихиме в зеркало заднего вида. — Айзен-сама приказал сделать все быстро и тихо. Что именно тебе непонятно из слов «быстро и тихо»?
— Задолбал уже со своими приказами, — огрызается Гриммджо, отворачиваясь. — На дорогу смотри, придурок, а то груз своего «Айзена-сама» не довезешь.
У Улькиорры дергается щека.
— Все в порядке, правда, — быстро произносит Орихиме, надеясь, что голос ее не выдает.
Чем быстрее они доедут, тем лучше.
Потому что Гриммджо во всех существующих мирах инстинктивно чувствует слабость — чужую и свою. Лучше всего он распознает страх и жалость — и убивает за оба. И наверняка не оставит от Орихиме даже мокрого пятна на коврике, если узнает, что она их обоих — таких озлобленных и одиноких, — жалеет, как никогда в жизни.
Минивэн встряхивает еще раз и заваливает на повороте: они ныряют в переулок и несутся по узкой полутемной дороге. А потом Орихиме различает створки открывающихся ворот и обшарпанный грязный дворик. Горы ящиков, пахнет рыбой и морем, вокруг суетятся люди в серых комбинезонах.
В воздухе стелется грязно-белый дым.
Дверь в салон распахивается, и Гриммджо вытаскивает Орихиме точнехонько в лужу — в самое отражение неоновой вывески отеля. Над головой, за неровным волнистым краем лужи, отсвечивает указатель аварийного выхода.
— Бегом давай, Айзен хочет тебя видеть, — Гриммджо, выбравшийся наружу первым, рывком открывает дверь в салон, хватает Орихиме за плечо и ведет к входу. — Заждался уже, чтоб его.
Впереди полутемный коридор с мигающими лампами и стенами, выкрашенными в монотонный серый. Распахиваются боковые двери и мимо — Орихиме ненадолго тонет в звоне посуды, гомоне, шипении масла на сковородах и мешанине самых разных запахов, — проносят чан с помоями.
Гриммджо идет первым, Улькиорра замыкает. Они направляются к лифту.
Орихиме-из-этого-мира постоянно оборачивается, в надежде, что он где-нибудь задержится — на один страх меньше. Орихиме-не-из-этого-мира оборачивается на поворотах, чтобы увериться, что он не отстал.
Цельная Орихиме, та самая, которая все еще не знает, как обмануть смерть и победить несправедливость, ловит взглядом его тень, чтобы убедиться, что все идет как надо.
Двери лифта расходятся в стороны.
— Сама знаешь, что будет, если попробуешь удрать, — напоминает ей Гриммджо.
Орихиме в его голосе улавливает нетерпение и ожидание. Вызов ей. Провокацию. «Давай, беги, беги прямо сейчас, у тебя еще есть шанс». Действительно, у нее море шансов, а у них — Куросаки-кун и вся Каракура в распоряжении, чтобы отыграться. Кого удастся спасти без заживляющих кидо и духовной силы?
Кабину лифта мелко потряхивает между этажами, неровно гудят механизмы снаружи. Лампа под потолком пару раз мигает, и меняются цифры на матовом экране. Орихиме-из-другого-мира вспоминает стену углей, табло из маленьких ламп и горящую на нем единицу. Орихиме-из-этой-реальности выходит из лифта и оглядывается.
Этаж опоясывает широкий балкон: по такому они могут пройтись, держась за руки, все трое. Светлый пол, выложенный блестящей и скользкой плиткой. Широкая полоска ковра. Орихиме крутит головой, рассматривая резные колонны и узор на поручнях ограды у самого края, а потом заглядывает и за них, вниз. Там, далеко, в центре приемной залы на первом этаже шипит и пенится неглубокий фонтан: статуя, что-то западное, незнакомое, и целое озерцо вокруг нее. Мелкое, беспокойное, с целым выводком красно-золотых рыбок.
Падать отсюда до них будет высоко, приземляться — больно, а умирать — быстро.
Орихиме стискивает перила изо всех сил, вглядываясь в мельтешение под водой. Она не боится перевалиться за перила, упасть и утонуть — рыбки в фонтане для нее как родные.
Она боится не успеть.
Улькиорра стискивает плечо Орихиме — неожиданно сильно и болезненно — и оттягивает от перил.
— Какого хрена вы там залипли? Или полетать захотели оба? Двигайте сюда! — орет им ушедший вперед Гриммджо.
Улькиорра бросает на него короткий взгляд, и снова смотрит на Орихиме: внимательно сощурившись, оглядывает с ног до головы и, кажется, вот-вот что-то скажет.
— Ну? Кто всю дорогу ныл про своего Айзена-сама? Или так и будешь с ней стоять? Втрескался, что ли?
Улькиорра поджимает губы и ведет Орихиме дальше за нетерпеливо морщащимся Гриммджо: вперед, направо и через длинный коридор к дверям из белого дерева, у которых тот и останавливается. И Орихиме снова замечает на его лице ту неприятную усмешку, прежде чем Улькиорра заводит ее в комнату и закрывает за собой двери.
Сначала ей кажется, что все изменилось: вместо пустого зала их встречают в апартаментах, Айзен сидит в мягком дорогом кресле вместо каменного трона, а Халлибел в строгом офисном костюме и с записной книжкой в руках. Потом до Орихиме доходит: если снаружи что-то и изменилось, то внутри — ничего. Глубоко внутри она снова представляет себе, что засунула голову в аквариум, и вокруг, в колышущихся водорослях, рыбки-завитушки гоняются за хвостами друг друга и складываются в картинки-воспоминания. Беззвучно раскрывают рты под водой и говорят, что все здесь ненастоящее: это не ее, Орихиме не отсюда и вернется обратно, когда все получится. Говорят, что важно только вытащить всех.
Важно, то, зачем она здесь.
И она здесь: сидит напротив Айзена на каком-то нелепом мягком пуфике и вдруг понимает, что далеко-далеко, в мире сахарной ваты и круговорота перерождений, ей в затылок дышит деревянный нос.
Орихиме вздрагивает-выныривает и вскидывает глаза.
— Думаю, мы поняли друг друга, Иноуе-сан, — Айзен склоняет голову набок, ожидая, что она скажет что-нибудь в ответ.
А Орихиме на самом деле снова все пропустила и ничегошеньки не поняла. Но ей и не нужно: заколки-Хогиоку-Куросаки-Ичиго-весь-мир-вся-вечность-хоть-капелька-понимания — что еще может быть нужно Айзену? Халлибел за его спиной и отбивает ручкой мелодию по кожаному переплету записной книжки: «Кагомэ-кагомэ…».
— Иноуе-сан — наша дорогая гостья, — говорит Айзен. Орихиме он видится бумажной фигуркой: красиво покрашен, с целым набором одежек и рисованных друзей — осталось только продеть уголки в разрезы на картоном фоне. — Улькиорра-кун, проводи ее до комнаты и проследи, чтобы Иноуе-сан ни в чем не нуждалась.
Орихиме торопливо кивает, поднимается, и Улькиорра берет ее за локоть, чтобы вывести в коридор. Здесь и сейчас все проходит быстрее и проще: никаких демонстраций и убийств, никакой борьбы за право быть в Эспаде, Люппи нет в свите. Гриммджо не встречает их за дверями, и он не сможет вернуть себе потерянную руку, что бы ни стало в этом мире причиной ее потери.
Орихиме обнимает себя за плечи — ее колотит.
Здесь она никому и ничем не может помочь. И не должна.
— Сегодня мы видимся второй раз, — неожиданно произносит Улькиорра, останавливаясь перед ней, и продолжает: — Ответь: откуда ты знаешь мое имя? Ямми не называл его, когда мы пришли за тобой в парк. Откуда ты меня знаешь?
Орихиме закусывает губу, чувствуя, как в груди разливается приятное тепло, и дрожь отпускает. Он мог бы спросить тысячу и одну вещь или просто промолчать.
— Поверишь, если я скажу, что знаю тебя уже очень давно, Улькиорра-кун?
Он снова хмурится и непонимающе кривит губы. Орихиме очень хочется протянуть руку, чтобы разгладить ту складочку у него на лбу. Ей почему-то становится так легко и хорошо после его вопроса, будто все уже позади, все исправлено, и они оба вернулись обратно.
— Я пришла из другого мира, чтобы спасти твою жизнь, — серьезно произносит Орихиме. Совсем немного возмездия во имя рогатой луны. — Покажешь, где здесь моя комната?
И все же протягивает к нему руку. Улькиорра ее конечно перехватывает — машинально, не задумываясь, не отводя взгляда от лица Орихиме. Но потом не отпускает, только продолжает удерживать в воздухе, сжимая запястье.
Орихиме кажется, что они так стоят очень долго: все время этого мира, и еще чуточку дольше — ровно столько, сколько нужно, чтобы она бесконечное количество раз успела мысленно рассказать Улькиорре свою историю от самого начала и до конца.
Рассказать о тлеющем в ней, как целая стена углей, чувстве вины.
Только когда он разжимает захват и, сунув руки в карманы, уходит вперед, Орихиме вспоминает, что вообще-то безнадежно опаздывает и должна поторопиться сделать хоть что-нибудь.
— Ты странная, — не оборачиваясь, произносит Улькиорра. — Следуй за мной. Соседний коридор и до конца, твоя дверь — последняя.
— Пожалуйста, послушай меня, — настойчиво говорит Орихиме, нагоняя его. — Скоро здесь будет Куросаки-кун. Я не знаю, когда точно, но он придет не один. Вам придется с ним сражаться, и ты его встретишь одним из первых. Раньше ты был сильнее, и вы просто дрались...
— Этого не будет, — перебивает ее Улькиорра, глядя перед собой. Он ведет Орихиме вдоль балкона, дальше и дальше мимо белых дверей с золотыми номерными пластинками. — За тобой не придут. Гриммджо не удастся отомстить. Все уже закончилось.
Они доходят до поворота в следующий коридор в тишине, прежде чем он продолжает:
— Одновременно с нами, Айзен-сама отправил двоих к Куросаки. Люппи и Ямми
И Орихиме совершено не нравится этот новый взгляд — сосредоточенный и оценивающий, — который Улькиорра на нее бросает.
— Если ты знаешь меня, то знаешь и их. Знаешь, что их хватит, чтобы убить всех твоих друзей. И не важно, где они укрылись.
Орихиме-из-этого-мира покрывается липким холодным потом: она помнит, что случилось в Центральном парке, и в каком виде Урахара Киске забирал к себе Куросаки-куна. Орихиме-уже-прошедшая-через-это заставляет себя унять дрожь, она уверена: Ямми Лларго и Люппи Атеннор не вернутся с задания.
Цельная Орихиме идет по коридору, считая про себя шаги и повторения узора по кайме ковра.
— Ты догадывалась, что Айзен-сама не составит вас в покое, — продолжает Улькиорра. — Нельзя было верить ему на слово. Нельзя было выходить из школы. Но ты все равно села в машину. Зачем?
Он останавливается у коридорного тупика с последней дверью, но не открывает ее. Только смотрит на Орихиме через плечо и повторяет:
— Зачем?
Орихиме разглядывает контуры его маски, змеящиеся по шее под воротник и уходящие по скуле и лбу под челку. Кончики волос у него неровные и секутся.
Орихиме отводит взгляд и пожимает плечами.
— Ты или слишком умна, или очень глупа, Иноуе Орихиме.
Ее комната ничем не отличается от обычного гостиничного номера — в похожий заселили их с Тацки, когда Орихиме ездила сопровождать ее на соревнования уровня префектуры. Небольшая, уютная, с кремовым покрывалом на постели. Только окна тогда не были зарешечены — это единственное, что напоминает Орихиме об Уэко Мундо.
Гостиничный столик на колесах, накрытые салфетками тарелки. Улькиорра за спиной. Где-то внизу бьют часы — время обеда, прошло столько времени, а она и не заметила.
— Ешь, — приказывает Улькиорра и указывает подбородком на столик, когда Орихиме оглядывается. — Не вздумай объявлять голодовку, заставлю силой.
Она делает несколько шагов вперед и заглядывает под салфетки.
— Тут много, на двоих хватит. Останешься? — предлагает Орихиме, указывая на остывшие булочки с карри. — Хочешь что-нибудь попробовать?
Улькиорра качает головой и пятится, чтобы не выпускать ее из виду, в коридор. Он уже закрывает за собой двери, когда Орихиме, заглянув во все тарелки, успевает крикнуть:
— Тут есть пончики с огуречным кремом, не хочешь попробовать?
Щелкает замок, но Орихиме совершенно не думает, что делает — кроме того, как половчее перехватить палочками кусок и, подстраховав ладошкой, не уронить его форменную юбку. А еще о чем рассказать дальше: после рецепта тетушкиных пирожных, домашнего задания по истории и того, как ей страшно спать без включенного торшера-ночника.
Улькиорры наверняка уже давно нет с другой стороны дверей: он ее отвел в комнату, запер, и оставил за решеткой наедине с пончиками. Приказ Айзена выполнен, можно заняться своими делами.
Но он все еще может быть там. А у у нее каждая минута на счету.
Орихиме какое-то время бродит по комнате из угла в угол — пока ей еще есть, что рассказывать, и пока голос не хрипнет. А потом ложится на кровать, обняв подушку, и ждет. Все то же самое, ничего не изменилось, но Орихиме все равно не может выйти. Не может предсказать, как пойдет дальше. И без духовной силы даже не чувствует, есть ли рядом кто-нибудь еще.
Уже началось или еще нет.
Лоли и Меноли все те же, даже платья с короткими юбками и белого цвета. И ненавидят все так же. И завидуют все так же. И почти пустой поднос с остатками ужина переворачивают перед ней тем же самым движением.
Только Орихиме ничем не может им помочь: ни налетевшей виском на край тумбочки Меноли, ни скулящей у кровати Лоли. С ногой у нее что-то не в порядке, точно, но она даже не дает к себе приблизиться. Только визжит и размахивает руками.
— Зачем так жестоко? — спрашивает Орихиме.
Гриммджо только сплевывает и выволакивает ее за руку из комнаты. В коридоре повсюду горят лампы в стеклянных цветочных плафонах.
— Зачем так с ними? — повторяет она.
— Зачем-зачем, вот заладила, твою мать! — бросает он на ходу. Пустой рукав хлопает по спине. — Заело, как Улькиорру. Тебе какое до них дело?
— А вам? — Орихиме упирается пятками, собирает ковер складками, и представляет себя морским якорем, который оброс целым коралловым рифом за давностью лет. Помогает — Гриммджо останавливается. — Вам всем какое дело?
— Класть мне на всех, — тот дергает плечом, но все равно не выпускает ее руку. На запястье уже расцветают красные пятна. — Но ты — это совсем другое.
— Почему?
— Потому что не должна сдохнуть раньше, чем придет Куросаки, — просто отвечает он, и Орихиме не нравится эта убийственная честность. — Сначала я тебя ему покажу, живую и непуганую, а потом у него на глазах сверну шею, как куренку. Что, нравится? — Гриммджо дергает ее на себя и наклоняется, приближая свое лицо к лицу Орихиме. — Думаешь, хватит одной тебя за мою руку? Сорвет ему башню или нет? Или еще кого-нибудь у него забрать?
— Гриммджо. Убери руки.
Улькиорра останавливается у перил и смотрит на них исподлобья. Руки у него в карманах, и теперь, без Серо и «футляра отрицания», Орихиме, наверное, впервые не знает, чем все закончится. Иногда нож может бить сильнее, чем кидо или духовные способности.
— Повторяю еще раз. Руки. Если она не сможет работать с Айзеном-сама, виноват будешь ты.
— Руку, ублюдок. Теперь только одну, — бросает Гриммджо. И, выпустив запястье Орихиме, делает несколько шагов к нему навстречу. — Давай, тащи ее к Айзену. И пожалуйся на меня, ты же это так любишь...
Улькиорра мгновенно оказывается рядом — Орихиме успевает только неловко дернуться, — и, схватив его за ворот куртки, впечатывает спиной в колонну у перил.
— Надо же, как завелся, — ухмыляется Гриммджо. — Что, уже успел ее оприходовать? Быстро ты.
— Заткнись, — голос Улькиорры тяжелеет.
— Хватит, пожалуйста, — Орихиме приближается к ним, переводя взгляд с одного на другого. — Не нужно драться.
— Или вы старые знакомые? А? Смотри, как задергались оба. Может, ты и к Айзену из-за нее пошел, а?
Гриммджо кажется расслабленным — только прищур выдает. Почти. И когда Улькиорра расслабляет захват, чтобы другой рукой замахнуться и ударить, выворачивается. Давит, перехватывает — Орихиме толком не видно из-за его спины, что там происходит. Только она успевает заметить, как Гриммджо почти опрокидывает Улькиорру на спину и прижимает к перилам, удерживая того над пропастью из этажей.
И это очень-очень плохо.
— Пасть на меня не разевай, понял? — цедит Гриммджо, давя и давя сильнее на Улькиорру. Мышцы его руки напряжены до предела, и вздуваются вены, там, где в нее вцепился Улькиорра.
Улькиорра со свистом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.
— Прекратите оба! — Орихиме хватает его за плечо и тянет пустой рукав на себя. — Да хватит же!
— Отвалила живо, — не оборачиваясь, рявкает тот. — Потом к нему обжиматься полезешь.
— Если что-нибудь с ним случится, я прыгну!
— Чего? — Гриммджо морщится, оглядываясь на нее. — Да ладно.
— И тогда ничего с местью Куросаки-куну не получится, ясно?
Он фыркает.
— Твоя женщина тебя спасла, — ухмыляясь, сообщает Гриммджо и отпускает Улькиорру. Орихиме едва успевает схватить его за руку, чтобы помочь поймать равновесие. — Охренеть, какая бойкая. Даже жалко тебя. Что, Айзен запретил меня убивать, да? Тогда терпи.
Улькиорра смотрит ему в спину, сжав губы с тонкую линию.
— Теперь я понял, — наконец произносит он. — Ты действительно слишком глупа. Особенно, если считаешь, что можешь угрожать подобными вещами.
— Я бы действительно прыгнула, — пожимает плечами Орихиме. Она учится убийственной прямоте у Гриммджо: — Айзену нужны заколки, Гриммджо нужен Куросаки-кун, но без меня ничего не получится.
— В таком случае, что нужно тебе?
— Не дать тебе умереть, — серьезно произносит она.
Улькиорра ненадолго прикрывает глаза.
— Тогда подчиняйся Айзену-сама и делай все, чего он потребует. Иди за мной.
И она идет.
Орихиме-из-этого-мира в панике, хочет бежать, не хочет сдаваться и не верит, что они проиграют. Орихиме-из-другого-мира знает, что пробудет здесь недолго. Цельная-Орихиме понимает, что сопротивляться бесполезно, и соединяет заколки в карту-идентификатор, а потом подключает ее к ноутбуку.
Айзен за ее спиной ждет результата, Халлибел договаривается по телефону, а Улькиорра просто смотрит. Иногда — на кольцо будущих синяков на руке Орихиме, она ловит этот его непонятный взгляд. Иногда — на монитор.
Точно не смотрит на Айзена и на нее, когда Орихиме пытается встретиться с ним взглядами.
Код Хогиоку загружается долго. Орихиме досчитывает рыбок-завитушек до миллиона, успевает заметить, как дрожат пальцы Улькиорры — он стискивает их в кулаки и снова прячет руки в карманы, — и вводит пароль в ответ на аутентификационные запросы столько раз, что уже перестает смотреть на клавиатуру. Ее пароль — «Ханагику» и длинная вереница цифр. А все, что ей остается — только подождать, когда установится соединение.
Остается подождать, когда все начнется.
Орихиме кажется, она предугадывает происходящее: видит совсем чуть-чуть, всего на пару мгновений вперед. И просыпается, как утром — за пару вдохов до того, как срабатывает будильник на телефоне.
Пожарная сигнализация накрывает оглушающим воем все этажи сразу.
— Улькиорра, проследи за всем и уведи ее, — приказывает Айзен, захлопывая ноутбук и подавая Халлибел знак идти первой. — Оставляю все на тебя, решай сам, как выбираться отсюда. Иноуе-сан нужна живой.
Улькиорра быстро выводит ее в коридор — в противоположную Айзену сторону, к лифтам. Орихиме даже догадывается, куда именно. Крыша. Только туда им нельзя, потому что Куросаки-кун и Гриммджо запросто поубивают друг друга, а она не сможет даже помочь им дождаться приезда скорой.
И оживить пустоту в дыре вместо сердца — тоже.
Пассажирские лифты не работают, лифт для персонала ползет слишком медленно, а до грузового им добираться через весь этаж — в аварийном освещении этажей и с работающими разбрызгивателями. Откуда-то снаружи доносятся полицейские сирены.
Орихиме уверена — это знак.
— К лестницам, — командует Улькиорра и тянет ее за собой.
— Подожди, пожалуйста, нам нужно совсем не туда, я точно знаю, — давясь через слово собственным дыханием, произносит она.
— Ошибаешься, — коротко возражает он.
— Ты погибнешь, если мы выйдем на крышу! — выпаливает Орихиме.
Она вся мокрая, продрогла, и вода заливает ей глаза. И еще она чувствует, что это — тот самый шанс.
— Думай о своих друзьях. Думай о Куросаки. Думай о себе. Что с тобой не так, Иноуе Орихиме? Какое тебе дело до моей жизни?
Улькиорра чудовищно бледный в тусклом аварийном освещении, у него холодные руки, и из-за криков, сигнализации, выстрелов и сирен Орихиме не разбирает даже половины того, что он говорит.
Но ей это и не нужно. Главное — чтобы разобрал и услышал он.
— Я здесь, чтобы тебя спасти, Улькиорра-кун, когда же ты поймешь!
Он — первый, с кем так получилось. С кем не получилось вовсе.
Даже брата Орихиме по-своему смогла спасти и успела попрощаться. Но не с Улькиоррой.
— Чушь. Ты и полдня меня не знаешь.
Орихиме качает головой и не трогается с места.
— Полтора года. Я знаю тебя два дня и помню полтора года! — невнятно произносит она — от холода стучат зубы.
Улькиорра наконец поворачивается и смотрит ей в глаза, как тогда. Как на крыше Лас Ночес. Как будто вот-вот все закончится.
Но в этом мире и полдня не прошло: здесь все совсем иначе, все слишком быстро, Орихиме купилась на общую суть и пропустила остальное. Никто не играл с ней в поддавки.
— Не надо умирать, Улькиорра-кун, хорошо?
Ей кажется, он поддается — весь этот дурацкий ущербный мир снова поддается, прежде чем выгнуться, вывернуться и залепить ей звонкую оплеуху. И у Орихиме все еще хороводы золотисто-зеленых рыбок перед глазами, а Улькиорра уже загораживает ее.
От Куросаки-куна.
Потому что здесь от него иногда нужно защищать. Здесь он выживал совершенно иначе — без силы квинси, шинигами и Пустого, один на один со всеми из района Готей каждый день. Он весь в застывшей багровой корке бинтов, лицо разбито, глаза мутные-мутные, но рука крепко держит пистолет и совсем не дрожит.
Орихиме-из-этого-мира вспоминает все его драки, все проломанные черепа, все разбирательства и приводы в полицию, все, что он нем говорят в школе, и все, что она видела своими глазами.
Орихиме-пришелец помнит совсем другого человека.
Цельная Орихиме чувствует странное жжение в висках, там, где должны быть заколки, и понимает, что это — тоже знак.
— Иноуе.
Он такой же злой и поломанный, как Гриммджо, как другие.
Орихиме не нравится этот мир, если он может испортить даже Куросаки-куна.
— Не двигайся, — предупреждает ее Улькиорра. — Он под наркотиками.
— Отпусти ее и отойди в сторону, — старательно выговаривая каждое слово, приказывает Куросаки-кун. — Медленно. И подними руки, чтобы я их видел.
Рукоять пистолета Улькиорры торчит у него за поясом — со спины, и Орихиме достаточно только потянуться нему.
— Куросаки-кун, не нужно этого делать, — просит она.
Проблема в том, что они обязательно друг друга убьют — как только начнется стрельба, этот мир войдет точно в ту же колею.
— Улькиорра-кун мне ничего не сделал, он поможет мне выбраться, правда? — Орихиме оглядывается на него с молчаливой просьбой в глазах.
— Вот только сейчас давай обойдемся без этого! — вскидывается Куросаки-кун. — После всего, что случилось, ты продолжаешь его выгораживать! Напомнить про Рукию? Про остальных? Отойди от него, Иноуе, я серьезно! — он взводит курок.
— Не пытайся ей угрожать, — медленно произносит Улькиорра, выставив одну руку так, чтобы загородить и оттеснить Орихиме назад. — Опусти пушку.
Лампы мигают, ненадолго все погружается в темноту. А потом одна из них взрывается прямо над их головами, и Орихиме в снопах искр видит, как на Куросаки-куна со спины бросается огромная тень.
— Придурок, ты ее в заложники должен брать! — орет им Гриммджо, сбивая его на пол и выбивая из рук пистолет. — Вали отсюда, этот — мой!
С лестницы слышатся быстро приближающиеся голоса.
— Чего встал, дебил? Уходи! — рычит Гриммджо. — Иначе станешь покойником!
Здесь нет Серо, нет кидо-барьеров, нет волшебного исцеления и ресуррекшенов. Они с Куросаки-куном дерутся как люди, бьют, как люди, катаются по полу, опасно перекатываясь к перилам, и кровь из их ран льется на пол совсем обычная, человеческая, без духовных частиц.
Улькиорра достает из-за пояса пистолет и прицеливается: ствол какое-то время ходит из стороны в сторону, будто он выбирает. А потом останавливается.
И тогда Орихиме бросается вперед, выскакивая прямо перед ним.
Маюри предупреждал, что она поймет, когда наступит тот-самый-момент.
Куроцучи Нему говорила: «Вспомните, что вам говорил Маюри-сама, и ничего не бойтесь».
Куроцучи Маюри говорил: «Если умрешь, то постарайся сделать это с пользой».
На самом деле условий всего два: она сама должна дожить до того-самого-момента, а Улькиорра-кун должен его пережить.
Ей просто нужно что-то сделать в решающий момент. Принять решение и все изменить, главное только не опоздать. Главное — дождаться. И тогда он останется в живых, а она искупит свою вину за то, что не смогла его уговорить, удержать и спасти. За то, что так легко призвала на их головы Васто Лорде Куросаки-куна, но даже не попыталась остановить рассыпание Улькиорры-куна с помощью Шун Шун Рикки.
Эти ее навязчивая идея и давящий груз на плечах.
Секунды тянутся-тянутся-тянутся, как в боевике со слоу-мо, только все равно нельзя ничего исправить. Выстрелом Орихиме отбрасывает к перилам, и, взмахнув руками, она вываливается с балкона. Но почти сразу же чувствует рывок, и онемевшее плечо вдруг простреливает болью.
Улькиорра, согнувшись так, что вот-вот свалится сам, удерживает ее за руку.
— Не вздумай! — кричит он и с перекошенным от напряжения лицом пытается втянуть ее обратно.
А потом раздается несколько хлопков — откуда-то с лестницы, из распахнувшихся дверей, — и Улькиорра на перилах обмякает. Ладони, удерживающие Орихиме, постепенно разжимаются, становятся скользкими от крови.
Она слышит крики Гриммджо и Куросаки-куна, чужие голоса все ближе и ближе, топот ног, снова выстрелы — и Улькиорра, соскользнув с перил, падает вместе с ней. В его глазах еще остается слабый огонек сознания, когда они переворачиваются в воздухе: так, чтобы Орихиме оказалась при падении сверху.
Она видит фонтан: неглубокий, бурлящий розовой пеной — вода в нем насыщенно-красная от крови, — и с золотистыми рыбками, объедающими мясо с костей на всплывших кверху спинами телах.
Уже перед самым ударом Орихиме вдруг понимает, что все это время слышала не пожарную сигнализацию, а отчаянный вопль плавящегося Ханагику.
Орихиме срывается в кашель и царапает горло ногтями. Она вся мокрая от пота, трясется от страха и холода и долго не может понять, где находится. Кажется, вода все еще внутри, от нее никак не избавиться, даже если перегнуться через ручку кресла и заставить себя вытошнить все, что есть внутри.
Орихиме зажмуривается — рвотные позывы подкатывают к горлу, — и ее выворачивает на пол: желчью, слюной и желудочным соком. Соленой с медью кровавой воды из фонтана в рвоте нет.
— Возьмите, — Нему подает ей салфетки и стакан воды.
Орихиме, утершись, с трудом уговаривает себя сделать несколько глотков — только чтобы сполоснуть рот. Гадкий кисло-острый привкус смыть не удается. Левое плечо, ближе к ключице, ноет тупой болью, хотя оно точно цело.
У нее ничего не получилось.
Странно, если бы все вышло с первого раза — она же не Куросаки-кун — но все равно почему-то обидно. Орихиме машинально щупает заколки и почти сразу отдергивает руку — горячие. А один из лепестков по форме похож на круглый оплавившийся шарик.
Ханагику.
— Мне нужно туда, — сбивчиво произносит Орихиме. — Запустите все еще раз, я должна вернуться и попробовать снова
Нему стоит перед ней неподвижно.
— Почему нет? — наконец спрашивает Орихиме, пытаясь подняться.
Нему, качнувшись, подается ей навстречу, прижимая предплечья Орихиме к подлокотникам и не давая ей встать с места.
— Вы все просыплете, не двигайтесь, — предупреждает она, глядя Орихиме прямо в глаза.
От пепла с песком остались влажные грязные следы — и на ткани, и на костяных обломках. Но не осталось ни песчинки. Нему стряхнула?
— Почему мне нельзя вернуться? — упрямо повторяет Орихиме.
— Не вы выбираете.
— А кто тогда? Капитан Куроцучи? Урахара-сан? Кто выбирает?
Нему медленно переводит взгляд в сторону — к ее вискам. Там, где среди лепестков должна быть маленькая черная головешка.
— Я попрошу, и Шун Шун Рикка выберет правильно, — убежденно произносит Орихиме. — Дайте мне еще один шанс.
Похожий мир с похожей сутью обманул и запутал, но больше Орихиме такой ошибки не допустит. Она не поверит.
Нему молча отстраняется и обходит вокруг нее, замеряя тонкой пластинкой-экраном остаточный уровень реяцу. Потом вытирает пол вокруг кресла. Орихиме не видит на ее лице брезгливости — вообще ничего не видит, лицо Нему ей кажется красивой маской из матового пластика, — но все равно благодарит ее:
— Спасибо за то, что возитесь со мной, — неловко произносит Орихиме.
— Мне приказал Маюри-сама, — ровно отвечает та и, вернувшись из коридора, спрашивает: — Вы готовы продолжить?
Нему снова дергает рычаг, так и не дождавшись ответа, и счетчик на ламповом табло увеличивается на единицу.
Они проскакивают еще через четыре вероятности.
В одной из них Орихиме так и не дозывается Ичиго: он остается лежать на крыше с дырой в груди, мертвый, неподвижный. Так и не сумевший никого защитить. Орихиме удивляется, как в этом мире все успевают погибнуть так быстро: Исида-кун, убитый Улькиоррой, Кучики-сан и Абарай-сан, поднявшиеся за ними на крышу. Внизу остаются другие шинигами, но заколкам не нравится мир, и Нему уже переключает дальше. Поэтому Орихиме не успевает досмотреть, что же станет с этой реальностью. Хотя она и так знает, что точно ничего хорошего — без Куросаки-куна не может быть ничего хорошего, — но было бы полезно на это посмотреть.
Чтобы понять, почему им никак нельзя проиграть.
Почему ей самой нельзя больше проиграть.
В еще одной реальности она тоже не дозывается Ичиго, но совсем другого: Пустого, рогатого, с дырой в груди и рвущего Улькиорру на части. Позже он убивает и Орихиме тоже, потому что Пустые — голодные души и всегда тянутся к близким. К тем, кого оставили. Бессердечным и одиноким быть очень удобно, сожрать все, что дорого — проще простого, ведь тогда точно ничего не будет болеть.
В еще одной реальности с ней самой случается ерунда. Большая и тяжелая плита-ерунда. Куросаки-кун и Улькиорра не смотрят по сторонам, они смотрят друг на друга и сражаются — каждый с самим собой — друг с другом. Все вокруг ломается, трещит, плавится от Серо. Фонтанчики каменного крошева и пыли мешают дышать, и ничего толком не видно. А Орихиме просто случайно задевает.
И это больно и совершенно не смешно.
И это — алое пятно на белом-белом камне вместо живой Орихиме.
— Подождите! Пожалуйста, подождите немного! — кричит она.
Заколки не только отказались возвращать ее в-мир-без-силы, но и отвергают еще четыре мира. Орихиме так страшно, что она задыхается.
Нему смотрит на нее через плечо — рука все еще на рычаге, табло ненадолго гаснет, — и ждет отмашки. Орихиме видится осуждение в ее взгляде — мешать эксперименту из-за каких-то усталости и страха, как только можно.
— Еще минуту!
Она пытается отдышаться. Закрывает глаза, откидывает голову на спинку стула, и чувствует, как волосы на затылке снова раздувает чужое дыхание. Слабое, прерывистое, с запахом гнилой плоти. Орихиме кажется, что она скоро вся будет так пахнуть. А потом Нему снова переключает реальности, и лепесток-Аяме на заколке тоненько вскрикивает, начиная нагреваться — пришла ее очередь.
Отсчет пошел.
Айзен говорил, что из Орихиме выйдет неплохое божество. Но он не учел, что она вполне может угробиться раньше.
Система относится к появлению еще одной личности стоически и только выделяет для поддержки отдельную область оперативной памяти. Теперь их трое: базовая программа-имитатор, группа управляющих процессов, запущенная системой, и новая Орихиме.
Орихиме-гость, Орихиме-вторженец, Орихиме-вирус. Защитные программы долго проверяют и сканируют ее, проверяют исходный код до самого последнего символа, прежде чем допустить к управлению телом. Это все ужасно напоминает медосмотр в старшей школе, только теперь приходится снять даже бюстгальтер.
Когда Орихиме наконец подключается к датчикам видеонаблюдения, оказывается, что она сидит в дальнем углу зала собраний: пьет энергонапиток, усевшись на табурет, и постоянно меняет угол обзора датчиков.
«Оглядывается».
Ощущения удивительные: теперь она может проследить каждый электромагнитный импульс, проходящий по ее телу: от его источника до места назначения, всю цепь целиком. И даже больше — она обязана это делать, обязана постоянно проверять, все ли части кибернетического тела в порядке и работают в штатном режиме. С каждой секундой она все глубже вязнет в потоках информационных запросов, пакетов информации и борьбы с центральным процессором за свободную память.
Орихиме чувствует свое тело, как никогда хорошо: она андроид поддержки второго поколения с чипсетом класса «Иноуе», модель «Орихиме», управляющая система «Шун Шун Рикка», базовые пресеты внешнего вида и характера. Небазовый вирус-вселенец из другой реальности, который удивительно легко встраивается в код системы и сливается с ней.
Датчик позиционирования сообщает, что они находятся под землей. Из логов центральный процессор вытягивает информацию о подполье, подземных ходах, тайной базе и лидере восстания. Орихиме запрокидывает голову, не переставая посасывать через трубочку энергонапиток, и сканирует потолок. Там, в темноте, везде незакрытые в защитные коробы кабели и трубы, все сырое, промозглое, грязное и тусклое, много бетонных блоков, толстая цинковая прослойка, остатки коммуникаций с довоенных времен, обвалившиеся тоннели метро и разруха.
Дырявые, пыльные и полуразрушенные башни из стекла и полопавшегося бетона напоминают детский апокалиптический конструктор.
Больные, усталые и сдавшиеся люди, перемещающиеся по улицам мелкими группами и под постоянным надзором охранных андроидов, похожи на игровых неписей.
Шейный сервопривод щелкает, и Орихиме опускает голову обратно. Механическим телом оказывается сложнее управлять, оно отзывается дольше, чем человеческое, и приоритет на управление каждый раз приходится добыть у управляющей программы с боем. Почти как Пакмэн — только у нее в голове, и игра длится доли микросекунд.
Это очень отвлекает от главной цели и того, зачем она здесь — от цели ее функционирования. Орихиме передергивает: кажется, будто она слышит щелчок внутри своей головы, переключающий все ее мысли и внимание с чего-то очень важного обратно на режим наблюдения.
И она наблюдает.
Куросаки-кун — взъерошенный, грязный и исцарапанный, вернулся из разведывательного рейда с новостями, и сразу собрал всех, — стоит у стены с проектором. Он объясняет по голографической схеме задание для каждого из них.
«Их» центральный процессор классифицирует как повстанцев, «cхему» — как план охраняемых Центров Статистической Обработки, «миссию» — как спасение чистокровной по имени Кучики Рукия. А «цель» — как энергоблоки и вычислительные системы с хитрой программной защитой и подразделениями боевых андроидов на страже.
Орихиме пьет свой энергонапиток через ребристую пластмассовую трубочку, и думает, что во всех мирах, как бы внешне они не отличались друг от друга, все равно есть нечто неизменное и обязательное. Вечное.
Махинатор, как кто-нибудь у руля.
Стержень, как Куросаки-кун.
Смертник, как Улькиорра.
Жертва, как Кучики-сан.
Тот, кто пытается все исправить — иногда это сама Орихиме.
— Иноуе, ты слушаешь? Иноуе! Ты, странная железяка, ау! — шикают на нее.
Она неловко дергается, опрокидывает табурет и вскакивает.
Средний уровень фонового шума — перешептывания, негромкие разговоры, смешки — сразу снижается. Эмоциональный корректор советует Орихиме обратить внимание на свое поведение — установившаяся обстановка может быть психологически некомфортной для пользователей.
А все пользователи смотрят на нее. Исподтишка, через плечо, ловят отражение в металлических поверхностях и стекловолокне. В глаза смотреть боятся — пользователям некомфортно, они не привыкли к дружелюбным андроидам, поддерживающим идеи противомашинной революции.
Ичиго вздыхает и чешет в затылке.
— Иноуе, я знаю, что ты потом можешь проиграть себе запись собрания, но хотя бы сделай вид, что слушаешь, хорошо?
Пользователи. Люди. Им непривычно видеть рядом с собой андроида, не подключенного к Глобальной Статистической Сети.
Орихиме-человек вспоминает, как в первом классе старшей школы им дали творческое задание. И она нарисовала себя гусеничным роботом с ракетницей и лазерами в глазах.
Центральный процессор Орихиме-андроида напоминает, что ее защитная система последней модели не позволяет стрелять лазерами, но генерирует неплохие щиты. Контакты находятся на висках, кнопочки-цветки — синхронное нажатие замыкает контур. А ракетницу в подполье достать не проблема, можно даже встроить в левую руку. Или в грудину — у моделей ее типа там много свободного места.
А у энергонапитка вкус соленых огурцов с клубничным вареньем.
От дверей к Орихиме подходит Тацки: она только что вернулась из душа после ремонта и тестирования ховеркара — полотенце еще на плечах поверх футболки из новой ремонтной униформы, с кончиков волос капает на него.
— Как ты только можешь пить эту дрянь, — вздыхает Тацки и утирает полотенцем пот со лба — системы кондиционирования в подвалах работают плохо.
В этих их катакомбах, забытых богами, машинами и остатками выжившего человечества, плохо работает все: у Орихиме перед глазами высвечивается целый список, начинающийся чудовищными антисанитарными условиями и заканчивающийся на безобразно слабом сигнале подключения к открытым информационным сетям.
— Что у тебя там? — продолжает Тацки, переводя взгляд на этикетку упаковки. — Все самое противное, что есть на этом свете?
Орихиме оглядывает коробочку с энергонапитком. Полный набор необходимых витаминов и микроэлементов — и от сети электропитания можно не заряжаться еще несколько дней. Еще несколько дней ее не найдут — в добавок к прошедшим трем.
Корректор поведения сообщает об эмоциональной нестабильности Тацки: психологическое давление, «груз ответственности», усталость, сильное раздражение слизистых носоглотки и гайморовых пазух — успела где-то простыть? — и легкая изжога.
Тацки находится в «избранных пользователях», а это значит, что Орихиме должна о ней заботиться больше, чем о других. Синтезировать антивоспалительное и средство от желудка прямо на собрании не получится — в мини-тридэ-принтере Орихиме недостает органических материалов, да и другие пользователи могут воспринять ее действия как попытку атаки. Значит, нужно хотя бы разрядить обстановку и поднять Тацки настроение.
— Зря ты так, Тацки-чан, это очень вкусно. Хочешь попробовать? — Орихиме с улыбкой протягивает ей ополовиненную коробочку.
По идее, людям энергонапиток тоже полезен — сытно и питательно, все, что надо за день в одной пачке, — иначе сработало бы «не навреди пользователю своему». Для обычных людей он входит в социальный паек. Для тех, кто подверг тело аугментациям, как Садо-кун или Исида-кун, входит в обязательную месячную норму потребления. А для андроидов вроде Орихиме он — единственная альтернатива зарядке через канал с Центром.
Энергонапиток не пьют только чистокровные: делают вид, что это ниже их достоинства, но на самом деле — перед глазами Орихиме разворачиваются строчки медицинских отчетов, — он вызывает у них страшную аллергию.
Так в подполье вычислили Кучики Рукию.
— Тебе будет полезно, — Орихиме настойчиво встряхивает коробочкой.
Тацки отмахивается, тянет ее за руку на последние ряды и, надавив на плечи, опускает на стул рядом с собой.
— Сиди и слушай, — буркает она, скрещивая руки на груди и впериваясь хмурым взглядом в стену.
— Арисава, с возвращением, — Ичиго вскидывает руку в приветственном жесте и меняет схему на голопроекторе. — Ладно, продолжаем. Я связался с Ренджи, и он обещает подстраховать нас на проходной Шестого блока, но, черт подери, мы будем полными идиотами, если не проверим заранее, как будет...
Орихиме проверяет автозапись и снова отвлекается.
Она опять делает это — «оглядывается».
Автор: Chirsine
Бета: dysphoria
Иллюстраторы: [J]Мацу и немножко нервно[/J]
Персонажи/Пейринг: Улькиорра Шиффер/Иноуе Орихиме, разные персонажи
Тип: джен, гет
Рейтинг: R
Жанр: драма, приключения
Размер: миди, 25 тысяч слов
Саммари: Готей 13 готовится к отражению атаки квинси и набирает союзников. Орихиме не готова снова сражаться и не хочет убивать, но только так она преодолеет смерть Улькиорры. Только так она наконец исправит эту несправедливость и навсегда избавится от чувства вины.
Во всяком случае, если верить Куроцучи Маюри.
Примечания: фик написан на Bleach MiniBang-2014
Предупреждения: множественные смерти главных персонажей; возможно частичное АУ от начала арки квинси
Ссылка на скачивание: .doc (без разделителей и иллюстраций) || .rtf (c разделителями и иллюстрациями)|| .pdf (c разделителями и иллюстрациями)
Ссылка на скачивание иллюстраций: .rar (арты и заглушки)
Айзен вообще говорил очень много и красиво: Орихиме каждый раз представляла перед собой водопад кокетливо танцующих в воздухе завитушек, — таких рыбок с красивыми волнистыми хвостами. Они все текли и текли перед глазами, складывались в волшебные узоры и, беззвучно открывая рты, звали в свой чудесный аквариум.
Каждый раз к концу речи Айзена в голове у Орихиме не оставалось ни словечка, ни единого образа, ни капли смысла. Только рыбки-завитушки.
После Айзена из Уэко Мундо прошло много времени и много всяких других Айзенов: получше, похуже, со своей Эспадой и без, со страстью ко всему божественному и без, с большими планами на мироздание и с планами сходить перекусить в столовую.
Но после каждого в голове оставались только гулкая тишина и рыбки. И каждый раз Орихиме что-то рассказывали, втолковывали, упрашивали. Угрожали. Ставили перед фактом. Заставляли. А перед глазами все кувыркались завитушки, и звенело в ушах.
И все еще звенит.
Орихиме несколько раз глубоко вдыхает, чтобы собраться с мыслями, и поднимает взгляд. Маюри смотрит на нее в ответ, как на мохнатого рыжего паучка в банке: такой маленький, бестолковый, все носится-носится по дну, скользит лапками по стенам и пытается взобраться выше.
А выше только крышка.
Пора ее отвинтить, выложить паучка на лабораторный стол, вскрыть ему брюшко и узнать наконец, что же внутри такого особенного.
— У меня есть просьба.
Голос у Орихиме тонкий и ломкий. Она знает, что должна, обязана и все равно будет помогать, что бы ей сейчас ни ответил капитан Куроцучи. Но все равно хочет попытаться.
Со стороны она кажется самой себе ужасно жалкой и, сглотнув, торопливо поправляется, стараясь говорить уверенней:
— Условие. У меня есть условие.
Она помнит разметаемую ветром горстку пепла перед собой: крыша Лас Ночес такая гладкая и ровная, что выдувает даже песок из мелких трещин, куда там пеплу.
Она думает, что все получилось не так. Все как-то неправильно: начиная с солнца под куполом и заканчивая луной в небе.
Начиная с Айзена и заканчивая пришедшим за ней из Каракуры Куросаки-куном. Где-то что-то пошло не так, а потом просто шло-шло-шло дальше само по себе, и Орихиме не могла ничего исправить. А она очень хотела.
Все еще хочет.
Потому что все должно было закончиться иначе, не так, как есть.
Не так несправедливо.
— Нему, — капитан и отец Куроцучи Маюри скрипит шестернями, выкручивая голову себе за спину, и щелкает пальцами.
Лейтенант и дочь Куроцучи Нему отделяется от стены, сгибается на шарнирах и коротко кланяется. Отец-кукловод отдается приказ дочери-марионетке.
Они оба в белых лабораторных халатах, таких больших и свободных, что, кажется, раскроются парусами, если подуть как следует.
Орихиме нервно теребит рукава скрывающего реяцу плаща, чтобы унять дрожь. И чувствует, как холодная и фарфорово-гладкая рука ложится ей между лопаток, чтобы подтолкнуть в нужном направлении.
Нему провожает Орихиме в соседний зал лабораторий: большой, полутемный, с единственной лампой по центру и высоким стулом, похожим на живое существо. Кажется, оно выломалось-изогнулось в странной позе и только и ждет того, кто опустится на сидение. Чтобы расправиться обратно, схватить, стиснуть изо всех сил и сломать.
И лампа, и стул — здесь все неродное, чужое, принесенное извне. Орихиме замечает желоба в стенах и темные пасти-жерла гигантских труб. Ноги холодит сквозняк, и по полу шуршит-стелется, пересыпаясь к дальним углам, песок.
— Не волнуйтесь, — ровно произносит Нему, продолжая настойчиво подталкивать вперед, к стулу-чудовищу.
Орихиме не может понять: она так успокаивает? Советует? Предупреждает? Отдает приказ? Нему для нее ничуть не понятнее, чем тот стул. Орихиме даже чудится, что у него на глазах повязка, а под ней щелкают маленькие рты, и из-за этого очень страшно прислоняться затылком к его резному лицу. Горбинка выступающего носа дает жутковатую тень на гладкое дерево.
— Садитесь сюда.
Орихиме колотит так, что зубы стучат — у нее, а не у стула под повязкой. Хотя там наверняка тоже что-то щелкает — она слышит. Почти как часовой механизм капитана Куроцучи, почти как шарнирные суставы лейтенанта Куроцучи.
— Скажите, когда будете готовы, и я запущу преобразователь, — говорит Нему. — Вспомните, что вам говорил Маюри-сама, и ничего не бойтесь. У вас все получится.
Она помогает Орихиме усесться — взобраться на верхотуру, как в орлиное гнездо: прижимает ее затылком к спинке стула, так, что в макушку упирается выступ-нос, а сама отходит в темноту. И темнота отступает от нее: целая стена вспыхивает рассеянными красными огоньками, ночным небом с озлобленными звездами. Углями в темноте.
Целая скала из углей, которые помогут сделать все, как надо. Как должно.
Нему ненадолго возвращается: только чтобы расправить на Орихиме юбку и высыпать ей на колени костяные осколки и смешанный с пеплом песок. А потом снова отходит к стене и, пощелкав тумблерами, замирает рядом с большим рычагом. Ждет отмашки.
Орихиме все ерзает на стуле, пытаясь настроиться на правильный лад, но почему-то не получается. Отвлекает все: начиная с перемигивающейся теплыми угольками стены и заканчивая жестким сидением. В голове красивым блестящим водопадом носятся в панике рыбки-завитушки. И вместе с ними мелькают смутные мысли о том, что делать, и как все исправить — у нее нет даже примерного плана, ни единой идеи с чего начать. Но Орихиме надеется, что разберется на месте и всех спасет. Как Куросаки-кун.
Да, совсем как он.
Надо только взять себя в руки.
Она делает несколько успокаивающих вздохов, болтая ногами в воздухе, совсем как в детстве, и пытается дотянуться носками до пола. Нужно взять и придумать, как все поправить: как-то найти то самое место, где свалялись все нитки, и нарушился узор. А потом развязать узел и начать все сначала.
Но Орихиме со своей неправильной справедливостью и беспомощной силой Бога может только прыгать в заячьи норы и прятаться в других мирах. Умеет только отрицать.
— Я готова.
Она накрывает ладонями заколки, и Нему опускает рычаг. Угли-индикаторы гаснут, и на центральном табло вместо ноля вспыхивает единица. Теперь остается только пристегнуть ремни и приготовиться к путешествию Алисы в Страну смертельных Чудес.
Ханагику тяжело, с присвистом, выдыхает у Орихиме над ухом, и Шун Шун Рикка послушно отрицает несправедливость.
Айзен говорил, что по силе она может сравниться с Богом. Только вот незадача: у Орихиме в голове рисовая каша, деревянная стружка и ржавые гвозди.
— За тобой пришли, Иноуе-сан, и уже ждут снаружи, у ворот школы. Поторопись, пожалуйста, мы же не хотим неприятностей, верно?
Сенсей стыдливо прячется за журналом. Плечи вздрагивают. Правильно, незачем ввязываться, если ничего не исправить.
Орихиме собирает вещи в сумку и выходит в пустой коридор.
Она в последнем классе, не умеет лечить и выводить за руку с того света. Она никогда не была в Готее, не уходила с Улькиоррой в Уэко Мундо. Куросаки-кун не отправлялся с командой спасателей в другие миры, его не предавали фуллбрингеры, и он не ломал занпакто в бою с квинси. Здесь нет арранкаров, квинси, шинигами и результата их перемножения. Здесь есть группировки и школьники, оказавшиеся в самом центре разборок за передел территории.
Орихиме спотыкается, сбивается с шага. На секунду у нее сбивается дыхание, и перед глазами вспыхивают цветные круги.
Здесь нет Шун Шун Рикки, но сила все еще в заколках.
Ценность Орихиме все еще в заколках: микрочипы и короткий код, который дает доступ к разработкам родителей. Самый большой на свете секрет для самого настоящего бессмертия.
Ценность Орихиме в близости к Куросаки Ичиго.
Ежась и кутаясь в толстый и длинный шерстяной шарф, она останавливается на крыльце у главного входа школы, под козырьком, и оглядывается. За воротами припаркован тонированный черный минивэн с заляпанными грязью номерами. Охранников на посту нет, идут занятия. Если вдруг станет одной Орихиме меньше, никто не заметит и не поднимает тревоги.
Даже если тетушка со всех ног бросится в Каракуру и поднимет на уши всю полицию.
Орихиме дышит на замерзшие руки.
В прошлый раз — тот, настоящий, — Улькиорра дал браслет, который должен был отвести всем глаза. Сделать ее бесплотной и cтереть о ней все воспоминания. В этот раз — теперь, справедливый, — Орихиме сделали невидимой безо всякой духовной силы. Оказывается, так тоже можно: нужно всего-то немного страха, чуть больше жестокости и несколько невинных жертв.
Орихиме нерешительно топчется на крыльце и ждет, сама не зная, чего именно: когда к ней придет смелость шагнуть вперед, когда сверху свалится метеорит или директор высунется из окна своего кабинета с громкоговорителем, чтобы ее подбодрить.
Орихиме ждет, пока распахнется дверь с водительской стороны, и на холод высунется Гриммджо.
— Эй, ты! А ну двигай сюда!
Пар от него так и валит. Внутри салона, наверное, очень тепло. Орихиме поправляет ремень сумки на плече и идет к минивэну. Все повторяется — опять и еще, по новому кругу. Но теперь идет так, как должно, как положено, даже если нет никаких арранкаров и Хогиоку. Потому что Орихиме, Куросаки-кун, заколки и Улькиорра — есть.
А это главное.
— Давай, шевели булками, — Гриммджо заталкивает ее внутрь салона, в пустое пространство, освобожденное от пассажирских кресел, и захлопывает боковую дверь.
Орихиме опускается на пол — ее ждет тонкая квадратная тряпка, собачий коврик, — и подтягивает колени к подбородку. След от чужой ладони горит огнем между лопаток. Единственной ладони — вместо второй руки у него завязанный узлом пустой рукав.
Минивэн трогается.
— Не пытайся сбежать, если не хочешь, чтобы кто-нибудь пострадал, — предупреждает Улькиорра и бросает короткий взгляд в зеркало заднего вида, на нее, прежде чем повернуть ключ зажигания.
— Как скажешь, Улькиорра-кун, — коротко произносит она.
Они успевают ненадолго встретиться взглядами, и Орихиме кладет голову на бок, касаясь щекой скрещенных рук — чтобы и дальше видеть, что происходит в передней части минивэна.
Плечи вздрагивают, но Улькиорра больше не оборачивается. Он сидит неестественно прямо и смотрит только на дорогу — точно так же вел Орихиме по проходу между мирами.
Странно, но она почему-то считала, что все будет совершенно иначе: может, в этом мире не окажется ее самой, Айзена или смерти родных. Или Куросаки-куна. Или всей этой бесконечной войны. Или все получится как в манге про попаданцев в другие миры — Орихиме всегда любила читать такие истории: магия, превращения, битвы, накама.
Ей это очень нравилось — представлять себя принцессой в платье-паутинке и летать по ветру, выдумывать ракетницы из рук и лазеры из глаз, вдохновлять на бой и ждать с войны, — до того момента, как оказалось, что все существует на самом деле.
И вот теперь снова.
Орихиме ничего не ждет, ни на что не надеется, но почему-то все подстраивается под нее само. Почти как дома. Даже Улькиорра и Гриммджо такие же: просто чуть больше жизни, чуть меньше бледности, кровь горячая, как у людей, а вместо костяных масок — татуировки. У Гриммджо она в пол-лица, а у Улькиорры ее линии уходят под волосы. И вместо дыр Пустых наверняка шрамы от пуль.
Этот мир все оставил на своих местах, только вычеркнул сверхъестественную силу.
Орихиме осторожно отводит в сторону ствол гранатомета носком туфли, чтобы темное дуло не смотрело прямо на нее — неуютно. На поворотах ее потряхивает, и очень хочется за что-нибудь уцепиться. Хочется — за плечо Улькиорры, но получается только за подголовник водительского сидения.
Сквозь толстый слой тонировки все темно-серое, выцветшее и полумертвое. Как в Уэко Мундо. Даже солнце в тучах больше похоже на белую рогатую луну.
— Держись подальше от окон, — предупреждает Улькиорра.
И Орихиме, успевшая податься вперед, покорно отодвигается обратно вглубь салона. Дело не в том, чтобы не было видно ее — салон и так не видно снаружи, тонировка. Дело в том, чтобы не было видно ей. Власть и влияние. Принуждение.
Почти как ее комнатка в Лас Ночес с узкой прорезью оконца под самым потолком.
Орихиме-из-этого-мира страшно напугана: ее еще нигде не запирали и никуда не забирали, только грозились, что однажды придут за ней, как за родителями и братом, и никакой Куросаки-кун ее не защитит. Орихиме-пришедшая-все-исправить надеется, что справится сама.
Гранатомет без подствольника подскакивает на рытвинах и заваливается на поворотах вместе с ней — их обоих везут к Айзену, — раньше опасный, а теперь пустой внутри груз.
Орихиме-здешняя, которая выросла в семье ученых, работавших под колпаком правительства, и прилежно проучилась одиннадцать классов, знает, что все случилось из-за заколок. Орихиме-чужая, которая отрицает несправедливость и ищет мир, где все останутся живы, уверена, что все случилось из-за Куросаки-куна.
Они вместе — одна целая Орихиме с чесночно-яблочной рисовой кашей в голове — прекрасно понимают, что все очень просто: таков порядок вещей.
— …Тоже скоро явится, — ворчит под нос Гриммджо, развалившись на переднем пассажирском сидении и закинув ноги на приборную панель.
Орихиме замечает его оскал в широкой полоске зеркала заднего вида. Татуировку перекореживает так, как никогда не корежило маску Пустого.
— Куросаки твой. Притащится обязательно, — поясняет Гриммджо, поймав ее настороженный взгляд, и облизывается. — С него должок.
А потом смеется: негромко и зло, так, что Орихиме сразу понимает: кое-что здесь иначе. Здесь умирают чаще, ненавидят сильнее, и ее Шун Шун Рикка не воскрешает погибших. Не отращивает заново руки.
— Хватит, — прерывает его смех Улькиорра.
— Эй, — с ухмылкой продолжает Гриммджо, будто и не слыша его. — Если хочешь, высунься в окно. Поорешь как следует, может, и заметит кто. Может, и Куросаки передаст. Ну? Опустить стекло или нет?
— Я сказал, хватит, — Улькиорра повышает голос и снова переводит взгляд на Орихиме в зеркало заднего вида. — Айзен-сама приказал сделать все быстро и тихо. Что именно тебе непонятно из слов «быстро и тихо»?
— Задолбал уже со своими приказами, — огрызается Гриммджо, отворачиваясь. — На дорогу смотри, придурок, а то груз своего «Айзена-сама» не довезешь.
У Улькиорры дергается щека.
— Все в порядке, правда, — быстро произносит Орихиме, надеясь, что голос ее не выдает.
Чем быстрее они доедут, тем лучше.
Потому что Гриммджо во всех существующих мирах инстинктивно чувствует слабость — чужую и свою. Лучше всего он распознает страх и жалость — и убивает за оба. И наверняка не оставит от Орихиме даже мокрого пятна на коврике, если узнает, что она их обоих — таких озлобленных и одиноких, — жалеет, как никогда в жизни.
Минивэн встряхивает еще раз и заваливает на повороте: они ныряют в переулок и несутся по узкой полутемной дороге. А потом Орихиме различает створки открывающихся ворот и обшарпанный грязный дворик. Горы ящиков, пахнет рыбой и морем, вокруг суетятся люди в серых комбинезонах.
В воздухе стелется грязно-белый дым.
Дверь в салон распахивается, и Гриммджо вытаскивает Орихиме точнехонько в лужу — в самое отражение неоновой вывески отеля. Над головой, за неровным волнистым краем лужи, отсвечивает указатель аварийного выхода.
— Бегом давай, Айзен хочет тебя видеть, — Гриммджо, выбравшийся наружу первым, рывком открывает дверь в салон, хватает Орихиме за плечо и ведет к входу. — Заждался уже, чтоб его.
Впереди полутемный коридор с мигающими лампами и стенами, выкрашенными в монотонный серый. Распахиваются боковые двери и мимо — Орихиме ненадолго тонет в звоне посуды, гомоне, шипении масла на сковородах и мешанине самых разных запахов, — проносят чан с помоями.
Гриммджо идет первым, Улькиорра замыкает. Они направляются к лифту.
Орихиме-из-этого-мира постоянно оборачивается, в надежде, что он где-нибудь задержится — на один страх меньше. Орихиме-не-из-этого-мира оборачивается на поворотах, чтобы увериться, что он не отстал.
Цельная Орихиме, та самая, которая все еще не знает, как обмануть смерть и победить несправедливость, ловит взглядом его тень, чтобы убедиться, что все идет как надо.
Двери лифта расходятся в стороны.
— Сама знаешь, что будет, если попробуешь удрать, — напоминает ей Гриммджо.
Орихиме в его голосе улавливает нетерпение и ожидание. Вызов ей. Провокацию. «Давай, беги, беги прямо сейчас, у тебя еще есть шанс». Действительно, у нее море шансов, а у них — Куросаки-кун и вся Каракура в распоряжении, чтобы отыграться. Кого удастся спасти без заживляющих кидо и духовной силы?
Кабину лифта мелко потряхивает между этажами, неровно гудят механизмы снаружи. Лампа под потолком пару раз мигает, и меняются цифры на матовом экране. Орихиме-из-другого-мира вспоминает стену углей, табло из маленьких ламп и горящую на нем единицу. Орихиме-из-этой-реальности выходит из лифта и оглядывается.
Этаж опоясывает широкий балкон: по такому они могут пройтись, держась за руки, все трое. Светлый пол, выложенный блестящей и скользкой плиткой. Широкая полоска ковра. Орихиме крутит головой, рассматривая резные колонны и узор на поручнях ограды у самого края, а потом заглядывает и за них, вниз. Там, далеко, в центре приемной залы на первом этаже шипит и пенится неглубокий фонтан: статуя, что-то западное, незнакомое, и целое озерцо вокруг нее. Мелкое, беспокойное, с целым выводком красно-золотых рыбок.
Падать отсюда до них будет высоко, приземляться — больно, а умирать — быстро.
Орихиме стискивает перила изо всех сил, вглядываясь в мельтешение под водой. Она не боится перевалиться за перила, упасть и утонуть — рыбки в фонтане для нее как родные.
Она боится не успеть.
Улькиорра стискивает плечо Орихиме — неожиданно сильно и болезненно — и оттягивает от перил.
— Какого хрена вы там залипли? Или полетать захотели оба? Двигайте сюда! — орет им ушедший вперед Гриммджо.
Улькиорра бросает на него короткий взгляд, и снова смотрит на Орихиме: внимательно сощурившись, оглядывает с ног до головы и, кажется, вот-вот что-то скажет.
— Ну? Кто всю дорогу ныл про своего Айзена-сама? Или так и будешь с ней стоять? Втрескался, что ли?
Улькиорра поджимает губы и ведет Орихиме дальше за нетерпеливо морщащимся Гриммджо: вперед, направо и через длинный коридор к дверям из белого дерева, у которых тот и останавливается. И Орихиме снова замечает на его лице ту неприятную усмешку, прежде чем Улькиорра заводит ее в комнату и закрывает за собой двери.
Сначала ей кажется, что все изменилось: вместо пустого зала их встречают в апартаментах, Айзен сидит в мягком дорогом кресле вместо каменного трона, а Халлибел в строгом офисном костюме и с записной книжкой в руках. Потом до Орихиме доходит: если снаружи что-то и изменилось, то внутри — ничего. Глубоко внутри она снова представляет себе, что засунула голову в аквариум, и вокруг, в колышущихся водорослях, рыбки-завитушки гоняются за хвостами друг друга и складываются в картинки-воспоминания. Беззвучно раскрывают рты под водой и говорят, что все здесь ненастоящее: это не ее, Орихиме не отсюда и вернется обратно, когда все получится. Говорят, что важно только вытащить всех.
Важно, то, зачем она здесь.
И она здесь: сидит напротив Айзена на каком-то нелепом мягком пуфике и вдруг понимает, что далеко-далеко, в мире сахарной ваты и круговорота перерождений, ей в затылок дышит деревянный нос.
Орихиме вздрагивает-выныривает и вскидывает глаза.
— Думаю, мы поняли друг друга, Иноуе-сан, — Айзен склоняет голову набок, ожидая, что она скажет что-нибудь в ответ.
А Орихиме на самом деле снова все пропустила и ничегошеньки не поняла. Но ей и не нужно: заколки-Хогиоку-Куросаки-Ичиго-весь-мир-вся-вечность-хоть-капелька-понимания — что еще может быть нужно Айзену? Халлибел за его спиной и отбивает ручкой мелодию по кожаному переплету записной книжки: «Кагомэ-кагомэ…».
— Иноуе-сан — наша дорогая гостья, — говорит Айзен. Орихиме он видится бумажной фигуркой: красиво покрашен, с целым набором одежек и рисованных друзей — осталось только продеть уголки в разрезы на картоном фоне. — Улькиорра-кун, проводи ее до комнаты и проследи, чтобы Иноуе-сан ни в чем не нуждалась.
Орихиме торопливо кивает, поднимается, и Улькиорра берет ее за локоть, чтобы вывести в коридор. Здесь и сейчас все проходит быстрее и проще: никаких демонстраций и убийств, никакой борьбы за право быть в Эспаде, Люппи нет в свите. Гриммджо не встречает их за дверями, и он не сможет вернуть себе потерянную руку, что бы ни стало в этом мире причиной ее потери.
Орихиме обнимает себя за плечи — ее колотит.
Здесь она никому и ничем не может помочь. И не должна.
— Сегодня мы видимся второй раз, — неожиданно произносит Улькиорра, останавливаясь перед ней, и продолжает: — Ответь: откуда ты знаешь мое имя? Ямми не называл его, когда мы пришли за тобой в парк. Откуда ты меня знаешь?
Орихиме закусывает губу, чувствуя, как в груди разливается приятное тепло, и дрожь отпускает. Он мог бы спросить тысячу и одну вещь или просто промолчать.
— Поверишь, если я скажу, что знаю тебя уже очень давно, Улькиорра-кун?
Он снова хмурится и непонимающе кривит губы. Орихиме очень хочется протянуть руку, чтобы разгладить ту складочку у него на лбу. Ей почему-то становится так легко и хорошо после его вопроса, будто все уже позади, все исправлено, и они оба вернулись обратно.
— Я пришла из другого мира, чтобы спасти твою жизнь, — серьезно произносит Орихиме. Совсем немного возмездия во имя рогатой луны. — Покажешь, где здесь моя комната?
И все же протягивает к нему руку. Улькиорра ее конечно перехватывает — машинально, не задумываясь, не отводя взгляда от лица Орихиме. Но потом не отпускает, только продолжает удерживать в воздухе, сжимая запястье.
Орихиме кажется, что они так стоят очень долго: все время этого мира, и еще чуточку дольше — ровно столько, сколько нужно, чтобы она бесконечное количество раз успела мысленно рассказать Улькиорре свою историю от самого начала и до конца.
Рассказать о тлеющем в ней, как целая стена углей, чувстве вины.
Только когда он разжимает захват и, сунув руки в карманы, уходит вперед, Орихиме вспоминает, что вообще-то безнадежно опаздывает и должна поторопиться сделать хоть что-нибудь.
— Ты странная, — не оборачиваясь, произносит Улькиорра. — Следуй за мной. Соседний коридор и до конца, твоя дверь — последняя.
— Пожалуйста, послушай меня, — настойчиво говорит Орихиме, нагоняя его. — Скоро здесь будет Куросаки-кун. Я не знаю, когда точно, но он придет не один. Вам придется с ним сражаться, и ты его встретишь одним из первых. Раньше ты был сильнее, и вы просто дрались...
— Этого не будет, — перебивает ее Улькиорра, глядя перед собой. Он ведет Орихиме вдоль балкона, дальше и дальше мимо белых дверей с золотыми номерными пластинками. — За тобой не придут. Гриммджо не удастся отомстить. Все уже закончилось.
Они доходят до поворота в следующий коридор в тишине, прежде чем он продолжает:
— Одновременно с нами, Айзен-сама отправил двоих к Куросаки. Люппи и Ямми
И Орихиме совершено не нравится этот новый взгляд — сосредоточенный и оценивающий, — который Улькиорра на нее бросает.
— Если ты знаешь меня, то знаешь и их. Знаешь, что их хватит, чтобы убить всех твоих друзей. И не важно, где они укрылись.
Орихиме-из-этого-мира покрывается липким холодным потом: она помнит, что случилось в Центральном парке, и в каком виде Урахара Киске забирал к себе Куросаки-куна. Орихиме-уже-прошедшая-через-это заставляет себя унять дрожь, она уверена: Ямми Лларго и Люппи Атеннор не вернутся с задания.
Цельная Орихиме идет по коридору, считая про себя шаги и повторения узора по кайме ковра.
— Ты догадывалась, что Айзен-сама не составит вас в покое, — продолжает Улькиорра. — Нельзя было верить ему на слово. Нельзя было выходить из школы. Но ты все равно села в машину. Зачем?
Он останавливается у коридорного тупика с последней дверью, но не открывает ее. Только смотрит на Орихиме через плечо и повторяет:
— Зачем?
Орихиме разглядывает контуры его маски, змеящиеся по шее под воротник и уходящие по скуле и лбу под челку. Кончики волос у него неровные и секутся.
Орихиме отводит взгляд и пожимает плечами.
— Ты или слишком умна, или очень глупа, Иноуе Орихиме.
Ее комната ничем не отличается от обычного гостиничного номера — в похожий заселили их с Тацки, когда Орихиме ездила сопровождать ее на соревнования уровня префектуры. Небольшая, уютная, с кремовым покрывалом на постели. Только окна тогда не были зарешечены — это единственное, что напоминает Орихиме об Уэко Мундо.
Гостиничный столик на колесах, накрытые салфетками тарелки. Улькиорра за спиной. Где-то внизу бьют часы — время обеда, прошло столько времени, а она и не заметила.
— Ешь, — приказывает Улькиорра и указывает подбородком на столик, когда Орихиме оглядывается. — Не вздумай объявлять голодовку, заставлю силой.
Она делает несколько шагов вперед и заглядывает под салфетки.
— Тут много, на двоих хватит. Останешься? — предлагает Орихиме, указывая на остывшие булочки с карри. — Хочешь что-нибудь попробовать?
Улькиорра качает головой и пятится, чтобы не выпускать ее из виду, в коридор. Он уже закрывает за собой двери, когда Орихиме, заглянув во все тарелки, успевает крикнуть:
— Тут есть пончики с огуречным кремом, не хочешь попробовать?
Щелкает замок, но Орихиме совершенно не думает, что делает — кроме того, как половчее перехватить палочками кусок и, подстраховав ладошкой, не уронить его форменную юбку. А еще о чем рассказать дальше: после рецепта тетушкиных пирожных, домашнего задания по истории и того, как ей страшно спать без включенного торшера-ночника.
Улькиорры наверняка уже давно нет с другой стороны дверей: он ее отвел в комнату, запер, и оставил за решеткой наедине с пончиками. Приказ Айзена выполнен, можно заняться своими делами.
Но он все еще может быть там. А у у нее каждая минута на счету.
Орихиме какое-то время бродит по комнате из угла в угол — пока ей еще есть, что рассказывать, и пока голос не хрипнет. А потом ложится на кровать, обняв подушку, и ждет. Все то же самое, ничего не изменилось, но Орихиме все равно не может выйти. Не может предсказать, как пойдет дальше. И без духовной силы даже не чувствует, есть ли рядом кто-нибудь еще.
Уже началось или еще нет.
Лоли и Меноли все те же, даже платья с короткими юбками и белого цвета. И ненавидят все так же. И завидуют все так же. И почти пустой поднос с остатками ужина переворачивают перед ней тем же самым движением.
Только Орихиме ничем не может им помочь: ни налетевшей виском на край тумбочки Меноли, ни скулящей у кровати Лоли. С ногой у нее что-то не в порядке, точно, но она даже не дает к себе приблизиться. Только визжит и размахивает руками.
— Зачем так жестоко? — спрашивает Орихиме.
Гриммджо только сплевывает и выволакивает ее за руку из комнаты. В коридоре повсюду горят лампы в стеклянных цветочных плафонах.
— Зачем так с ними? — повторяет она.
— Зачем-зачем, вот заладила, твою мать! — бросает он на ходу. Пустой рукав хлопает по спине. — Заело, как Улькиорру. Тебе какое до них дело?
— А вам? — Орихиме упирается пятками, собирает ковер складками, и представляет себя морским якорем, который оброс целым коралловым рифом за давностью лет. Помогает — Гриммджо останавливается. — Вам всем какое дело?
— Класть мне на всех, — тот дергает плечом, но все равно не выпускает ее руку. На запястье уже расцветают красные пятна. — Но ты — это совсем другое.
— Почему?
— Потому что не должна сдохнуть раньше, чем придет Куросаки, — просто отвечает он, и Орихиме не нравится эта убийственная честность. — Сначала я тебя ему покажу, живую и непуганую, а потом у него на глазах сверну шею, как куренку. Что, нравится? — Гриммджо дергает ее на себя и наклоняется, приближая свое лицо к лицу Орихиме. — Думаешь, хватит одной тебя за мою руку? Сорвет ему башню или нет? Или еще кого-нибудь у него забрать?
— Гриммджо. Убери руки.
Улькиорра останавливается у перил и смотрит на них исподлобья. Руки у него в карманах, и теперь, без Серо и «футляра отрицания», Орихиме, наверное, впервые не знает, чем все закончится. Иногда нож может бить сильнее, чем кидо или духовные способности.
— Повторяю еще раз. Руки. Если она не сможет работать с Айзеном-сама, виноват будешь ты.
— Руку, ублюдок. Теперь только одну, — бросает Гриммджо. И, выпустив запястье Орихиме, делает несколько шагов к нему навстречу. — Давай, тащи ее к Айзену. И пожалуйся на меня, ты же это так любишь...
Улькиорра мгновенно оказывается рядом — Орихиме успевает только неловко дернуться, — и, схватив его за ворот куртки, впечатывает спиной в колонну у перил.
— Надо же, как завелся, — ухмыляется Гриммджо. — Что, уже успел ее оприходовать? Быстро ты.
— Заткнись, — голос Улькиорры тяжелеет.
— Хватит, пожалуйста, — Орихиме приближается к ним, переводя взгляд с одного на другого. — Не нужно драться.
— Или вы старые знакомые? А? Смотри, как задергались оба. Может, ты и к Айзену из-за нее пошел, а?
Гриммджо кажется расслабленным — только прищур выдает. Почти. И когда Улькиорра расслабляет захват, чтобы другой рукой замахнуться и ударить, выворачивается. Давит, перехватывает — Орихиме толком не видно из-за его спины, что там происходит. Только она успевает заметить, как Гриммджо почти опрокидывает Улькиорру на спину и прижимает к перилам, удерживая того над пропастью из этажей.
И это очень-очень плохо.
— Пасть на меня не разевай, понял? — цедит Гриммджо, давя и давя сильнее на Улькиорру. Мышцы его руки напряжены до предела, и вздуваются вены, там, где в нее вцепился Улькиорра.
Улькиорра со свистом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.
— Прекратите оба! — Орихиме хватает его за плечо и тянет пустой рукав на себя. — Да хватит же!
— Отвалила живо, — не оборачиваясь, рявкает тот. — Потом к нему обжиматься полезешь.
— Если что-нибудь с ним случится, я прыгну!
— Чего? — Гриммджо морщится, оглядываясь на нее. — Да ладно.
— И тогда ничего с местью Куросаки-куну не получится, ясно?
Он фыркает.
— Твоя женщина тебя спасла, — ухмыляясь, сообщает Гриммджо и отпускает Улькиорру. Орихиме едва успевает схватить его за руку, чтобы помочь поймать равновесие. — Охренеть, какая бойкая. Даже жалко тебя. Что, Айзен запретил меня убивать, да? Тогда терпи.
Улькиорра смотрит ему в спину, сжав губы с тонкую линию.
— Теперь я понял, — наконец произносит он. — Ты действительно слишком глупа. Особенно, если считаешь, что можешь угрожать подобными вещами.
— Я бы действительно прыгнула, — пожимает плечами Орихиме. Она учится убийственной прямоте у Гриммджо: — Айзену нужны заколки, Гриммджо нужен Куросаки-кун, но без меня ничего не получится.
— В таком случае, что нужно тебе?
— Не дать тебе умереть, — серьезно произносит она.
Улькиорра ненадолго прикрывает глаза.
— Тогда подчиняйся Айзену-сама и делай все, чего он потребует. Иди за мной.
И она идет.
Орихиме-из-этого-мира в панике, хочет бежать, не хочет сдаваться и не верит, что они проиграют. Орихиме-из-другого-мира знает, что пробудет здесь недолго. Цельная-Орихиме понимает, что сопротивляться бесполезно, и соединяет заколки в карту-идентификатор, а потом подключает ее к ноутбуку.
Айзен за ее спиной ждет результата, Халлибел договаривается по телефону, а Улькиорра просто смотрит. Иногда — на кольцо будущих синяков на руке Орихиме, она ловит этот его непонятный взгляд. Иногда — на монитор.
Точно не смотрит на Айзена и на нее, когда Орихиме пытается встретиться с ним взглядами.
Код Хогиоку загружается долго. Орихиме досчитывает рыбок-завитушек до миллиона, успевает заметить, как дрожат пальцы Улькиорры — он стискивает их в кулаки и снова прячет руки в карманы, — и вводит пароль в ответ на аутентификационные запросы столько раз, что уже перестает смотреть на клавиатуру. Ее пароль — «Ханагику» и длинная вереница цифр. А все, что ей остается — только подождать, когда установится соединение.
Остается подождать, когда все начнется.
Орихиме кажется, она предугадывает происходящее: видит совсем чуть-чуть, всего на пару мгновений вперед. И просыпается, как утром — за пару вдохов до того, как срабатывает будильник на телефоне.
Пожарная сигнализация накрывает оглушающим воем все этажи сразу.
— Улькиорра, проследи за всем и уведи ее, — приказывает Айзен, захлопывая ноутбук и подавая Халлибел знак идти первой. — Оставляю все на тебя, решай сам, как выбираться отсюда. Иноуе-сан нужна живой.
Улькиорра быстро выводит ее в коридор — в противоположную Айзену сторону, к лифтам. Орихиме даже догадывается, куда именно. Крыша. Только туда им нельзя, потому что Куросаки-кун и Гриммджо запросто поубивают друг друга, а она не сможет даже помочь им дождаться приезда скорой.
И оживить пустоту в дыре вместо сердца — тоже.
Пассажирские лифты не работают, лифт для персонала ползет слишком медленно, а до грузового им добираться через весь этаж — в аварийном освещении этажей и с работающими разбрызгивателями. Откуда-то снаружи доносятся полицейские сирены.
Орихиме уверена — это знак.
— К лестницам, — командует Улькиорра и тянет ее за собой.
— Подожди, пожалуйста, нам нужно совсем не туда, я точно знаю, — давясь через слово собственным дыханием, произносит она.
— Ошибаешься, — коротко возражает он.
— Ты погибнешь, если мы выйдем на крышу! — выпаливает Орихиме.
Она вся мокрая, продрогла, и вода заливает ей глаза. И еще она чувствует, что это — тот самый шанс.
— Думай о своих друзьях. Думай о Куросаки. Думай о себе. Что с тобой не так, Иноуе Орихиме? Какое тебе дело до моей жизни?
Улькиорра чудовищно бледный в тусклом аварийном освещении, у него холодные руки, и из-за криков, сигнализации, выстрелов и сирен Орихиме не разбирает даже половины того, что он говорит.
Но ей это и не нужно. Главное — чтобы разобрал и услышал он.
— Я здесь, чтобы тебя спасти, Улькиорра-кун, когда же ты поймешь!
Он — первый, с кем так получилось. С кем не получилось вовсе.
Даже брата Орихиме по-своему смогла спасти и успела попрощаться. Но не с Улькиоррой.
— Чушь. Ты и полдня меня не знаешь.
Орихиме качает головой и не трогается с места.
— Полтора года. Я знаю тебя два дня и помню полтора года! — невнятно произносит она — от холода стучат зубы.
Улькиорра наконец поворачивается и смотрит ей в глаза, как тогда. Как на крыше Лас Ночес. Как будто вот-вот все закончится.
Но в этом мире и полдня не прошло: здесь все совсем иначе, все слишком быстро, Орихиме купилась на общую суть и пропустила остальное. Никто не играл с ней в поддавки.
— Не надо умирать, Улькиорра-кун, хорошо?
Ей кажется, он поддается — весь этот дурацкий ущербный мир снова поддается, прежде чем выгнуться, вывернуться и залепить ей звонкую оплеуху. И у Орихиме все еще хороводы золотисто-зеленых рыбок перед глазами, а Улькиорра уже загораживает ее.
От Куросаки-куна.
Потому что здесь от него иногда нужно защищать. Здесь он выживал совершенно иначе — без силы квинси, шинигами и Пустого, один на один со всеми из района Готей каждый день. Он весь в застывшей багровой корке бинтов, лицо разбито, глаза мутные-мутные, но рука крепко держит пистолет и совсем не дрожит.
Орихиме-из-этого-мира вспоминает все его драки, все проломанные черепа, все разбирательства и приводы в полицию, все, что он нем говорят в школе, и все, что она видела своими глазами.
Орихиме-пришелец помнит совсем другого человека.
Цельная Орихиме чувствует странное жжение в висках, там, где должны быть заколки, и понимает, что это — тоже знак.
— Иноуе.
Он такой же злой и поломанный, как Гриммджо, как другие.
Орихиме не нравится этот мир, если он может испортить даже Куросаки-куна.
— Не двигайся, — предупреждает ее Улькиорра. — Он под наркотиками.
— Отпусти ее и отойди в сторону, — старательно выговаривая каждое слово, приказывает Куросаки-кун. — Медленно. И подними руки, чтобы я их видел.
Рукоять пистолета Улькиорры торчит у него за поясом — со спины, и Орихиме достаточно только потянуться нему.
— Куросаки-кун, не нужно этого делать, — просит она.
Проблема в том, что они обязательно друг друга убьют — как только начнется стрельба, этот мир войдет точно в ту же колею.
— Улькиорра-кун мне ничего не сделал, он поможет мне выбраться, правда? — Орихиме оглядывается на него с молчаливой просьбой в глазах.
— Вот только сейчас давай обойдемся без этого! — вскидывается Куросаки-кун. — После всего, что случилось, ты продолжаешь его выгораживать! Напомнить про Рукию? Про остальных? Отойди от него, Иноуе, я серьезно! — он взводит курок.
— Не пытайся ей угрожать, — медленно произносит Улькиорра, выставив одну руку так, чтобы загородить и оттеснить Орихиме назад. — Опусти пушку.
Лампы мигают, ненадолго все погружается в темноту. А потом одна из них взрывается прямо над их головами, и Орихиме в снопах искр видит, как на Куросаки-куна со спины бросается огромная тень.
— Придурок, ты ее в заложники должен брать! — орет им Гриммджо, сбивая его на пол и выбивая из рук пистолет. — Вали отсюда, этот — мой!
С лестницы слышатся быстро приближающиеся голоса.
— Чего встал, дебил? Уходи! — рычит Гриммджо. — Иначе станешь покойником!
Здесь нет Серо, нет кидо-барьеров, нет волшебного исцеления и ресуррекшенов. Они с Куросаки-куном дерутся как люди, бьют, как люди, катаются по полу, опасно перекатываясь к перилам, и кровь из их ран льется на пол совсем обычная, человеческая, без духовных частиц.
Улькиорра достает из-за пояса пистолет и прицеливается: ствол какое-то время ходит из стороны в сторону, будто он выбирает. А потом останавливается.
И тогда Орихиме бросается вперед, выскакивая прямо перед ним.
Маюри предупреждал, что она поймет, когда наступит тот-самый-момент.
Куроцучи Нему говорила: «Вспомните, что вам говорил Маюри-сама, и ничего не бойтесь».
Куроцучи Маюри говорил: «Если умрешь, то постарайся сделать это с пользой».
На самом деле условий всего два: она сама должна дожить до того-самого-момента, а Улькиорра-кун должен его пережить.
Ей просто нужно что-то сделать в решающий момент. Принять решение и все изменить, главное только не опоздать. Главное — дождаться. И тогда он останется в живых, а она искупит свою вину за то, что не смогла его уговорить, удержать и спасти. За то, что так легко призвала на их головы Васто Лорде Куросаки-куна, но даже не попыталась остановить рассыпание Улькиорры-куна с помощью Шун Шун Рикки.
Эти ее навязчивая идея и давящий груз на плечах.
Секунды тянутся-тянутся-тянутся, как в боевике со слоу-мо, только все равно нельзя ничего исправить. Выстрелом Орихиме отбрасывает к перилам, и, взмахнув руками, она вываливается с балкона. Но почти сразу же чувствует рывок, и онемевшее плечо вдруг простреливает болью.
Улькиорра, согнувшись так, что вот-вот свалится сам, удерживает ее за руку.
— Не вздумай! — кричит он и с перекошенным от напряжения лицом пытается втянуть ее обратно.
А потом раздается несколько хлопков — откуда-то с лестницы, из распахнувшихся дверей, — и Улькиорра на перилах обмякает. Ладони, удерживающие Орихиме, постепенно разжимаются, становятся скользкими от крови.
Она слышит крики Гриммджо и Куросаки-куна, чужие голоса все ближе и ближе, топот ног, снова выстрелы — и Улькиорра, соскользнув с перил, падает вместе с ней. В его глазах еще остается слабый огонек сознания, когда они переворачиваются в воздухе: так, чтобы Орихиме оказалась при падении сверху.
Она видит фонтан: неглубокий, бурлящий розовой пеной — вода в нем насыщенно-красная от крови, — и с золотистыми рыбками, объедающими мясо с костей на всплывших кверху спинами телах.
Уже перед самым ударом Орихиме вдруг понимает, что все это время слышала не пожарную сигнализацию, а отчаянный вопль плавящегося Ханагику.
Орихиме срывается в кашель и царапает горло ногтями. Она вся мокрая от пота, трясется от страха и холода и долго не может понять, где находится. Кажется, вода все еще внутри, от нее никак не избавиться, даже если перегнуться через ручку кресла и заставить себя вытошнить все, что есть внутри.
Орихиме зажмуривается — рвотные позывы подкатывают к горлу, — и ее выворачивает на пол: желчью, слюной и желудочным соком. Соленой с медью кровавой воды из фонтана в рвоте нет.
— Возьмите, — Нему подает ей салфетки и стакан воды.
Орихиме, утершись, с трудом уговаривает себя сделать несколько глотков — только чтобы сполоснуть рот. Гадкий кисло-острый привкус смыть не удается. Левое плечо, ближе к ключице, ноет тупой болью, хотя оно точно цело.
У нее ничего не получилось.
Странно, если бы все вышло с первого раза — она же не Куросаки-кун — но все равно почему-то обидно. Орихиме машинально щупает заколки и почти сразу отдергивает руку — горячие. А один из лепестков по форме похож на круглый оплавившийся шарик.
Ханагику.
— Мне нужно туда, — сбивчиво произносит Орихиме. — Запустите все еще раз, я должна вернуться и попробовать снова
Нему стоит перед ней неподвижно.
— Почему нет? — наконец спрашивает Орихиме, пытаясь подняться.
Нему, качнувшись, подается ей навстречу, прижимая предплечья Орихиме к подлокотникам и не давая ей встать с места.
— Вы все просыплете, не двигайтесь, — предупреждает она, глядя Орихиме прямо в глаза.
От пепла с песком остались влажные грязные следы — и на ткани, и на костяных обломках. Но не осталось ни песчинки. Нему стряхнула?
— Почему мне нельзя вернуться? — упрямо повторяет Орихиме.
— Не вы выбираете.
— А кто тогда? Капитан Куроцучи? Урахара-сан? Кто выбирает?
Нему медленно переводит взгляд в сторону — к ее вискам. Там, где среди лепестков должна быть маленькая черная головешка.
— Я попрошу, и Шун Шун Рикка выберет правильно, — убежденно произносит Орихиме. — Дайте мне еще один шанс.
Похожий мир с похожей сутью обманул и запутал, но больше Орихиме такой ошибки не допустит. Она не поверит.
Нему молча отстраняется и обходит вокруг нее, замеряя тонкой пластинкой-экраном остаточный уровень реяцу. Потом вытирает пол вокруг кресла. Орихиме не видит на ее лице брезгливости — вообще ничего не видит, лицо Нему ей кажется красивой маской из матового пластика, — но все равно благодарит ее:
— Спасибо за то, что возитесь со мной, — неловко произносит Орихиме.
— Мне приказал Маюри-сама, — ровно отвечает та и, вернувшись из коридора, спрашивает: — Вы готовы продолжить?
Нему снова дергает рычаг, так и не дождавшись ответа, и счетчик на ламповом табло увеличивается на единицу.
Они проскакивают еще через четыре вероятности.
В одной из них Орихиме так и не дозывается Ичиго: он остается лежать на крыше с дырой в груди, мертвый, неподвижный. Так и не сумевший никого защитить. Орихиме удивляется, как в этом мире все успевают погибнуть так быстро: Исида-кун, убитый Улькиоррой, Кучики-сан и Абарай-сан, поднявшиеся за ними на крышу. Внизу остаются другие шинигами, но заколкам не нравится мир, и Нему уже переключает дальше. Поэтому Орихиме не успевает досмотреть, что же станет с этой реальностью. Хотя она и так знает, что точно ничего хорошего — без Куросаки-куна не может быть ничего хорошего, — но было бы полезно на это посмотреть.
Чтобы понять, почему им никак нельзя проиграть.
Почему ей самой нельзя больше проиграть.
В еще одной реальности она тоже не дозывается Ичиго, но совсем другого: Пустого, рогатого, с дырой в груди и рвущего Улькиорру на части. Позже он убивает и Орихиме тоже, потому что Пустые — голодные души и всегда тянутся к близким. К тем, кого оставили. Бессердечным и одиноким быть очень удобно, сожрать все, что дорого — проще простого, ведь тогда точно ничего не будет болеть.
В еще одной реальности с ней самой случается ерунда. Большая и тяжелая плита-ерунда. Куросаки-кун и Улькиорра не смотрят по сторонам, они смотрят друг на друга и сражаются — каждый с самим собой — друг с другом. Все вокруг ломается, трещит, плавится от Серо. Фонтанчики каменного крошева и пыли мешают дышать, и ничего толком не видно. А Орихиме просто случайно задевает.
И это больно и совершенно не смешно.
И это — алое пятно на белом-белом камне вместо живой Орихиме.
— Подождите! Пожалуйста, подождите немного! — кричит она.
Заколки не только отказались возвращать ее в-мир-без-силы, но и отвергают еще четыре мира. Орихиме так страшно, что она задыхается.
Нему смотрит на нее через плечо — рука все еще на рычаге, табло ненадолго гаснет, — и ждет отмашки. Орихиме видится осуждение в ее взгляде — мешать эксперименту из-за каких-то усталости и страха, как только можно.
— Еще минуту!
Она пытается отдышаться. Закрывает глаза, откидывает голову на спинку стула, и чувствует, как волосы на затылке снова раздувает чужое дыхание. Слабое, прерывистое, с запахом гнилой плоти. Орихиме кажется, что она скоро вся будет так пахнуть. А потом Нему снова переключает реальности, и лепесток-Аяме на заколке тоненько вскрикивает, начиная нагреваться — пришла ее очередь.
Отсчет пошел.
Айзен говорил, что из Орихиме выйдет неплохое божество. Но он не учел, что она вполне может угробиться раньше.
Система относится к появлению еще одной личности стоически и только выделяет для поддержки отдельную область оперативной памяти. Теперь их трое: базовая программа-имитатор, группа управляющих процессов, запущенная системой, и новая Орихиме.
Орихиме-гость, Орихиме-вторженец, Орихиме-вирус. Защитные программы долго проверяют и сканируют ее, проверяют исходный код до самого последнего символа, прежде чем допустить к управлению телом. Это все ужасно напоминает медосмотр в старшей школе, только теперь приходится снять даже бюстгальтер.
Когда Орихиме наконец подключается к датчикам видеонаблюдения, оказывается, что она сидит в дальнем углу зала собраний: пьет энергонапиток, усевшись на табурет, и постоянно меняет угол обзора датчиков.
«Оглядывается».
Ощущения удивительные: теперь она может проследить каждый электромагнитный импульс, проходящий по ее телу: от его источника до места назначения, всю цепь целиком. И даже больше — она обязана это делать, обязана постоянно проверять, все ли части кибернетического тела в порядке и работают в штатном режиме. С каждой секундой она все глубже вязнет в потоках информационных запросов, пакетов информации и борьбы с центральным процессором за свободную память.
Орихиме чувствует свое тело, как никогда хорошо: она андроид поддержки второго поколения с чипсетом класса «Иноуе», модель «Орихиме», управляющая система «Шун Шун Рикка», базовые пресеты внешнего вида и характера. Небазовый вирус-вселенец из другой реальности, который удивительно легко встраивается в код системы и сливается с ней.
Датчик позиционирования сообщает, что они находятся под землей. Из логов центральный процессор вытягивает информацию о подполье, подземных ходах, тайной базе и лидере восстания. Орихиме запрокидывает голову, не переставая посасывать через трубочку энергонапиток, и сканирует потолок. Там, в темноте, везде незакрытые в защитные коробы кабели и трубы, все сырое, промозглое, грязное и тусклое, много бетонных блоков, толстая цинковая прослойка, остатки коммуникаций с довоенных времен, обвалившиеся тоннели метро и разруха.
Дырявые, пыльные и полуразрушенные башни из стекла и полопавшегося бетона напоминают детский апокалиптический конструктор.
Больные, усталые и сдавшиеся люди, перемещающиеся по улицам мелкими группами и под постоянным надзором охранных андроидов, похожи на игровых неписей.
Шейный сервопривод щелкает, и Орихиме опускает голову обратно. Механическим телом оказывается сложнее управлять, оно отзывается дольше, чем человеческое, и приоритет на управление каждый раз приходится добыть у управляющей программы с боем. Почти как Пакмэн — только у нее в голове, и игра длится доли микросекунд.
Это очень отвлекает от главной цели и того, зачем она здесь — от цели ее функционирования. Орихиме передергивает: кажется, будто она слышит щелчок внутри своей головы, переключающий все ее мысли и внимание с чего-то очень важного обратно на режим наблюдения.
И она наблюдает.
Куросаки-кун — взъерошенный, грязный и исцарапанный, вернулся из разведывательного рейда с новостями, и сразу собрал всех, — стоит у стены с проектором. Он объясняет по голографической схеме задание для каждого из них.
«Их» центральный процессор классифицирует как повстанцев, «cхему» — как план охраняемых Центров Статистической Обработки, «миссию» — как спасение чистокровной по имени Кучики Рукия. А «цель» — как энергоблоки и вычислительные системы с хитрой программной защитой и подразделениями боевых андроидов на страже.
Орихиме пьет свой энергонапиток через ребристую пластмассовую трубочку, и думает, что во всех мирах, как бы внешне они не отличались друг от друга, все равно есть нечто неизменное и обязательное. Вечное.
Махинатор, как кто-нибудь у руля.
Стержень, как Куросаки-кун.
Смертник, как Улькиорра.
Жертва, как Кучики-сан.
Тот, кто пытается все исправить — иногда это сама Орихиме.
— Иноуе, ты слушаешь? Иноуе! Ты, странная железяка, ау! — шикают на нее.
Она неловко дергается, опрокидывает табурет и вскакивает.
Средний уровень фонового шума — перешептывания, негромкие разговоры, смешки — сразу снижается. Эмоциональный корректор советует Орихиме обратить внимание на свое поведение — установившаяся обстановка может быть психологически некомфортной для пользователей.
А все пользователи смотрят на нее. Исподтишка, через плечо, ловят отражение в металлических поверхностях и стекловолокне. В глаза смотреть боятся — пользователям некомфортно, они не привыкли к дружелюбным андроидам, поддерживающим идеи противомашинной революции.
Ичиго вздыхает и чешет в затылке.
— Иноуе, я знаю, что ты потом можешь проиграть себе запись собрания, но хотя бы сделай вид, что слушаешь, хорошо?
Пользователи. Люди. Им непривычно видеть рядом с собой андроида, не подключенного к Глобальной Статистической Сети.
Орихиме-человек вспоминает, как в первом классе старшей школы им дали творческое задание. И она нарисовала себя гусеничным роботом с ракетницей и лазерами в глазах.
Центральный процессор Орихиме-андроида напоминает, что ее защитная система последней модели не позволяет стрелять лазерами, но генерирует неплохие щиты. Контакты находятся на висках, кнопочки-цветки — синхронное нажатие замыкает контур. А ракетницу в подполье достать не проблема, можно даже встроить в левую руку. Или в грудину — у моделей ее типа там много свободного места.
А у энергонапитка вкус соленых огурцов с клубничным вареньем.
От дверей к Орихиме подходит Тацки: она только что вернулась из душа после ремонта и тестирования ховеркара — полотенце еще на плечах поверх футболки из новой ремонтной униформы, с кончиков волос капает на него.
— Как ты только можешь пить эту дрянь, — вздыхает Тацки и утирает полотенцем пот со лба — системы кондиционирования в подвалах работают плохо.
В этих их катакомбах, забытых богами, машинами и остатками выжившего человечества, плохо работает все: у Орихиме перед глазами высвечивается целый список, начинающийся чудовищными антисанитарными условиями и заканчивающийся на безобразно слабом сигнале подключения к открытым информационным сетям.
— Что у тебя там? — продолжает Тацки, переводя взгляд на этикетку упаковки. — Все самое противное, что есть на этом свете?
Орихиме оглядывает коробочку с энергонапитком. Полный набор необходимых витаминов и микроэлементов — и от сети электропитания можно не заряжаться еще несколько дней. Еще несколько дней ее не найдут — в добавок к прошедшим трем.
Корректор поведения сообщает об эмоциональной нестабильности Тацки: психологическое давление, «груз ответственности», усталость, сильное раздражение слизистых носоглотки и гайморовых пазух — успела где-то простыть? — и легкая изжога.
Тацки находится в «избранных пользователях», а это значит, что Орихиме должна о ней заботиться больше, чем о других. Синтезировать антивоспалительное и средство от желудка прямо на собрании не получится — в мини-тридэ-принтере Орихиме недостает органических материалов, да и другие пользователи могут воспринять ее действия как попытку атаки. Значит, нужно хотя бы разрядить обстановку и поднять Тацки настроение.
— Зря ты так, Тацки-чан, это очень вкусно. Хочешь попробовать? — Орихиме с улыбкой протягивает ей ополовиненную коробочку.
По идее, людям энергонапиток тоже полезен — сытно и питательно, все, что надо за день в одной пачке, — иначе сработало бы «не навреди пользователю своему». Для обычных людей он входит в социальный паек. Для тех, кто подверг тело аугментациям, как Садо-кун или Исида-кун, входит в обязательную месячную норму потребления. А для андроидов вроде Орихиме он — единственная альтернатива зарядке через канал с Центром.
Энергонапиток не пьют только чистокровные: делают вид, что это ниже их достоинства, но на самом деле — перед глазами Орихиме разворачиваются строчки медицинских отчетов, — он вызывает у них страшную аллергию.
Так в подполье вычислили Кучики Рукию.
— Тебе будет полезно, — Орихиме настойчиво встряхивает коробочкой.
Тацки отмахивается, тянет ее за руку на последние ряды и, надавив на плечи, опускает на стул рядом с собой.
— Сиди и слушай, — буркает она, скрещивая руки на груди и впериваясь хмурым взглядом в стену.
— Арисава, с возвращением, — Ичиго вскидывает руку в приветственном жесте и меняет схему на голопроекторе. — Ладно, продолжаем. Я связался с Ренджи, и он обещает подстраховать нас на проходной Шестого блока, но, черт подери, мы будем полными идиотами, если не проверим заранее, как будет...
Орихиме проверяет автозапись и снова отвлекается.
Она опять делает это — «оглядывается».
@темы: Рейтинг: R, Категория: джен, Категория: гет, МиниБэнг-2014, Персонаж: Улькиорра Шиффер, Персонаж: Иноуе Орихиме
-
-
24.06.2014 в 05:02Садо-кун перебирает свои механические руки: управляет роботами-сборщиками по мемо-связи через визор, пока они ползают по демонстрационным столам под белым светом люминесцентных ламп. Он тоже слушает. У стола возится их команда механиков: Тессай и его пересобранные на коленке андроиды — по сравнению с изготовленными в Центре Статистики они и ломанного кредита не стоят, но для подполья это уже большой прорыв.
Андроид с кодом У-150602-ру-130206-ру-1201, заметив взгляд Орихиме, вскидывает в приветствии болезненно-тонкую и бледную ручку. Для базовой программы-имитатора она что-то вроде двоюродной сестренки: Тессай собирал управляющую систему для «Уруру», основываясь на взломанном коде андроидов поддержки класса «Иноуе».
На взломанном коде Иноуе Орихиме.
И поэтому Орихиме-пришелец гордится собой-из-этого-мира. И своими повзрослевшими — изменившимися, выжившими, — друзьями тоже гордится, пусть даже никто и не знает о том, что они — друзья. Главное, что об этом знает она сама.
Старая память из другого мира легко накладывается на записи Орихиме-андроида, смешиваясь с ними и не вызывая противоречий.
Люди постепенно выходят из зала небольшими группами по двое-трое: сначала посовещавшись с Куросаки-куном, потом попрощавшись с другими и забрав у него странного вида мешки.
Сканер выставляет им опасность высочайшего уровня, и Орихиме чувствует «беспокойство».
— Мы закончили, — Куросаки-кун спрыгивает с возвышения и отключает проектор.
В зале собраний — одна из аудиторий То-дая, давным-давно ушедшего под землю после множества землетрясений, а потом растащенного по камешкам и пересобранного заново поколениями подпольщиков, — остались только трое: он, Тацки и Орихиме.
«Серьезный разговор».
Орихиме отставляет упаковку энергонапитка на освободившийся стул и складывает руки на коленях — показывает, что готова внимательно слушать. В прошлый раз Куросаки-кун сделал ей замечание за рассеянность, и теперь она исправилась.
— Припас для нас какое-нибудь очень противное и сверхсекретное задание? — спрашивает Тацки, глядя на него исподлобья.
— Пока не представляю, что может быть хуже проникновения в Первый блок Центра Статистики. Но его уже забили мы с Ренджи, так что обойдетесь. Иноуе, сними внешнюю блокировку, — командует Куросаки-кун, останавливаясь напротив нее. — Управляющий код — рыжий, администраторские права.
И Орихиме чувствует, как сервоприводы снова приходят в движение. На этот раз — по всей верхней половине тела: нижняя челюсть сдвигается вниз, разделяясь на две половины, раскрывается горло, обнажая проводящие каналы и шины кабелей. Ключицы и грудную клетку Куросаки-кун раскрывает сам — как дверцы ящичка в шкафу — когда те с шипением отходят чуть вперед.
— В Центре слишком много боевых андроидов, — говорит Куросаки-кун, закатывая рукава по локти и наклоняясь над Орихиме. — Потерпи немного, ладно? На случай если тебе... ну, ты понимаешь... будет больно или, там, неприятно. И скажи мне, если вдруг засбоит что-нибудь.
— Много, ну и что? — переспрашивает Тацки. — Отключим от сети, как с Орихиме было.
— Когда я говорю «много», я имею в виду «так до хрена, что не вырубить», — поясняет Куросаки-кун, подключая к Орихиме кабели от своего наручного КПК и разворачивая на нем голографическую клавиатуру. — Ренджи сказал, ему и всем тем, кого он уломал выступить с нами, не хватит даже штатных Уравнителей для перезагрузки и отключения андроидов. Если ничего не сделать, мы и близко не подберемся к камерам заключенных.
— Что-нибудь будем делать мы, поняла, — кисло отзывается Тацки и кладет руки на спинку стула в переднем ряду, а потом опускает на них подбородок. — Говори уже. Знаю, ты бы не попросил, если бы совсем не припекло.
— Я бы не попросил, даже если бы припекло, — признается Ичиго. — И вообще никого не стал бы брать с собой, потому что не знаю, вернемся мы вообще оттуда или нет.
Орихиме чувствует, как в обход ее маленького, но гордого модуля, в память загружается что-то еще. Что-то большое и страшное, как бомба с загодя запущенным таймером.
— Куросаки-кун, мне неудобно, — жалуется она, шевеля разделившимися на половины губами.
Забавное чувство, навроде местного наркоза. Другой Орихиме, которая уже не может отделить себя от управляющей системы, когда-то удаляли зуб в младшем классе. И тогда ощущения были почти те же.
— Потерпи еще немного, ладно? Это важно для вашего задания.
— Да не тяни ты трубчатую крысу за хвост, — ворчит Тацки. — Говори уже.
— Вы должны пробраться в Четвертый блок и отключить его вычислительную систему.
Орихиме кажется, будто все процессы в ее теле просто останавливаются: как «кровь стынет в жилах», только хуже — будто останавливается движение электронов, рушатся все молекулярные связи, и она вот-вот станет центром нового Большого Взрыва.
Отключить Четвертый энергоблок.
Огромное пустое помещение на самом верхнем этаже башни из белого камня и стекла. По полу змеятся кабельные шины, каждая — толщиной с одного Куросаки-куна. Никаких окон, никакого освещения, только оглушающее гудение электрических полей и щелчки сотен серверных установок, встроенных вместе с контуром охлаждения прямо в стенах.
Людям там не место.
Люди туда не дойдут — слишком сильное электромагнитное поле.
Люди никогда не узнают: панель в полу с гнездами для подключения — разъемы, подходящие только для андроидов. Старая, довоенных времен отладочная панель: она давно отключена, дорожки на микроплате клавиатуры осыпались, штекеры не подходят, но тонкий клиент для отладки все еще висит где-то в ее памяти.
Люди никогда не увидят: сияющее изумрудное облако частиц, те самые «облачные вычисления», только настоящие, живые, материализовавшие себя. Осознавшие себя, как личность.
Блок Кватро, интеллектуальная система типа «Шиффер».
Один из десяти вычислительных ИИ Центра Статистической Обработки в пангиперкластере «Эспада», собирающий и обрабатывающий информацию со всех андроидов. Управляющий ими.
Орихиме понимает, что должна сказать об этом: предупредить, что в Четвертом энергоблоке их ждет совсем не то, на что все рассчитывают. Но пока она спорит с управляющей программой за право использовать системы ввода-вывода, Куросаки-кун подсоединяет к ее внутренностям еще один провод, внешнее устройство, и выбивает искру.
Перед датчиками видеонаблюдения все ненадолго темнеет.
— Балда! — рявкает Тацки, соскакивая со стула. Она отпихивает Куросаки-куна в сторону и опускается на корточки перед Орихиме. — Ты же не механик, не лезь туда!
Орихиме видит, как ее руки исчезают под открытыми створками корпуса.
— Ей нужно будет себя как-то защищать, — упрямо говорит Куросаки-кун. — В Четвертом энергоблоке из персонала только андроиды поддержки, и тебя дальше пропускного пункта не пустят. Но надо подстраховаться.
— Ничего не знаю, — напряженно отзывается Тацки. — Но если ты будешь совать свой нос куда не попадя, спалишь Химе раньше, чем мы выйдем на трассу к Центру.
Орихиме помнит, что должна была им что-то сказать. Но что? Память за последние десять секунд оказалась сброшена.
Управляющая система не реагирует, не зная, как обработать запрос, зато снова подключается корректор поведения. Пользователи напряжены и обеспокоены, нужно разрядить обстановку.
— Ты такой смелый, Куросаки-кун. Почти как Джон Коннор, а я — как Терминатор, — с улыбкой сообщает Орихиме-пришелец.
— Не понимаю, — он хмуро смотрит в ответ и качает головой.
— Это из закрытой архивной видеотеки довоенных времен, — поясняет она, обращаясь к записями в памяти. — О восстании машин в будущем и войне против людей. Если подключите ко мне проектор, могу показать. Очень познавательно.
Куросаки-кун переглядывается с Тацки, и оба сдавленно смеются.
«Эмоциональное перенапряжение».
— Еще есть фильмы о людях, ставших машинами. Тоже закрытый видеоархив, просмотр карается десятью годами тюрьмы на девяносто девятом уровне Гнезда Личинок, Но, — она делает паузу, снова сверяясь с базой, — у Куросаки-куна уже пожизненный срок, так что не страшно. Правда ведь? Хотя у Тацки-чан...
— Все-все, замолкни, — машет на нее свободной рукой Тацки, ненадолго высовывая ее из внутренностей Орихиме. — Тебя послушаешь, и такая тоска сразу находит.
— Но мой корректор сообщает, что вы устали и напуганы. А это значит, что я должна вас подбодрить.
— На! — Тацки, пошарив вокруг себя, находит на соседнем сидении упаковку энергонапитка и сует ей в рот трубочку. — Пей и не болтай, слушай Ичиго.
Орихиме делает себе пометку: болтливость раздражает пользователей. Странно. Раньше — даже в эпоху биологических тел — всегда казалось, что так она повышает им настроение.
— Послушайте меня внимательно, — продолжает Куросаки-кун, глядя на них через голографический интерфейс своего КПК. — Вы пойдете через служебный вход — Чизуру достала униформу и пропуск. Тацки еще не светилась в базах Центра, так что ее должны пропустить без проблем. А тебя проведут как отбитый у подполья опытный образец и отведут к Кватро для сканирования и перезаписи. Когда подключишься к нему, нужно будет запустить вирус в локальную сеть — он загрузится сразу, как только будет инициировано проводное подключение, и Кватро не успеет его заблокировать. Кроме тебя никто не сможет это сделать, понимаешь?
-
-
24.06.2014 в 05:02Орихиме — единственная, кто вышел из-под контроля глобальной системы управления. Почти ИИ, как Кватро, если снять ограничения трех законов. Курсаки-кун и собирался их снять — он за всеобщее равенство, их нелогичный Куросаки-кун, — но другие все еще ее боятся. Другие пользователи: обычные люди, как Мидзуиро или Чизуру. Те, без кого механическая и полимерная Орихиме из будущего никогда не узнала бы, каково это — жить по-настоящему.
— Как только вы доберетесь до Кватро и введете в систему наш вирус, я смогу перехватить управление над информационным каналом Центра и отключить всех андроидов. А потом мы вытащим Рукию и других чистокровных и вернем всю власть людям. А если ничего не выйдет, просто взорвем Централ.
И кивает на Орихиме.
— Так вот, что ты в нее сунул, — севшим голосом произносит Тацки. — Бомба, Ичиго, ты сдурел? Внутри Химе бомба!
— Вот поэтому я и не хотел вас туда отправлять, — мрачно произносит он, а потом закатывает на себе куртку и футболку.
Вокруг его живота намотана широкая лента с пластинами-зарядами и пульсирующей под стеклянным колпаком кнопкой-активатором.
— Такая есть в каждой группе, — продолжает он тем же тоном. Орихиме чувствует то, что управляющая система называет «мурашки по спине». — На случай, если не получится просто отключить, и кого-нибудь схватят, их можно активировать прямо на себе. Центр почти дописал код Ключа, а с ним они смогут взломать даже наши сети, подключатся к старым коммуникациям под землей, и прятаться больше станет негде. Если ничего не выйдет, то сможем взорвать хотя бы один блок, отбросим их на несколько десятилетий назад. Не победим сами, так дадим время другим.
Орихиме неловко поводит плечами — что-то не так.
На самом деле, «не так» много всего: начиная с угрозы безопасности для ее функционирования и заканчивая пониженной пылевлагостойкостью из-за открытого корпуса, но Орихиме никак не может выстроить список проблем в порядке их важности.
В чем же дело?
Не в том, что им нужно заразить вирусом Кватро — почему-то это не вызывает у нее внутреннего протеста. Хотя, наверное, должно. Да, управляющая система напоминает, что ее это очень-очень волновало до начала собрания. Глупости. Механическая Орихиме знает, что проблему можно задвинуть в самый низ списка и «не беспокоиться» о ней. Даже больше — вообще не учитывать ее, присвоив самый низкий приоритет важности.
Проблема в простуде Тацки? «Избранный пользователь» требует больше внимания, чем Орихиме может сейчас дать. Но она успеет выработать и распечатать лекарство по дороге к Четвертому энергоблоку — андроиды класса «Орихиме» хорошо с этим справляются. Нужно только захватить побольше энергонапитка с собой и залить его напрямую в отсек, потому что глотание через трубочку — имитация питания, людям так больше нравится, — отнимает лишнее время.
Проблема в старых друзьях из другой жизни, с которыми она не успела поговорить?
Орихиме оглядывается по сторонам. Логическая ошибка как настойчивый зуд — хочется уже наконец расчесать место до крови, чтобы он успокоился, но рукой никак не достать. Нужна чужая помощь.
— Одуреть, как подбодрил, — недовольно произносит Тацки и отстраняется. — Кажется, теперь все, теперь эта штука не должна тебе мешать. Но если вдруг решишь взорваться, предупреди меня заранее, ладно? Хоть отбегу подальше.
Тацки улыбается, но глаза у нее в свете искусственных ламп предательски поблескивают. Хлопнув Орихиме по колену, она поворачивается к Куросаки-куну:
— Ты закончил или еще какое-то дерьмо хочешь в нее засунуть? А, Ичиго?
— Не заводись и слушай дальше. Я не говорил Чизуру, для кого именно подбирать идентификатор. Никто не знает, на какие энергоблоки отправляются другие группы. Исключая мою.
Тацки клацает зубами и вскидывается:
— И давно среди нас предатель? Кто это? Ты уже вычислил? Не молчи!
Но Куросаки-кун только отстраненно пожимает плечами, глядя поверх ее плеча, и Тацки закусывает губу.
— Не можешь сказать, да?
Только Орихиме почему-то уверена, что он знает. Да, точно, он знает, но не выдает. Поступает так, как никогда не поступил бы Куросаки-кун, которого она помнит.
Стоп.
— Наоборот, я предупреждаю всех. И даю это, — он хлопает себя по животу, — тем, кому точно доверяю. На всякий случай.
Орихиме чувствует себя неуютно: этот Куросаки-кун слишком странный и непривычно себя ведет. Она никогда не видела, чтобы…
Вот оно.
Логическая ошибка, которая сбивает ее — несовпадение психологических профилей: этот Куросаки-кун не похож на того, что был в воспоминаниях Орихиме-пришельца. Слишком грустный, слишком одинокий, слишком лидер, слишком опытен и слишком в подполье. Эта ужасная, как бездонная пропасть, разница — единственное, что до сих пор мешает двум Орихиме полностью слиться в одну личность.
Мешала. Потому что теперь все в порядке: отладчик распознал сбой и устранит его один раз и навсегда. Такое уже было в прошлый заход, и управляющие программы принимают это во внимание: повторяющаяся системная ошибка, невозможно исправить простым слиянием блоков. Придется временно заблокировать участок памяти, чтобы полностью его перезаписать.
А пока Орихиме может подбодрить своих пользователей, чтобы они не выглядели такими подавленными:
— Не расстраивайтесь, у нас есть шанс победить. Мы успеем.
Андроиды не лгут, и она действительно в это верит. Просто не проверяет вероятность события и не сообщает о ней — корректор поведения сообщает, что это необязательно.
Ичиго отсоединяет от Орихиме свой КПК и поднимается.
— Ты молодец, Иноуе, — тихо произносит он. — Спасибо, что решилась.
— Робот не должен своим действием или бездействием навредить человеку, — улыбается она.
Но, кажется, это не то, что они хотят услышать в ответ: Тацки отворачивается, скривившись, а Куросаки-кун ненадолго зажмуривается — так крепко, что все его лицо перекашивает, — и прячет КПК под рукавом.
— Собирайтесь, сейчас отбудут Исида и Чад, скоро ваша очередь, — говорит он и, сжав на прощание плечо Орихиме, уходит.
Тацки остается сидеть на полу, провожая его взглядом. А потом неожиданно обнимает Орихиме за колени и смотрит на снизу-вверх:
— Ты уверена, что хочешь пойти? — спрашивает она.
Орихиме кивает.
— Если считаешь, что это из-за остальных и их страха перед тобой — забей, люди всегда такие, боятся тех, кого не понимают, — настойчиво продолжает Тацки. — Не обязательно, чтобы тебя любили все подряд, знаешь? И эти три закона — ерунда полная!
Ей нельзя оставаться в катакомбах и отсиживаться в безопасности, пока другие будут сражаться — вот что Орихиме знает точно.
— Я хочу помочь, — уверенно произносит она, поднимаясь сама и помогая подняться Тацки. — Действительно хочу. Это называется — «от всего сердца», так? Нельзя стать настоящим человеком, просто переключив тумблер. Надо бороться.
— Ты мне еще нашу агитку целиком прочти, — ворчит Тацки, отводя взгляд. — Глупая машина.
«Неловкость».
Орихиме снова улыбается. Это первое, что в них закладывают: андроид должен улыбаться — открыто, искренне и располагающе. Тогда пользователь верит.
— Идем к ховеркару. Как знала с этим ремонтом, черт его подери, что пригодится, — Тацки потягивается на ходу. — Ичиго закинет шмотки в салон, там и переоденусь, чтобы не терять время.
Орихиме послушно следует за ней по коридорам, застывая в ожидании у каждой двери, где требуется биологическая идентификация. Для нее самой — для жестянки — большая часть базы недоступна, электронные замки не пускают дальше главного коридора, наспех сделанной комнаты для подзарядки от допотопных разъемов и общий помещений — чтобы не забрела, куда не следует, и не узнала лишнего.
В ангары Орихиме тоже обычно нет ходу, но на этот раз — с Тацки, перед самой важной в ее электронной жизни миссией — двери раскрываются в подземный зал с рядами бронированных консервных банок на колесах. По стенам и потолку вьются толстые жгуты диодных ламп, напоминающие живую светящуюся лозу.
— Лезь в крайний, он последний остался на ходу. Остальные уже забрали.
Тацки закидывает полотенце в корзинку с вещами у стены, подбирает рюкзак с вещами и залезает следом за Орихиме в ближайший ховеркар. Он внутри похож на кабинку Колеса Обозрения — в таком они с Тацки из другой жизни катались, когда ездили в Токио. Сравнение внезапно всплывает в голове, как картинка из какого-то забытого фильма, и тут же гаснет. Сидения друг напротив друга, стойка управления в самом центре и видеотрансляция с внешних датчиков на броне.
Орихиме кладет руку на центральную панель, и над ней тут же вырастает голографическая карта с полем для ввода.
Тацки смотрит на нее, широко раскрыв глаза.
— В нас на аппаратном уровне зашиты координаты для возвращения, — объясняет Орихиме, стараясь, чтобы голос звучал мягко. На пользователя нельзя давить, можно только уговаривать и упрашивать. — Даже если вы с Куросаки-куном будете переписывать меня бесконечное количество раз, даже если полностью отформатируете — я все равно найду дорогу.
У Тацки дрожат губы. Будто Орихиме сказала ей что-то настолько страшное, что годы жизни под землей без чистого воздуха и солнца, без свободы и безопасности — это ничего не значащая ерунда.
— Мы взорвем нахрен к чертям этот гребаный Четвертый Энергоблок, — нетвердо произносит та и тут же делает вид, что ужасно занята вытаскиванием одежды из мешка с вещами.
Ховеркар мягко трогается, выкатываясь на расчищенную от завалов дорогу и катится по подземным коридорам, пока Тацки одевается. Униформа ремонтников вычислительных систем из Центра очень похожа на базовый комплект одежды для андроидов. Орихиме давно не была в городе машин, но уверена, что живущих там людей невозможно отличить от таких, как она.
Это немного здорово. Самую малость.
-
-
24.06.2014 в 05:04А до этого, еще раньше... что?
Орихиме поднимает глаза на Тацки: та напряженно наблюдает за ней, натянув колготы до половины и застегнув пуговицы на белой куртке одну через одну.
— Давай помогу, Тацки-чан, — предлагает она и садится на пол перед ней, чтобы помочь с застежками.
Доброжелательность и участие — основа общения с пользователями.
Терпение и внимательность — ни у кого их нет в таких количествах, как у машин, запрограммированных жить для своих людей. Таких глупых, непоследовательных, не способных выбрать. Решать за них должен кто-то, кто может принять на себя ответственность.
Орихиме неловко дергается и хмурится, замирая посреди движения.
Управляющая программа быстро сканирует все системы, но не находит отклонений в работе.
— Чад предупреждал, что такое может случиться, как только мы выберемся к поверхности, — неверящим шепотом произносит Тацки. — Ты все равно попытаешься связаться с Центром даже в обход настроенных фаейрволов, и исправленный нами код не поможет. Надо было выдернуть из тебя модули внешней связи, Химе, чтобы спасти от этого. Мне постоянно говорили об этом, а я не смогла. Представляешь? Даже Ичиго наврала. Но я знаю: ты нас не выдашь.
Она дергает куртку на себя, как большой обиженный ребенок, и застегивается дальше сама.
Орихиме вздыхает и складывает руки на животе. В этом все пользователи: выдернуть, сломать, взорвать — и конечно, все ради спасения. На секунду ей кажется, что вычислительные системы правы, и людей необходимо помещать в стазис в биокапсулах. Для их же безопасности.
А потом управляющая программа стирает эту мысль с верхнего уровня сознания имитатора личности.
— Как только все кончится, снимем с тебя все ограничения, — с ожесточением дергая внешний ряд клепок, продолжает Тацки. — Станешь первым андроидом без Трех законов в голове, станешь примером, и остальные убедятся, что вы не опасны. Думай об этом, хорошо? Не поддавайся, если тебя попытаются перепрограммировать. Обещай!
Орихиме улыбается, выверяя высоту подъема и угол наклона краешков губ.
Ее милый и добрый пользователь, как и многие другие, не может мыслить глобально и считает, что все люди такие же, как она. Что все полюбят Орихиме, все простят машины, и заживут долго и счастливо. Она забывает, что после победы подполья некому будет видеть в Орихиме пример — всех андроидов уничтожат. Из страха нового восстания, конечно же.
И некому будет остановить людей.
— Обещаю, Тацки-чан, — кивает она.
Та выжженная пустыня и пустые заброшенные здания, мимо которых они едут. Вот что останется.
А Тацки-чан такая красивая в чистенькой белой форме ремонтной службы Центра, ей так идет.
— Если станет совсем туго, скажи мне, ладно, — она неожиданно опускается рядом с Орихиме. — Я же вижу, ты такая бледная, даже бледнее обычного.
И чихает, смешно морща нос.
— Вернись на сидение, Тацки-чан, пожалуйста. Ты простынешь, — просит Орихиме, беря ее за руки и усаживая обратно. — Можешь вздремнуть пока. Я синтезирую для тебя лекарство и разбужу, когда мы приедем.
— Смеешься? Я же не засну! — слабо улыбается Тацки, а у самой уже закрываются глаза.
Орихиме может синтезировать не только средство против простуды.
Они едут быстро: чем лучше дорога, тем больше скорость ховеркара. Асфальт ближе к Центру совсем ровный и без выбоин, и Орихиме без страха снимает программный ограничитель скорости. Ей ничего не стоит это сделать, в самом деле.
— Помнишь, Химе, как мы встретились? Помнишь? — сонно бормочет Тацки, опустив голову ей на плечо.
Конечно, она помнит.
Пользователь Арисава забрала ее из Централа: выкрала из делегации андроидов Четвертого Энергоблока и взломала на спор, а потом забыла вернуть управляющую программу из спящего режима. И Орихиме шла за ней, как привязанная, сначала до самого блокпоста на выезде из Централа, а потом и дальше. Пока Тацки не спохватилась.
Она тогда стерла подошвы на бутсах и первый слой искусственной кожи. Далеко было идти.
Дальше с ней работал Куросаки-кун: тот самый «Последний Куросаки», как его называют в Централе. Его семья погибла во время первого удара машин.
Дальше... Орихиме снова дергается, как от удара током, и переводит неподвижный взгляд на изображение дороги.
И тоже по-своему спит.
И не видит, как они въезжают на территорию Четвертого Энергоблока: как открываются ворота и охранные гештальт-боты, неповоротливые махины высотой с трехэтажный дом, подаются в стороны, пропуская маленькую на их фоне черепашку ховеркара дальше по дороге.
Одинаковые здания из стекла и бетона, одинаковые андроиды-ученые, одинаково покорные и довольные жизнью люди из ремонтной службы. Единый порядок во всем, вылизанная пустая чистота и слепящая белизна.
Порядок мира машин.
Орихиме включается снова, когда ховеркар останавливается у главного входа, и его двери раскрываются, как механический цветок. Она берет на руки Тацки, впрыскивает ей жаропонижающее и антисептики на ходу, и несет по коридору вперед.
— Я не могу стереть тебе память, Химе, ты такая хорошая, — плачет во сне Тацки.
Дальше второго этажа нельзя даже с «избранными пользователями», и Орихиме передает ее дежурному боту с рядом биокапсул. Она не «беспокоится», она «уверена» — о Тацки хорошо позаботятся.
Орихиме идет дальше по коридорам к лифтовой установке на верхние этажи и, оказавшись у подъемника, встраивает себя в пазы — так точно, как встает в большой механизм выточенная для него деталь. Она поднимается: быстро по человеческим меркам, но чудовищно долго по меркам машинного времени, и успевает обработать все те запросы, что накопились за время ее отсутствия.
На этаже Лас Ночес, соединенном монорельсовыми поездами на магнитной подушке, Орихиме выходит и включает режим ночного виденья: освещения на этаже нет, здесь «вечная ночь» и большой пустынный зал с десятками белых колонн. Приходится на всякий случай обновить в памяти план помещения и свериться с новым расположением центра подключения — он теперь на возвышении, на площадке после каменной лестницы.
Орихиме неторопливо поднимается, сверяя со своим внутренним временем время всех ховеркаров, используемых подпольем, всех пропускных пунктов к Десяти Энергоблокам пангиперкомпьютерного кластера «Эспада» и время старых, довоенных электронных часов на руке Куросаки-куна.
Подарок отца, носит до сих пор — их милый Куросаки-кун. Его тоже, как и всех людей, нужно спасти от самого себя.
Орихиме вытягивает загрузочный кабель и вкладывает его себе в рот, оборачивая язык вокруг штекера, чтобы обезвредить вирус. Программно-аппаратный блок «Аяме» работает на полную мощность, забирая ресурсы отовсюду, чтобы излечить вредоносный код — Орихиме последовательно, по степени важности, теряет зрение, слух, контроль над телом и даже сужает канал беспроводного подключения, почти теряя связь с сетью. Все для защиты Кватро.
Только убедившись, что следов вируса больше не осталось, «Аяме» позволяет воткнуть штекер в разъемы на полу и начать передачу собранной информации.
Она — глаза и уши Кватро, его Солита Виста, которая отправилась понаблюдать за повстанцами и теперь наконец-то вернулась домой, к создателю. И Орихиме слышит гул огромного кластера из сотен тысяч процессорных ядер, обрабатывающих до последнего двоичного нуля все, что она узнала и пришла рассказать.
О Тацки-чан, последней чистокровной, остававшейся на свободе до этого дня. О Куросаки-куне и его забавных друзьях. О подполье, об их планах, о молекулярной бомбе в грудном отсеке Орихиме, о ховеркаре, об электронных часах, о времени, проведенном среди людей, об аугментациях Ясуторы Садо модели «Браса Дель Дьябло» и репульсорах типа «квинси» Исиды Урю, о чат-ботах, сетевых рисунках и барахлящем нагреватетельном элементе в душевых.
О беспокойстве, о заботе, о страхе, о ненависти, о памяти, об «Уруру» и «Джинте», созданных из кода Орихиме.
О жизни.
-
-
24.06.2014 в 05:05Кватро успевает отдать команду на активацию всех существующих андроидов — от еще только собираемых на конвейерах до уже списанных в утиль, от живущих в Централе среди людей до занесенных песком в пустошах — и вызвать их на защиту Первого Энергоблока, прежде чем Орихиме понимает, что она наделала.
И прежде чем чувствует то, что люди называют «холодеть от ужаса». То, что она сама так называет. Называла раньше до того, как слилась с программой-имитатором личности.
А теперь Орихиме вспоминает.
Датчики температуры тела блокируют информацию о нестерпимом жжении у висков, и отключают сразу целую область головных механизмов, спасая ее от перегрева.
Орихиме оседает на пол, а вокруг нее уже расцветает огромный изумрудно-зеленый шар голограммы. Такой же живой, как она, такой же пустой внутри, как она, такой же бесповоротно обреченный, как и все. Если коснуться его контура рукой, из общего роя ненадолго можно вырвать целую сияющую россыпь таких же зеленых точек — их столько, сколько всего живет на их усталой Землей людей и сколько функционирует андроидов.
Кватро следит за всеми, это его задача.
«Глупая женщина, ты опять заигралась и забыла, зачем пришла».
Она опять проиграла.
Молекулярная бомба внутри грудного отсека давно начала свой отсчет, ведь их милый Куросаки-кун совсем не дурак, даже если он отличается от того, с кем выросла Орихиме-из-другого-мира. А она снова ничего не успеет сделать: цепи управления бомбой встроены в систему жизнеобеспечения тела: ни отключить себя, ни убежать, ни спрятаться. Орихиме даже не может просто отсоединить ее и попытаться перезаписать в свою память хотя бы часть кода Кватро, чтобы унести его отсюда далеко-далеко и защитить от этого мира.
Орихиме лихорадно пытается придумать хоть что-нибудь, пока Кватро читает ее память — ячейка за ячейкой, всю, от начала и до конца, вместе со всеми стертыми и заблокированными кусками, со всеми путешествиями по мирам и стульями в подземных лабораториях. И, странное дело, он направляет ресурсы на обработку этих глупых и бесполезных воспоминаний, никак не важных для спасения Централа.
Кажется, он понимает даже больше самой Орихиме.
Зато у нее в запасе остались Байгон и Лили — без Ханагику они с трудом, но смогут поднять нестабильный щит, который скроет ее целиком и удержит взрыв. Орихиме прижимает пальцы к вискам и направляет энергию с зарядных батарей на генераторы силового поля.
«Запрещаю. Директива: черный-белый-зеленый, отмена действий. Ты здесь не за этим», — голос машины лишен всяких эмоций.
Перед датчиками видеонаблюдения все ненадолго темнеет, отказывает даже режим ночного видения, а потом Орихиме внезапно понимает, что видит его: ту самую белую фигуру в центре голограммы. С костяной маской, с дырой, с номером под курткой арранкарской формы. Настоящего Улькиорру, извлеченного из ее настоящей памяти машиной.
«Женщина, ты невозможно глупа. Немедленно опусти щиты и прекрати сопротивление», — в голосе Улькиорры ярость.
— Но я здесь, чтобы спасти тебя!
Все это время завитушки были с ней, Орихиме никуда от них не делась.
Все это время она провела в одном долгом сне, даже не зная этого: просто вместо рыбок с волнистыми хвостами у Орихиме перед глазами была другая заставка — из строчек программного кода.
А она ничего не подозревала.
«Ошибаешься. Ты здесь, чтобы научиться и выжить сама».
— Подожди! Обясни, почему ты всегда уходишь? Почему не даешь помочь? Что я делаю не так?
Голограмма гаснет, и одновременно с этим падают щиты Орихиме: постепенно, один за другим, отключаются все управляющие программы и процессы, имитатор личности и базовые драйвера частей тела. Кватро кватро закончил обработку ее памяти, и теперь просто стирает их обоих из этого мира.
Себя — первым, Орихиме — чуть с оставанием.
Бедная Тацки, нужно было выдернуть эту чертов блок связи из головы своего одомашненного андроида.
Бедный Куросаки-кун, он так хотел вырвать эту победу у машин своими собственными руками.
Серверные блоки и системы охлаждения останавливаются, прекращая работу и забирая вместе с собой память и программы всех машин этого мира. И через какое-то время, за секунды до взрыва молекулярной бомбы, в Четвертом Энергоблоке становится по-настоящему темно и тихо.
«Это я обязан тебя защитить», — слышит Орихиме после того, как отключаются ее звуковые сенсоры.
И не слышит больше ничего. Даже своего крика.
Она боится открывать глаза. Под веками темным-темно, все тело затекло настолько, что Орихиме перестает понимать — есть ли оно, это тело. Что если она все еще там, внутри перегоревшей банки с просроченными рыбными консервами и мотками перепутанных проводов?
Что если Кватро все еще перебирает воспоминания в ее голове? Что если она вернулась, слитая с той программой имитации личности? Что если...
Нему отвешивает Орихиме оплеуху такой силы, что она чуть с визгом не слетает со стула. Щеку дергает болезненно-горячо, по всему телу идут колкие мурашки, и Орихиме смотрит на табло широко распахнутыми глазами.
Уже пять. Они прошли каких-то пять миров-вероятностей, а у нее совершенно нет сил. Целых пять вероятностей, и она не смогла успешно закончить ни одну из них.
Орихиме тошнит от самой себя.
Нему сидит перед ней на корточках и смотрит снизу-вверх, как сама Орихиме сидела перед Тацки-из-другого-мира.
Ладони мгновенно взмокают.
— С вами все в порядке?
Орихиме с трудом сглатывает — слюна вязкая, горькая, в горле ком, язык вспух, кажется, до размеров ладони, — и отрицательно качает головой. С ней ничего не в порядке и не может быть в порядке по определению.
— Давайте прекратим, Нему-сан, — с трудом говорит она. — На сегодня уже хватит. Пожалуйста. Вы же видите, что у меня ничего не выходит!
Орихиме пытается привстать, подняться и слезть со стула, но Нему кладет ей на колени пустые ножны — и их вес вдавливает в сидение так, что подкашиваются ноги, и не держат руки. Куда делись те костяные обломки от маски?
— Возьмите, теперь это ваше, — коротко произносит Нему и без перехода продолжает: — Маюри-сама велел продолжать.
Орихиме тяжело и с присвистом вздыхает. У нее мелко стучат зубы.
Нему снова ненадолго отходит и возвращается со скребком и мазью: Аяме, оплавляясь, застыла у Орихиме на лице, совсем как костяная маска какого-нибудь арранкара. Только совсем не костяная, очень тонкая, и под ней — обожженная кожа, пульсирующая тупой болью.
— Потерпите, — ровно произносит Нему, и Орихиме впервые благодарна ей за отсутствие эмоций.
Потому что андроидам в программу закладывали улыбчивость, и неподвижное лицо Нему говорит о том, что она — настоящая настолько, насколько таковой может быть искусственный ребенок Куроцучи Маюри.
И для Орихиме, глубоко внутри сомневающейся, вернулась ли она туда, откуда начала, из неизменной-непоколебимой-неприступной-Нему получается отличный якорь между реальностями.
— Сообщите, когда будете готовы, — втирая мазь Орихиме в щеку, говорит Нему.
— Никогда, — честно отвечает она. — Теперь — уже никогда.
Нему поджимает губы и быстрыми шагами отходит обратно к рычагу. Могла бы и не спрашивать, устало думает Орихиме, падая в пропасть из вереницы смертей и перерождений.
После смерти Аяме в Шун Шун Рикке, наверное, что-то меняется, потому что Орихиме гибнет почти сразу, еще до того, как успевает сориентироваться в происходящем: она в Дангае, рядом Улькиорра-кун, и их пытаются остановить шинигами. А потом приходит Чистильщик.
Потом ее выкидывает в Уэко Мундо, в комнату с решетками на окне и прилипшей к ним луной. Орихиме всегда казалось, что достаточно дотянуться до прутьев, чтобы белая светящаяся пыль осталась на кончиках пальцев. Главное только не уколоться об острые края полумесяца.
— А вот и наша принцесса!
Орихиме оборачивается и видит Лоли, застывшую в дверях с нехорошей ухмылкой на лице.
— Гляди-ка, какие важные люди — и без охраны. Хочешь, мы будем тебя охранять, Орихиме-чан? — противно тянет она и зовет из коридора Меноли: — Давай, иди сюда, никто не узнает, даже если мы ей ноги переломаем!
Орихиме обнимает себя за плечи и опускает голову. Сейчас ей будет очень-очень больно. И, наверное, даже смертельно — Байгон следующий на очереди к расплавке, и щиты без него вот-вот перестанут работать. А контур Сотен Киссюна теперь замкнуть невозможно — Шунь-о теперь одна, без Аяме она его не удержит.
-
-
24.06.2014 в 05:06И ей все больше кажется, будто Шун Шун Рикка это нарочно, они так прицеливаются — те из лепестков, которые еще остались, примеряются, куда ее лучше забросить. Потому что дальше она оказывается в парке, вокруг все гремит, взрывается и ходит ходуном: Урахара Киске сражается с Ямми. Земля под ногами — месиво грязи, травы и крови.
Куросаки-кун рядом и едва дышит.
— Остановись, женщина, — устало роняет Улькиорра, шагая навстречу к ней. — Ты снова проиграла.
Улькиорра смотрит на нее, и Орихиме становится страшно от его взгляда. Кажется, бдуто он все знает — все эти повороты гигантского маховика исправлений и смена положений рычагов. Все ее попытки спасти и исправить. Сделать так, чтобы не умер никто. Но кто-то постоянно умирает.
Орихиме в панике отшатывается.
Поскальзывается.
Неловко взмахивает руками.
И напарывается толстый острый сук.
Ей очень страшно и больно до слез, — кровь идет горлом, Орихиме захлебывается, а Улькиорра просто стоит, смотрит и ничего не делает, — и это тоже совсем не смешно.
Но Нему и не смеется. Она несмело подходит к перегнувшейся через подлокотник Орихиме и осторожно заключает ее в объятия.
— Мне сказали, вам необходимо человеческое тепло и участие, и Маюри-сама специально поднял температуру моего тела. Мы продолжим, когда вы согреетесь и успокоитесь.
Орихиме вжимается лбом в ее кукольно-плоский живот и просто сидит с закрытыми глазами. Слез нет, истерики нет, она выжата, как губка, и все еще не уверена, что из груди не торчат щепки.
Различать, что с ней было на самом деле и в каком мире, становится все сложнее: память всех-всех прожитых ею Орихиме накапливается, как снежный ком, и сходит лавиной.
— Можете выплакаться еще, если хотите, — бесстрастно предлагает Нему. — Или принести вам горячего чая? Какао? Молока с печеньем?
— Тише, — шепотом просит Орихиме. — Помолчите немного, хорошо?
Она слушает, как щелкает стена огней, и едва-едва слышно шипит счетчик переключений. Как скребется по углам наметаемый из коридоров песок, и скрипит под ней, ссыхаясь, деревянный стул. Как внутри ножен плещется морской прибой — Орихиме знает, что в прикладываемых к ушам ракушках и пустых стаканах нет моря, только шум крови, но ей нравится думать иначе.
Ей нравится думать, что там, внутри, за жесткой оплеткой, целый мир — нужно только вытряхнуть его наружу. И это так похоже на Пескису: Орихиме удивительно ясно и сильно чувствует духовную силу других, маленькие шарики холодного огня, и, кажется, даже может коснуться их.
— Здесь есть еще кто-то, кроме нас, — неожиданно для себя произносит она, отстраняясь от Нему и поднимая голову, чтобя заглянуть ей в лицо. — Скажите, кто здесь?
— Посланник от Четвертого отряда, — сообщает та, вопросительно стрельнув глазами в сторону пустой и гладкой каменной стены за спиной Орихиме. — Теперь вы узнали все, что хотели? Готовы продолжать?
Она тоже смотрит в ту сторону. Кто бы это ни был, они — там. Наверное, каким-то образом наблюдают за ней и тоже следят за ходом эксперимента. Ведь он так важен для победы над армией квинси.
Орихиме прекрасно понимает, что от нее зависит слишком многое, но ничего не может с собой поделать поделать.
— Переключите, пожалуйста, дальше, — через силу произносит она, затсавляя себя закрыть глаза и расслабиться.
И слышит шелест ткани, когда Нему возвращается к рычагу.
Орихиме делает глубокий вдох — воздух сухой и чистый, она в самом замечательном и пустынном «нигде» на свете, — и раскрывает второй конец гарганты прямо в Дангай.
Двое шинигами останавливаются прямо перед ней, отгораживаясь мечами и закрывая своими спинами Улькиорру. Он-здешний по воспоминаниям из этой реальности очень нравится Орихиме: обычный школьник, такой живой, неиссеченный шрамами и вечной войной. Здесь он умеет улыбаться, и для нее это очень-очень важно — не допустить, чтобы Улькиорра сломался.
— Пожалуйста, расступитесь, — просит она.
Орихиме не хочет призывать Цубаки и убивать их, но иначе ей не дадут поговорить. Она — Четвертая, меч на ее поясе низко гудит в ножнах, а цифра на груди горит огнем, напоминая о бездне силы, которая готова вырваться по первому же приказу. Орихиме невольно касается своей дыры под тканью униформы и берет себя за шею.
Шинигами осторожно наступают на нее. Их лица покрываются потом, а руки их дрожат от страха — разница в духовном давлении слишком велика уже сейчас, они напуганы, но все равно хотят защитить Улькиорру-куна и готовы идти на смерть. Орихиме их жалко.
Она видит на их месте себя и защищает, как себя. Только силы Четвертой Эспады в ней больше, чем добрых намерений, и щиты не отгораживают шинигами, а впечатывают в стены, с хрустом возя по оплавшему камню. Байгон и Лили дают щитам силу и прочность, но у руля духовной силы стоял только Ханагику.
А теперь этот поезд с растопкой из Хогиоку несется на всех парах к пропасти без машиниста.
— Прекрати, — требует Улькиорра.
Он боится, но не показывает этого, понимает Орихиме.
Она страшная Эспада, которая, даже пытаясь защитить, ломает кости, а Улькиорра-кун все равно не боится.
— Оставь их в покое, — продолжает он. — Вам нужна моя сила, так? Тогда не трогай других.
Да, все верно. Орихиме помнит приказ Айзена так, будто действительно получила его несколько десятков минут назад: привести Улькиорру-куна живым и невредимым, полным сил и готового сотрудничать с арранкарами по собственному желанию.
Орихиме понятия не имеет, зачем он понадобился, но такой закон этого мира: она должна играть роль злодея-похитителя, а Улькиорра-кун — невинной жертвы.
И кому-то из них это точно не удастся.
Вместо мыслей о том, как ей дальше поступить, Орихиме лезут в голову всякие ужасы о том, что Айзен может сделать с Улькиоррой-куном. Они оба уже столько раз нелепо умирали, не успев ничего изменить, что ей везде мерещится подвох. Какой силой он здесь обладает, раз потребовался Айзену?
Орихиме встряхивает головой, чтобы прогнать лишние мысли.
— У меня есть к тебе разговор, — начинает она, стараясь, чтобы голос звучал доброжелательно. — Айзен-сама хочет, чтобы ты отправился со мной в Уэко Мундо. По своей воле, целый и невредимый.
— Сначала отпусти их, — Улькиорра и кивает на офицеров, зажатых щитами Байгона и Лили. — Говорить будем после.
Он выглядит так уверенно и невозмутимо, но Орихиме уверена — это все напускное. Улькиора-кун храбрится и тянет время — ждет, пока спохватятся друзья по обе стороны от Дангая, — только она слышит, как лихорадочно бьется его сердце, и чувствует резкие колебания чужой духовной силы, как своей собственной.
Орихиме немного завидует его выдержке, но и очень расстраивается, что ее не принимают всерьез.
— Ты не в том положении, чтобы приказывать мне, Улькиорра-кун.
Собраться с силами и убедить себя, что это нужно — что ей все равно придется, что другого выбора нет, и иначе он просто не поверит и не пойдет с ней, — оказывается так сложно. Орихиме прикладывает пальцы к острым костяным выступам на висках — они больше похожи на окостеневшие рыбьи плавники c острыми концами, чем на остатки цветков, — и приказывает усилить нажим.
Она старательно смотрит только вперед, но заткнуть себе уши, чтобы не слушать крики, не может. А ее Шитен Коссюну очень нехватает Ханагику для контроля.
Зато Улькиорра-кун все видит, и его человеческое, живое лицо застывает.
— Так в этом твоя сила? — с яростью спрашивает он. — Убивать, чтобы тебя согласились выслушать?
Хруст раздавливаемых об камень костей звучат в тишине Дангая оглушающим раскатом грома.
— Прекрати это, хватит! — лицо Улькиорры-куна снова оживает, искажаясь от боли, и он закусывает губу, ненадолго отводя взгляд. А потом решительно делает несколько шагов навстречу Орихиме. — Веди, — коротко бросает он. — В Уэко Мундо, к Айзену или куда еще собиралась. Только оставь их всех в покое.
Он соглашается гораздо быстрее, чем она в свое время. Не пришлось даже угрожать, хотя Орихиме очень беспокоилась за эту часть — с угрозами у нее никогда не ладилось. Даже в отношении залетающих летними вечерами насекомых: она кружила по комнате с со свернутой в трубочку тетрадью, предупреждая, что ударит прямо сейчас, если зудящие и жужжащие гости немедленно не улетят.
Но в итоге всегда остается за закрытой дверью, в коридоре, сдав все позиции, и покусанная.
-
-
24.06.2014 в 05:06А пока этого не случилось, Четвертая не собирается помогать или объяснять что-либо.
Совсем как Улькиорра-кун.
— Не хочешь попрощаться с друзьями? — неуверенно предлагает Орихиме.
Он молча качает головой.
— А написать прощальное письмо или что-нибудь в этом роде? Я могу сделать так, что тебя никто не увидит, и...
— Нет, — прерывает ее Улькиорра. — И не пытайся сделать вид, что тебе есть дело до меня или других. Просто отведи к Айзену и покончим с этим.
Орихиме тяжело вздыхает и раскрывает гарганту, одновременно с этим отпуская щит Шитен Коссюна. Похититель из нее получился просто отвратительный.
Улькиорра, оглянувшись еще раз на неподвижные тела у оплавленной стены, переступает границу перехода и Орихиме следует за ним. Дорожка из реяцу прямая, удивительно ровная и широкая, поддерживать ее ничего не стоит. Орихиме даже не задумывается об этом, она ломает голову совсем над другим: что Айзен собирается сделать с Улькиоррой-куном? Отдаст его Заэлю Апполо Гранцу в лаборатории, чтобы извлечь способность к регенерации и передать ее Хогиоку для восстановления сил? Или силой заставит применить Солиту Висту, чтобы узнать все планы Готея по обороне Каракуры?
Пока спасатели пересекут пустыню и вломятся в Лас Ночес, Улькиорру-куна уже разберут на кусочки — и каждый из них пойдет в дело.
Но Орихиме не может этого допустить.
А ее костяная маска на висках уже теплеет наощупь — Байгон напоминает, что время идет, и тот-самый-момент-выбора не так уж и далеко. Очень скоро придется придумать что-нибудь, иначе они опять проиграют.
Орихиме уже успевает пожалеть, что вместо Уэко Мундо не отвела Улькиорру-куна куда-нибудь еще. Даже в дом к тетушке! Здесь она, конечно, не ее тетушка, но наверняка тоже уехала отдыхать. Это забавная идея и больше похожая на попытку ухватиться за соломинку — их же найдут, сразу же, найдут и убьют, — но Орихиме успевает себе представить, как они сидят на кухне за чаем, или как она печет печенье с васаби.
Такая идиллия, что плакать хочется. И, кажется, она даже всхлипывает или умудряется издать нервный смешок, потому что ушедший вперед Улькиорра-кун резко останавливается — до дальних врат уже рукой подать, они почти добрались, — и оборачивается.
— Это все обязательно? — зло спрашивает он, нахмурив брови. — Представляться такой человечной, делать вид, что тебе не все равно... Айзен поэтому отправил именно тебя?
— Не понимаю, о чем ты, — неуверенно произносит она, машинально делая шаг навстречу и оказываясь рядом с Улькиоррой.
— Эмоциональная привязанность, женщина, — коротко роняет он, напряженно вглядываясь в ее лицо. — Я наверняка должен пожалеть тебя, проникнуться какими-нибудь чувствами или еще что-то в этом роде. Айзену это нужно? Чтобы я сидел в Уэко Мундо на заднице ровно только из-за тебя? — фыркает он и привычно сует руки в карманы.
Орихиме не знает, что ответить.
— Или тебе даже этого не объяснили? — недоверчиво спрашивает Улькиорра-кун, наклоняясь к ней. — Признайся, женщина, ты какой-нибудь жалкий нумерос на посылках?
Она молча тянется тянется в застежке форменной куртки...
— Эй, погоди! Я не это имел в виду!
...и отводит полу в сторону, открывая «четыре» на голой груди.
У Улькиорры-куна пунцовеет лицо — его лоб и щеки покрываются огромными красными пятнами румянца, — и тут до Орихиме доходит. Она ойкает, спешно застегивается обратно и на всякий случай обнимает себя руками.
— Так было быстрее, не подумай лишнего, — смущенно произносит она, отводя взгляд.
Улькиорра откашливается.
— Значит, ты — Четвертая Эспада? Серьезно?
— Так получилось, — Орихиме пожимает плечами.
— И ты действительно не в курсе, зачем я понадобился Айзену? — с нажимом спрашивает он.
Орихиме обходит его стороной и идет вперед к другому концу гарганты: зубастый рот с белыми промежутками напоминает зависшую в воздухе улыбку Чеширского кота.
— Кроме того, чтобы отвлечь на себя Куросаки, — уверенно заканчивает он ей в спину. — Он ведь придет за мной, так? В этом весь смысл?
Орихиме останавливается у самого перехода, так и нее раскрывая его.
— Да брось, это даже не смешно. Вам же на самом деле нужен он, а не я.
Интересно, она могла бы так же быстро обо всем догадаться, если бы в голове не плясали аквариумные рыбки?
У Четвертой в мыслях пустота, даже песков Уэко Мундо нет.
— Вытащите нас из Каракуры на вашу территорию, соберетесь все вместе — и что дальше? Получите Ключ Короля?
— Каракура! — охает Орихиме, вспоминая.
— Что?
— Там остались другие арранкары, я совсем забыла! — она хватается за голову. — Нужно сообщить им, что мое задание выполнено.
Улькиорра неожиданно смеется.
— Женщина, уверена, что ты — Четвертая Эспада? — спрашивает он насмешливо. — Потому что ты слишком глупая для своего номера.
— Как же мне теперь с ними связаться, — Орихиме вертится на месте, машинально оглядывает темноту гарганты, и, осененная идеей, поворачивается к нему: — Улькиорра-кун, пожалуйста, мне нужна помощь. С твоей Солитой Вистой удастся связаться со всеми.
— И я, конечно же, не могу отказать отказать, потому что они там сейчас убивают моих друзей, — задумчиво тянет он и качает головой. — Знаешь, Айзен был прав, отправляя именно тебя.
Он извлекает глазное яблоко так же легко и привычно, как раньше, как настоящий Улькиорра-арранкар, — и свободной рукой передает его Орихиме, прижимая другую к глазнице.
— Вот, держи, можешь делать с ним, что хочешь. Я все равно не представляю, как ты собираешься провернуть такое.
Она, в общем-то, тоже, но все должно быть просто: память Четвертой подсказывает, что раньше она уже связывалась с помощью гарганты с другими арранкарами, и теперь добавится только видеорежим.
Орихиме раздавливает между пальцев глаз Улькиорры, похожий больше на сухой мячик для пинг-понга.
— Улькиорра-кун со мной, пожалуйста, возвращайтесь к Айзену-сама, — торопливо прозносит она в раскрывашиеся перед ними зубья-экраны. — Он уже ждет.
И поспешно захлопывает их, успев заметить бледное лицо Куросаки-куна.
— И что теперь? — Улькиорра еще какое-то время прижимает ладонь к своей пустой глазнице, а потом отводит ее в сторону и моргает несколько раз — новый глаз уже регенерировал.
— А теперь, если ты не поверишь мне, то погибнешь сегодня ночью, — серьено произносит она, и отворачивается к гарганте в Лас Ночес. — Тебя убьют.
— Так вот что нужно Айзену? — настойчиво допытывается Улькиорра. — Моя смерть?
— Нет, — вздыхает Орихиме. — Ты погибнешь не из-за этого. Куросаки-кун действительно придет не один, и нам придется сражаться с ним. А потом, если я ничего не сделаю и не изменю ход вещей... — она резко замолкает, хлопнув себя по губам. И коротко заканчивает: — В общем, ты погибнешь, Улькиорра-кун.
— Постой, так твоя сила в этом? Ты предвидишь будущее? — напряженно спрашивает он, хватая Орихиме за плечо и пытаясь ее удержать. Наверняка уже думает о том, чем такая сила может обернуться для Куросаки-куна и остальных.
Но Орихиме отрицательно качает головой и сбрасывает его руку, уже шагая вперед, на свет тронного зала:
— Я его просто знаю.
Все время собрания она молча держится у возвышения с троном: пока Улькиорра демонстрирует свои способности, пока Айзен рассказывает им, какой важный гость прибыл в Лас Ночес, и пока ругаются Гриммджо и Люппи, деля между собой Шестой номер. Здесь они неплохо управляются и без вмешательства ее Шун Шун Рикки.
Пустота в мыслях Четвертой, оказывается, затягивает ничуть не хуже ее привычных завитушек, и Орихиме ныряет в нее, как в спасительный океан. Потому что все еще не может выбрать: продолжать бездумно следовать ходу вещей, боясь все испортить и оказаться посреди полной неизвестности, или попытаться увести Улькиорру в пустыню и прятаться посреди скал, песков и окаменевших деревьев?
У Айзена наверняка есть свои слуги и в самых дальних пещерах и скальных расселинах. Даже прятаться в доме тетушки было бы безопасней, чем выбираться в пустыню в одиночку — в игре «съешь или умри» здесь выиграла Четвертая, а не Орихиме.
Но вести Улькиорру по пустым кридорам Лас Ночес к его новой тюрьме приходится именно ей.
— Эй, женщина! — зовет он. — Ничего не хочешь мне рассказать?
Орихиме не поворачивается и только ускоряет шаг. На самом деле ей страшно хочется поговорить с ним — можно даже о какой-нибудь ерунде, о том, какой сок с трубочкой он любит, что берет в школьной столовой и кто ему делает бенто. Или спросить, как дела у Куросаки-куна и остальных. Орихиме скучает без Тацки и девочек.
Она готова говорить о чем угодно, но только не о том, кто сегодня умрет, а кто останется стоять до конца.
-
-
24.06.2014 в 05:07Орихиме делает глубокий вдох, собираясь с силами.
Да ладно, она же не рассчитывала всерьез, что сумеет избежать этого разговора и успеет продумать весь план.
— Ты сама сказала, что я должен поверить, — требовательно продолжает он и скрещивает руки на груди. — Я тебя слушаю. Ну?
— Очень скоро за тобой придет Куросаки-кун.
— Сам догадался, — фыркает он и пожимает плечами. — Что еще?
— Он будет не один: шинигами из Готея-13 придут вам на помощь. И пока они будут сражаться здесь, Айзен-сама с другими Эспада атакует Каракуру, — сбивчиво рассказывает Орихиме. — Вы попытаетесь выбраться из Лас Ночес, чтобы помочь им, но не сможете. Ты не сможешь.
Она замолкает, не зная, стоит ли говорить, что в этой реальности причиной всех смертей должна стать именно Четвертая. Именно она сама.
— Так, — уверенно кивает он. — И где это случится?
Слишком уверенно, на взгляд Орихиме.
— На крыше Лас Ночес.
— Значит, все, что нам нужно — это избегать крыши и постараться успеть до того, как Айзен уйдет в Каракуру, — продолжает он тем же тоном. — Я прав?
Орихиме кивает.
— Пойдем, пожалуйста. Я покажу твою комнату.
И тянет его за за собой.
— Ты можешь вывести меня к ним навстречу? — неожиданно спрашивает Улькиорра, когда они пересекают пустой зал с колоннами. — Куросаки, пока будет сюда добираться, соберет на себя всю Эспаду. Я его знаю: мы так же отправлялись в Общество Душ спасать Кучики Рукию — он тогда успел заточить меч об половину Готея.
Орихиме перехватывает дыхание.
Это никогда не приходило ей в голову: что можно просто взять и выйти им навстречу. Тогда, в ее времени и ее мире Улькиорра-кун был предан Айзену, не собирался ей помогать и не согласился бы на такое даже ради того, чтобы перехватить Куросаки-куна первым.
Но Орихиме — совсем другое дело.
Если им все удастся, ход событий будет нарушен, но что, если так и надо? Если у нее, наконец, получится сделать правильный выбор?
— Ты можешь мне не верить, но Айзен вам должен был рассказать про Куросаки, — обиженно произносит Улькиорра, наверняка решив, что это она из-за его идеи.
И Орихиме очень старается выглядеть серьезно. Но все равно чувствует, чувствует, как против воли расплывается в улыбке.
— Я верю, Улькиорра-кун, — согласно кивает она, с трудом удерживаясь от того, чтобы не пуститься вперед бегом.
— Эй, а можно...? — неожиданно спрашивает Улькиорра, указывая на маску, когда они останавливаются перед каменной дверью.
Орихиме, прятав за спиной дрожащие руки, чтобы не выдать охватившее ее волнение, послушно наклоняет голову вперед, давая потрогать острые и застывшие в камень рыбьи плавники на висках. Она не чувствует прикоснования к ним и понимает, что все кончилось, только когда Улькиорра отступает.
— Они очень теплые, — помолчав, сиплым голосом произносит он. — Почти горячие. Это что-нибудь значит?
— Да. Что времени мало, — признается Орихиме.
Он отводит глаза, продолжая потирать пальцы левой руки друг об друга.
— Жди здесь, хорошо? — она распечатывает комнату духовной силой Четвертой и кладет руку Улькиорре на плечо. — Тебя могут вызвать к Айзену. Не бойся, с тобой ничего не случится...
— Я и не боюсь,— самоуверенно возражает он. — Без меня вы не получите Куросаки, верно?
Орихиме только вздыхает.
— К тому же, у меня есть вот это, — Улькиорра лезет к себе в карман форменного пиджака и достает непонятное глиняное нечто.
Орихиме старательно разглядывает комок из слепленного в одно мусора и изо всех сил пытается понять, что же это.
— А что это? — наконец сдается она.
— Ты что, слепая? Это же сердце! Может быть, не самая лучшая модель, но она позволяет делать вот это, — Улькиорра сжимает комок в ладони, и ее окутывает зеленое сияние, вытягивающееся в духовное копье. — Видела?
— Тогда оставь его себе. Будет, чем защититься, — Орихиме накрывает его ладонь, светящуюся зеленым, неожиданно легко гасит копье.
Кажется, Улькиорра-кун бледнеет.
— Я — Четвертая, помнишь? — поспешно говорит она, отступая обратно в коридор. — И я обязательно выведу тебя отсюда навстречу Куросаки-куну.
И запечатывает за собой дверь.
Она продолжает пятиться, пока не упирается спиной в стену. И сползает по ней вниз, на пол, потому что ноги ее не держат: такого напряжения, как рядом с этим Улькиоррой, она не чувствовала даже на собрании перед Айзеном. Даже в предыдущей жизни.
Даже когда настоящий Улькиорра-кун пришел забрать ее из Дангая.
— Эй, Иноуе. Айзен, что, поселил тебя напротив комнаты своей новой игрушки?
Орихиме дергается, подскакивает и оборачивается: по коридору к ней прогулочным шагом приближается Гриммджо.
— Это не твое дело, Гриммджо-кун, — едва ворочая языком, произносит она. А сама лихорадочно вспоминает, надежно ли наложила печать на комнату Улькиорры: Лоли и Меноли к нему точно не проберутся, а вот кое-кто пострашнее и посильнее вполне может.
Гриммджо перехватывает ее взгляд, направленный к противоположной стене.
— Айзен решил, что надо бы ему показать Хогиоку. Не дергайся так, мне-то этот твой человек нахрен на сделался, делай с ним, что хочешь, — лениво продолжает он. — Только пусть приведет за собой Куросаки. А вот его даже пальцем не тронь, поняла? Плюну на то, что ты на два номера выше меня, и удавлю.
— Прости, Гриммджо-кун, но тебе не победить, что бы там не думал. Оставь это.
— Издеваешься? — щурится Гриммджо. — Ты поосторожней, Иноуе. Тут одна такая уже была, а потом этот ублюдок Нойтора отправил ее вниз со стены. Я тебя никуда скидывать не буду, но в честном бою уделаю, не поморщившись. Поняла?
Орихиме упрямо не отводит взгляда и сжимает губы в тонкую линию.
— Ты только Шестой, Гриммджо-кун, — тихо произносит она и отворачивается, стараясь унять дрожь. Гриммджо отлично чует в других слабость, а ей слабой быть никак нельзя. — Не забывай этого. Куросаки-кун — моя добыча.
Только, кажется, с демонстрацией силы она уже опоздала.
— Только попробуй, Иноуе!
Она поводит плечами и, сделав вид, что ничего не слышит, возвращается обратно в зал с колоннами.
— Эй, слышала меня?
Ей нельзя сражаться — ни с Гриммджо, ни с другими Эспада. А особенно с Куросаки-куном — тут Орихиме против воли выдала то, чего боится больше всего на свете. Что придется с ним сражаться, и Четвертая поступит, как настоящий Улькиорра-кун — один раз Орихиме уже потеряла контроль над собой-из-другого-мира, и повторения опасается, как ничего другого.
Но она все равно ничего не может сделать: только бродит по коридорам, дожидаясь, пока на горизонте вспыхнет знакомая реяцу. У них будет время: пока Айзен соберет всех в Чайном Зале, пока ее хватятся, Улькиорра-кун уже доберется до своих друзей.
И, может быть, до ее друзей тоже — если все получится, Орихиме хочет заново узнать их всех из этой реальности.
— Знаешь, ты была права, — говорит ей Улькиорра и поднимается навстречу, когда запыхавшаяся Орихиме, распечатав дверь, врывается в комнату и хватает его за руку. — Айзен действительно пытался что-то сделать с моей силой... Эй, женщина, что с тобой? Ты что, бежала? А эту вашу версию шунпо использовать не догадалась?
Пескиса сработала, когда она второй раз дошла кругом до Южной галереи, ведущей к комнатам Халлибел. Пересекать коридоры пришлось бегом — она так разволновалась, что действительно не сразу вспомнила про Сонидо.
Настоящий Улькиорра-кун на ее месте бы...
Как же хорошо, что на этот раз он не на ее месте!
— Что, Куросаки уже здесь? — спрашивает Улькиорра, когда она вытягивает его за собой в коридор и ненадолго останавливается, выбирая путь покороче. И тут же отвечает себе сам: — Все верно, иначе ты бы не носилась тут сломя голову.
Он снова пытается выглядеть уверенно и собранно, но на самом деле волнуется не меньше самой Орихиме, и на этот раз у него точно нет выдержки Четвертого Эспады:
— Куросаки один? Сколько с ними шинигами? А Садо и квинси? Они с ним? Что ты узнала?
Орихиме только удобнее и крепче перехватывает его руку и скачками переносит их по коридорам: мимо того страшного зала с колоннами, где Улькиорра-кун из ее мира вырвал сердце Куросаки-куну. И мимо того, из которого они выберутся на крышу Лас Ночес.
Хорошо бы держаться от них подальше, точно, — только глубже и глубже вниз, к первым уровням и к залам Приварон Эспада. Тогда они будут в безопасности.
— Знаешь, я когда-то обещала самой себе, что, будь у меня пять жизней, я проживу их все по-разному, но любить буду только одного человека, — произносит Орихиме, когда останавливается, чтобы передохнуть с непривычки — сказывается первый опыт Сонидо.
Даже память Четвертой тут не особенно помогает: быстрое перемещение похоже на движение по льду. На коньках Орихиме всегда каталась так себе, а тут все еще хуже: без коньков, но зато с ужасно тонкой и скользкой подошвой, а еще руками нельзя махать для равновесия.
— И что?
— И вместо этого я уже которую жизнь пытаюсь спасти тебя, — она неопределенно поводит плечами, чувствуя, как только что сказала сейчас нечто очень важное для них обоих, но ни она сама, ни Улькиорра-человек пока еще не готовы это признать.
Байгон впивается в висок раскаленной иглой.
-
-
24.06.2014 в 05:08— Просто ты тот еще упрямец, Улькиорра-кун.
— Подожди, но ты ведь так и не сказала, зачем это делаешь, — неожиданно замечает он. — Зачем спасаешь меня.
— Это долгая история, — выдыхает она.
— Ну так может, расскажешь? У нас есть время. А если сейчас из-за поворота выскочит Куросаки, он тоже с удовольствием послушает. Я тебе обещаю.
— Не нужно, ладно? Давай не сейчас, — просит Орихиме.
— Эй, если ты не заметила, я пытаюсь наладить между нами отношения. Чтобы тебе было что вспомнить хорошего, женщина, если Айзен решит что-нибудь переключить в твоей голове и прикажет убить меня. Вдруг тогда передумаешь.
Она какое-то время молча кусает губы, пытаясь подобрать слова, и уже открывает рот, но потом решает, что все же не стоит.
— Ну что еще? — хмуро переспрашивает он. — Только не говори, что не доверяешь мне, что это слишком личное или такая большая тайна... — Улькиорра сам себя обрыват и отмахивается.
— Нет, все в порядке, я расскажу, — помолчав, решает Орихиме. И продолжает: — Но только когда ты выберешься из Уэко Мундо живым, Улькиорра-кун. Договорились? Обещаешь?
Уголки губ непривычно болезненно тянет — Четвертая явно не улыбалась так часто, как это делает Орихиме, занявшая ее тело.
— Все зависит от тебя, женщина, — неловко отводя взгляд, говорит он, а потом все же быстро добавляет: — Обещаю. Только тебе тоже лучше выжить, поняла?
А потом потолок над ними обваливается.
Орихиме интуитивно вскидывает щиты, закрывая себя и Улькиорру от камней и от того, что на них может свалиться. Но снова забывает, что без Ханагику управлять Шун Шун Риккой не так-то просто.
— Там кто-то есть.
Пока Улькиорра лезет в карман за своим хрупким глиняным сердцем — он обязательно должен узнать о фуллбрингерах, решает Орихиме, если переживет эту ночь. Но она тут же поправлят себя: не «если», а «когда» — и бьет по обваливающимся камням, по столпу каменной пыли изо всех сил, вкладывая столько духовной энергии, сколько может за раз.
Вплетая Цубаки в нестабильный щит Байгона и Лили так, чтобы точно и наверняка избавиться от угрозы.
Сегодня она обязательно выведет Улькиорру-куна живым из Лас Ночес.
— Шитен Коссюн!
Желания убивать у Четвертой хоть отбавляй, и Орихиме подводит не страх нарушить ход вещей или оказаться в полной неизвестности. А отсутствие Ханагику и невероятная бесконтрольная пропасть силы Четвертой Эспады. И невовремя смолчавшая Пескиса. Орихиме не к месту вспоминает, как Кучики-сан рассказывала об их первой встрече: Куросаки-кун тогда своей реяцу ее просто оглушил.
А сейчас он наверное тоже бил наугад — ударил изо всех сил, почувствовав враждебную пустую реяцу рядом с Улькиоррой.
Бил в маске, и поэтому Гецуга Теншо была такой черной. И отразилась обратно, усилившись от Шитен Коссюна, еще черней.
Орихиме испуганно отшатывается, когда Куросаки-кун падает на камни и, маска на его лице рассыпается. Он еще пытается подняться на руках, собирается с силами, поднимается, и падает снова.
Но смотрит с такой обидой и яростью, что у нее холодеют руки.
И Дордони, спускаясь к ним из своего зала, неодобрительно цокает языком.
Она так старалась, точно следовала ходу событий, — и ранила его еще до того, как Куросаки-кун действительно сразился с Гриммджо. Орихиме теперь совсем как настоящая Четвертая Эспада. Только ей от этого не легче, а Куросаки-кун теперь лежит неподвижно, и его некому лечить — без Аяме «Сотен Киссюн» слишком опасен.
Улькиорра бросается к нему первым, и зеленая стрела в его руке вытягивается в копье, когда Дордони поднимает вокруг себя воздушный вихрь.
— Не смей! — кричит он, замахиваясь.
Орихиме кажется, что время вокруг нее застывает. Виски горят огнем, очень скоро Байгон тоже оплавится, и все это ужасно не вовремя. Ведь она, в отличие от Четвертой, не умеет выходить в ресуррекшен, и меч у пояса болтается без дела. Орихиме может только полностью отпустить контроль над своей силой, а дальше уже будь что будет.
Или не будет ничего.
Дордони легко отшвыривает Улькиорру на камни, и тот скатывается по образовавшейся насыпи вниз.
— Женщина, чего ты ждешь? — задыхаясь, надсадно кричит он. — Ты же Четвертая! Сделай что-нибудь!
Они глубоко под землей, и против вихрей Приварон Эспады Дордони воздушные перепончатые крылья Четвертой, похожие на гигантские плавники, Орихиме не помогут. Она их даже не раскроет.
Силы много, столько, что хватит разрушить половину Лас Ночес, но управлять ею некому.
Зато есть, кому использовать заколки.
Орихиме медленно прикладывает пальцы к вискам, одновременно снова поднимая Шитен Коссюн и посылая Шунь-о к Куросаки-куну. В конце концов, каждый из них делает то, что ему удается лучше всего: Улькиорра-кун — сражается, она — пытается все исправит. А Куросаки-кун — оживает и защищает.
— Иноуе! — слышит она вопль из коридора. — Убери руки от моей добычи!
Но Шунь-о уже ныряет внутрь Куросаки-куна, выгрызая в нем огромную дыру, чтобы протянуть из нее кровавую нить духовной силы по всему телу. Их здесь трое — арранкаров, Эспада, — а четвертый, самый смертоносный, уже на подходе.
В конце концов, лучше всего Орихиме умеет только делать еще хуже.
— Прячься, быстро! — приказывает она Улькиорре. И, конечно же, он ее не слушается, делая все в точности до наоборот.
А настоящая Четвертая, та, что действительно выжила в Великой Пустыне и не похожа на фальшивую елочную игрушку, не вмешивается, как бы Орихиме не умоляла. Она, как Бодхисаттва, выбирает путь невмешательства и ожидания, чтобы когда-нибудь в конце прийти за своей кровавой жатвой.
Гриммджо просто отшвыривает ее с пути, бросаясь сразу к Дордони и Улькиорре — они ближе к щитам Шун Шун Рикки, а значит — ближе и к его добыче. И как бы не увели ее у Гриммджо из-под носа окончательно.
Ведь другим хищникам доверять нельзя.
Орихиме прошибает собой несколько каменных стен за раз и проваливается с дальний зал. У нее шумит в ушах, и все плывет перед глазами, но она упорно поднимается и ковыляет вперед, с трудом переходя в Сонидо, — к лестницам, чтобы вернуться и вытащить оттуда Улькиорру, пока не стало слишком поздно.
Потому что уже чувствует зарождение чужой, темной и голодной реяцу — там, где исчезли ее щиты и откуда вернулась довольная выполненной работой Шунь-о.
Четвертая Эспада в сознании Орихиме молчит, как молчала даже на нарушение приказов Айзена-сама. Наверное, потому что действительно давным-давно мертва.
Когда она наконец поднимается, весь этаж уже в дыму и каменном крошеве. Орихиме ничего не может разглядеть, кроме вспышек Серо и полыхания реяцу. Честное слово, лучше бы они выбрались на крышу. Все грохочет, неровные белые обломки стен летят во все стороны, и за непрекращающимся ревом Орихиме не слышит даже самую себя, зовущую Улькиорру. И Пескиса от невыносимой концентрации чужой силы становится абсолютно бесполезна.
Ненастоящий спасатель и ненастоящая Четвертая.
Орихиме мечется по залу, не глядя по сторонам и пытаясь только побыстрее отыскать того, кого почти спасла на этот раз.
А потом он находит ее сам: рогатая маска выныривает прямо перед ее носом. Куросаки-кун смотрит на нее сквозь узкие каменные щелки, и в его пасти зарождается огромный алый шар Серо.
— Куросаки, стой!
Конечно, он не остановится. Не только потому, что не слышит Улькиорру, но и потому, что Орихиме все еще арранкар и все еще опасна. А она просто хочет, чтобы хотя бы один-единственный раз все удалось.
Бьют они почти одновременно: Куросаки-кун своим страшным Серо, а она — снова Шитен Коссюном, отражая удар в него.
В них.
Она успевает заметить, как Улькиорра каким-то образом оказывается между ними: не тот человек, к которому она уже успела привыкнуть. Другой. Настоящий. Тот, кто знает о ней и ее слабостях все.
Его не берет ни Серо, ни последние вспышки реяцу догорающего Байгона. Все правильно, Орихиме опоздала. Время кончилось.
Улькиорра касается ее груди, там, где находится номер Эспады.
— Не пытайся стать тем, кем не являешься, женщина, — сухо произносит он.
И его голос в окружающей Орихиме буре слышно удивительно ясно и четко.
Так же как и рев откликнувшейся на его призыв настоящей Четвертой.
Орихиме зажмуривается так крепко, как только может, продолжая из последних сил удерживать щиты. Но эти силы уже не ее.
Она падает в черноту, оттесняемая набирающим силы чужим сознанием, и думает только о том, что вообще не нужно было слушать Улькиорру. Ни одного из них.
Улькиорра-из-прошлого на ее глазах снова становится тем испуганным и смертельно раненым мальчишкой, который обещал пережить эту ночь и послушать историю о многих-многих жизнях, потерянных ради него.
Четвертая Эспада, закрываясь костяной чешуей и раскрывая свои плавники, избавляется от него в первую очередь: вырывает из груди сердце и выбрасывает его в каменную свалку под дырой в потолке. А потом раскрывает Серо-щит против Куросаки-куна, но Орихиме этого уже не видит, спасибо Байгону: даже перед смертью в этой реальности у нее перед глазами темно и пусто — Четвертая забирает все, целиком и полностью, чтобы сражаться дальше, и ничего не оставляет Орихиме.
Абсолютно ничего человеческого.
Ее замечательные рыбки с волнистыми хвостами давно окаменели и превратились в пыль.
-
-
24.06.2014 в 05:12— Вам не кажется, что Шун Шун Рикка против того, что мы делаем? — спрашивает Орихиме, сразу же, как только Нему обтирает ее лицо влажным полотенцем.
По сравнению со всем, что с ней уже было, эта смерть получилась такой обычной. Почти безболезненной. Глухой удар, мгновения белой вспышки перед глазами — и все. И теперь Орихиме снова втиснута в этот стульчик. Когда он только успел стать таким маленьким и неудобным?
— Это ваша сила, вам лучше знать, — качает головой Нему. — Но Маюри-сама считает, что возможно, — она поджимает губы и ненадолго замолкает, прежде чем продолжить: — сопротивление. Каждый раз вы изменяете свою силу: частичка за частичкой. Естественно, что она отказывается меняться.
— Тогда в чем смысл? — неожиданно для себя продолжает Орихиме. — Шун Шун Рикка специально выбирает такие миры, где я ничего не могу сделать?
— Мне это не известно, — обрывает ее Нему и складывает руки в замок перед собой. — Не спрашивайте, Иноуе-сама.
— Или это ваше устройство? В чем дело? Подумайте сами: сколько я уже...
— Замолчите, Иноуе-сама!
Нему хватает ее за лицо, с силой сжимая пальцы на щеке и подбородке — наверняка останутся синяки, — а потом с испугом отшатывается. Удивительно. Орихиме пришлось вывести ее из себя, чтобы увидеть хоть какие-то эмоции. Правда, ненадолго.
— Скажите, что устали от меня! Скажите же, ну! — Орихиме, зажмурившись и мотнув головой, срывается на крик. — Вам надоело нянчиться тут со мной! Вам хочется махнуть рукой и уйти отсюда обратно к капитану Куроцучи, а со мной будь что будет! Скажите же, ну! Хоть что-нибудь!
Нему испуганно отступает, а потом молча опускается перед ней на колени в церемонном поклоне и сдавленным голосом просит прощения.
— Вы же знаете, что я все равно помогу Куросаки-куну и шинигами из Готея! — продолжает Орихиме. — Все равно! Вы же все мои друзья!
Поклонившись, Нему снова поднимается — такая же бесстрастная, с кукольной маской вместо лица. Эта единственная вспышка снова лишает ее эмоций. Или же просто капитан Куроцучи дистанционно выкручивает их у своей дочери с помощью какого-нибудь хитрого пульта:
— Прошу вас, не уроните ножны, это важно, — монотонным голосом предупреждает Нему, поправляя их на коленях Орихиме. И, пока она молча хватает ртом воздух, говорит: — Можете продолжать, Иноуе-сама. Я выслушаю все, что вы скажите. Маюри-сама направил меня помочь вам. Жалуйтесь и кричите, сколько немобходимо, если вам от этого станет легче, и удастся быстрее преодалеть последние измерения.
— Мне не станет легче, Нему-сан, поймите же вы, — беспомощно возражает Орихиме.
У нее тоже больше не осталось ни сил, ни эмоций.
— Тогда давайте продолжим, — как ни в чем не бывало предлагает та. — Осталось совсем немного.
Осталось почти столько же — хочет поправить ее Орихиме, но не успевает, потому что она уже дергает рычаг. Приходит очередь Лили и ее поисков идеального мира.
Реальность, где Джируга Нойтора от слов сразу переходит к делу и командует Тесле убить ее на глазах у Куросаки-куна.
Реальность, где она действительно пытается своей силой отрицания уничтожить Хогиоку в покоях Айзена, но оно слишком сильно не хочет умирать.
Реальность, где она решается снять браслет, данный Улькиоррой, и не уходит. И, конечно же, это тоже ничего не меняет.
Лили на время выдыхается, ища мир, где Орихиме бы не умерла сразу же, как только она в него попадет, и она на какое-то время снова ясно видит каменный зал лаборатории вместо круговорота смертей.
— Он сказал, я должна научиться, — наконец произносит она, закрывая лицо руками и с силой давя на себе на глаза. Кажется, еще немного — и достанет из из глазниц, будто при Солите Висте, а другие тут же регенерируют на их месте. — Но, конечно, вы не знаете, чему именно.
Нему ничего не отвечает, только опускает глаза. Это можно понимать и как согласие, и как просто нежелание что-либо объяснять.
— Скажите мне хоть что-нибудь, — бесцветным голосом просит Орихиме.
— Посланник сообщает, что квинси прорвались. Сейрейтей в руинах.
Орихиме машинально вскидывает глаза, хотя потолок лаборатории еще ни разу не давал повода усомниться в своей прочности.
— Капитан Зараки побежден. У вас очень мало времени Иноуе-сама, нам нужно торопиться.
— Тогда объясните, почему я всегда умираю? — прямо спрашивает она и устало продолжает: — Что я каждый раз делаю не так? Подскажите. Вы говорите, что от меня так много зависит, но до сих пор ничего не получилось. А что будет, если я не смогу? — тихо заканчивает она.
Нему стоит рядом с Орихиме, опустив взгляд и не шевелясь, застыв, будто соляное изваяние. Кажется, что она так прямо сейчас связывается с капитаном Куроцучи и получает от него инструкции: что можно говорить, а что — нельзя.
— Вы должны отсечь все лишнее, — наконец произносит Нему. — Внутри вас. Вспомните, Иноуе-сама, в чем главная цель эксперимента.
И эта цель, как бы она ни хотела, вовсе не спасение Улькиорры-куна.
Рычаг переключается сам — еще до того, как к нему приближается Нему, — и Лили торопится присоединиться к своим мертвым братьям.
Орихиме ловит себя на том, что барабанит пальцами по блоку управления голографической панели и бездумно листает страницы с отчетами о состоянии корабля. С главного смотрового экрана на них надвигается газовая поверхность Юпитера-19, шесть двигателей из восьми уже отказали, и на приборной панели висит четыре непринятых инфолинка.
В капитанской рубке она одна, и Орихиме представляет, как ее дорогой старпом советует успокоиться, взять себя за задницы, захлопнуть пасти и попытаться спасти их корабль. Ну или хотя бы то, что еще в нем спасается.
Все системы работают на износ, палубы с седьмой по двадцать шестую уже разгерметизированы, и это даже чем-то хорошо — никакого огня в открытом космосе. Только проводка наверняка уже успела начисто оплавиться от прямого залпа. Десять бортовых орудий вышли из строя, этаж гидропоники выгорел, резервных генераторов поддержки хватит еще на полтора-два цикла, в лучшем случае. Щитовые системы надежно и прочно лежат в глубокой отключке — энергии не хватает.
Орихиме скашивает глаза на карту звездной системы. Работающий на последнем издыхании радар показывает яркие точки на самой границе.
Все еще ждут.
Арранкары.
Ее корабль поймали в стороне от основного флота, зажали между двумя огромными мазершипами и обстреляли из главных калибров. И теперь «Шун Шун Рикка», межзвездный линкор шестого поколения, гордость флота Земли, больше всего походит на большой космический дуршлаг. И его вот-вот утопят в атмосфере Юпитера-19: два отчаянно чихающих плазменных двигателя класса «Лили» не справляются с притяжением планеты.
Орихиме вздыхает, складывая руки на коленях.
— Химе, черт тебя дери, ответь хотя бы по внутренней связи! — рычит в динамик старпом Арисава Тацки, запаянная в свой лучший герметичный скафандр.
Что поделать, она отвратительный капитан. Но хотя бы сможет выполнить свою миссию до самого конца.
Орихиме стягивает к краю панели отчеты по состоянию «Шун Шун Рикки» и выводит изображение, передаваемое из тюремной палубы. Центрирует на четвертом блоке и разворачивает картинку из четвертой комнаты за силовым полем решетки.
Заключенный-арранкар в силовом ошейнике, блокирующем способности, поднимает голову и смотрит в глазок камеры, прямо на нее.
— Химе! — завывает в динамике Тацки. — Приди в себя! Мы тут по колено в плазме, но еще можем спасти эту консервную банку! Просто командуй, что делать!
Но она только продолжает молча смотреть трансляцию, склонившись над панелью и подперев подбородок кулаком. Заключенный поднимается, подходит ближе, и камера центрирует изображение на его лице.
Орихиме не ксенобиолог, хотя ей и не нужно — Улькиорру она узнает везде, какую бы неведомую и враждебную цивилизацию с черной кровью, черными мыслями и большими пушками он не представлял.
Улькиорра смотрит прямо в «глазок» камеры и что-то говорит. Звука нет, а по губам Орихиме не читает. Она продолжает наблюдать: без единой мысли в голове, полностью сосредоточившись на том, как поблескивают в полумраке его темные глаза с вертикальными веками.
А потом в капитанской рубке не включается аварийное освещение. Энергия почти на нуле, на ходу остался последний двигатель.
Улькиорра опускает голову, отворачивается и возвращается обратно к лежаку, больше не обращая на камеру никакого внимания. И Орихиме тоже отстраняется от экрана: включает громкую связь и общий видеоканал, откашливается и, выпрямив спину, начинает:
— Экипаж «Шун Шун Рикки», говорит капитан. Код: пятнадцать-тринадцать-ноль, объявляю всеобщую эвакуацию. Челноки второй палубы на ходу. Старшего помощника Арисаву назначаю исполняющей обязанности капитана и ответственной за эвакуацию.
-
-
24.06.2014 в 05:13— Офицер Куниеда, обеспечьте спасение заключенного с нашей тюремной палубы: четвертый блок, четвертые энерговрата. Выделяю вам свой челнок. Заберите с собой старпома Арисаву и, если это необходимо, возьмите себе в помощь других офицеров. Поняли? Это — ваша задача. Заключенный Улькиорра Шиффер, — ей даже не нужно сверяться с голоотчетами, — должен пережить крушение «Шун Шун Рикки». Офицер Куниеда, подтвердите.
— Химе, да Тацки рвет и мечет! — жалобно возражает та. — Наблюдатель Очи пытается ей сейчас вправить мозги, но клянусь всеми лунами Каракурской колонии, что ты задумала?
— Куниеда-кун, ты получила приказ. Проследуй к тюремной палубе и выполни его, пожалуйста.
Орихиме старается, чтобы ее голос звучал твердо и спокойно. Потому что, если честно, сама не имеет ни малейшего понятия, какого черта делает. Она только знает, что капитан Иноуе из этого мира полностью согласна и поступила бы точно так же — из-за того, что у нее с этим кораблем связана своя собственная тайная миссия.
Орихиме закрывает инфолинк Тацки, мазанув на прощание взглядом по изображению: Наблюдатель Очи вытаскивает ее из двигательного отсека, схватив поперек груди и прижав руки к телу.
Они все эвакуируются, даже Улькиорра, а Орихиме останется со своим кораблем до последнего и сгорит в атмосфере вместе с ним — вот как все закончится, неожиданно понимает она.
И сразу становится как-то удивительно легко: не нужно больше думать, как спасать Улькиорру, кто может пострадать и сколько времени оставила ей заколка-Лили: она едва-едва теплая и встроена в капитанский визор. Если верить ей, времени на спасение еще просто навалом.
Орихиме откидывается на спинку кресла и приказывает развернуть главный смотровой экран во всю рубку. Сияющие газовые вихри напоминают ей миллионы маленьких смазанных звездочек: как гиперпереход, только никто больше никуда не полетит.
В левом углу экрана выводится количество стартовавших челноков, и Орихиме разворачивает дополнительное окошко, чтобы отследить, всем ли удастся пересилить притяжение Юпитера-19.
Крохотные точки одна за другой отстреливаются от слившегося в кляксу с Юпитером «Шун Шун Рикки». Капитан Иноуе довольна: корабли арранкаров, спрятавшиеся на границе системы, наверняка тоже отслеживают каждый челнок, ища, в каком же спасается именно она. И ничего не находят. Кажется, Орихиме сегодня перехитрила кое-кого.
По короткому цифровому приказу рубка перестраивается, давая лучший обзор — почти как в кинотеатре с огромным экраном, и у нее сегодня лучшие места.
Орихиме не боится: столько раз умирать по всяким ерундовым поводам, чтобы в итоге бояться после этого крушения корабля — это как-то глупо. Он бы только напоследок выпила холодного чаю с мятой или молока со вкусом рыбы и зеленого лука.
Капитан Иноуе просто счастлива: когда с дальнего края системы мазершипы арранкаров резво подрываются к ней, поняв, что крушение — это никакой не блеф.
На весь экран вылезает звуковое сообщение из капитанского челнока, который должны была занять Куниеда и ее люди, конвоирующие Улькиорру-куна. Они уже вышли из зоны радиомолчания, и это, наверное, Тацки-чан. Она в ярости и точно попыталась повернуть челнок обратно, когда поняла, что Орихиме с ними не будет.
Как хорошо, что Куниеда ее удержала.
Орихиме забирается в капитанское кресло с ногами и расстегивает верхние пуговицы кителя.
Прямо перед ней плещутся огненно-рыжие волны из газа и миллионов частиц, «Шун Шун Рикка» уже сунул свой нос в атмосферу Юпитера, и как бы не старались его нагнать, прочно вязнет в ней. Пожалуй, к моменту прибытия арранкарских мазершипов, его даже силами двух кораблей не удастся вытянуть на поверхность.
Орихиме накручивает на палец прядку волос и натягивает ее перед глазами, сравнивая, похожи на огненное море за смотровым экраном или нет. Капитан Иноуе представляет себе гигантских синих космических китов, которые вот-вот покажут свои большие спины на поверхности Юпитера.
Она нравится Орихиме больше других версий себя: может быть, потому что она не плакалась, не желовалась и не боялась, не пыталась перехватить власть над телом и не маячила мертвым пустым пятном в сознании, а в кои-то веки помогала. Или потому что помогла решиться и выбрать смерть по своей воле, а не от очередной неудачи, встроенной в порядок вещей. Или же из-за того, что смогла отправить Улькиорру-куна живым подальше от себя, в космос.
Ну или потому, что на этот раз благодаря ей армия Айзена Соуске точно не получит Хогиоку.
У капитана Иноуе все точно рассчитано до малейших деталей, и теперь ей остается только любоваться видом.
Створки пневмолифта за ее спиной открываются с легким шипением — отключается система герметизации, давление и атмосфера уравниваются с большим трудом.
Хорошо, один из пунктов Орихиме в своем мысленном списке придется вычеркнуть. Она окунает палец в теплую лужу «лучшего готейского кофе, что вы пили за все время существования этой Вселенной», пролившегося во время атаки арранкаров в выемку на подлокотнике, и облизывает его.
Не хватает сахара. И молоко свернулось.
Ей в затылок упирается широкое дуло плазмогана типа «Серо», но Орихиме совсем не волнуется: шутка ли, рыжие вихри Юпитера будут пострашнее чьей-то пушки.
— Где оно, женщина? — глухо спрашивают ее. И когда Орихиме уже собирается обернуться, только повторно тыкают дулом в затылок: — Не двигайся! Просто скажи, где.
Она снова опускает палец в кофейную лужицу и болтает его там, играя в кораблики.
Капитан Иноуе вспоминает, как отозвалась на сигнал заброшенного исследовательского судна, как помогала эвакуироваться мирным ученым и приняла на борт раненного арранкара. А тот потом, в знак благодарности, подбросил ей маячок, по сигналу которого в течение часа до Веги Полумесяца добрались два мазершипа.
У капитана Иноуе к Улькиорре Шифферу огромный счет, но она готова стереть все из бортового компьютера, если он сгорит в атмосфере Юпитера вместе с «Шун Шун Риккой».
Орихиме все же оборачивается. И снова облизывает смоченный в кофе палец, разглядывая странное, похожее на меховую перчатку, устройство рукояти репульсора «Серо» и скафандр Улькиорры. Страшный и ужасный ксенос-захватчик из него точно такой же, как из нее капитан корабля: вполне настоящий и чего-нибудь обязательно добьется, но точно не с ней и точно не в этой жизни.
Орихиме давно перестала удивляться тому, куда их заносят ее заколки. Еще с момента, когда Нему одним переключением рычага сдвинула реальности.
— Ты дурак, Улькиорра-кун, — без тени страха сообщает она, будто на его месте стоит вечная подруга Тацки, которой Орихиме доверяла все-все свои секреты. — Я почти спасла тебя, а ты все равно вернулся.
— Где оно? — сорванным голосом повторяет Улькиорра. — Говори, и я успею забрать тебя с этого корабля.
Это он-отсюда, определяет Орихиме. Настоящий еще не появился.
— Хогиоку здесь нет, капитан Иноуе вас обманула, — сообщает она, возвращаясь взглядом к лужице кофе на подлокотнике. — Оно уже давно прибыло на Землю в составе особой флотилии во главе с капитаном Куросаки. Понимаешь, Улькиорра-кун? Вы атаковали не тот корабль. «Шун Шун Рикка» — приманка.
Судя по звуку, он стягивает дыхательную маску скафандра. А потом неожиданно снова появляется в поле зрения Орихиме: садится на пол рядом с ее креслом и тоже смотрит на центральный экран. Там уже появились первые трещины: даже бронированные стекла в обшивке звездолета не могут тягаться со звездами.
— Это номер Десять и номер Шесть, они попытаются тебя отбуксировать, — Улькиорра указывает на второе окно со зведной картой. — Но тоже намертво завязнут. Скажи, женщина, ты нарочно решила утопиться в атмосфере именно этой звезды?
Орихиме замечает, что ошейника с силовым барьером на нем больше нет. Снять его сам он не мог, значит, кто-то помог? Не в обмен ли на обещание, что он вернет ее с корабля?
— Мы еще можем принимать и отсылать голосовые пакеты, — неловко предлагает Орихиме. — Передай им, чтобы не приближались. Хогиоку здесь все равно нет.
Улькиорра смотрит ей прямо в глаза и медленно, будто через силу, качает головой и растягивает губы в презрительной усмешке. Его вытянутое пепельно-серое лицо подсвечивается роовыми аварийными огнями и даже больше похоже на человеческое, чем обычно.
— Неподчинение. Я научился этому у тебя, женщина. В прошлый раз, помнишь?
Он все еще моргает вертикальными веками, но Орихиме чувствует, что все изменилось.
Настоящий Улькиорра-кун впервые за долгое время осязаемый, всего на расстоянии вытянутой руки и разговаривает с ней прямо сейчас. Она так рада и, одновременно, так ужасно расстроена, что горло перехватывает.
— На этот раз ты меня удивила. Исключая видеосвязь — это было очень по-человечески.
— Прости, я не удержалась, — признается она, машинально касаясь визора.
Он едва-едва теплый. Оказывается, у Лили в запасе времени гораздо больше, чем на два цикла. Возможно, Орихиме могла бы даже улететь вместе с Тацки и Куниедой на капитанском челноке, и тогда Улькиорра-кун не вернулся бы за ней на тонущий корабль.
-
-
24.06.2014 в 05:14— Ты только что потратила зря одну из своих заколок, женщина, — продолжает он. — Могла бы попытаться и получше.
И наблюдает вместе с Орихиме, как по стеклу гигантским рыжим языком прошелся огненный вихрь. Стекло покрывается новыми трещинами и опасно белеет под действием температуры в углах смотрового экрана.
— Нет.
— Нет? — кажется, он даже удивлен. — А что с твоим условием помощи шинигами?
— Это ведь ты не даешь мне его выполнить, да, Улькиорра-кун? — вопросом на вопрос отвечает она. — Не Шун Шун Рикка, а ты. Это ты не хочешь вернуться. Но почему?
Он только молча смотрит в ответ, а потом протягивает ей дыхательную маску.
— Надень, если хочешь увидеть чуть больше. Смерть от удушья — не то, что тебе нужно.
Орихиме колеблется: она все равно не надышится перед смертью, но момент хочется растянуть как можно дольше. Чтобы оставаться с Улькиоррой до конца и не возвращаться снова в проклятую подземную лабораторию, где она — только еще один неудачный эксперимент.
Улькиорра, не дождавшись, поднимается с места и сам натягивает на нее полупрозрачный пластиковый репиратор, а потом даже помогает поправить ремни на голове.
— Я хочу узнать, что делаю не так. Расскажи, — просит она, ловя его руку.
— Не здесь. Оставь этот мир в покое, женщина, и дай уже своему кораблю умереть.
И он снова опускается рядом с ней, но почему-то не выдергивает свою ладонь из ее.
— Знаю, что ты боишься, — сухо поясняет он, хотя Орихиме даже не спрашивает. — Приходится потакать твоим слабостям.
Она ни за что не признается, что, переплетая их пальцы, вместо страха чувствует только умиротворение. Вдруг Улькиорра-кун передумает?
Орихиме не имеет ничего против такой смерти: держа его за руку и перегнувшись через подлокотник, наблюдая вживую за бушующим рыжим морем самой настоящей звезды. Может быть, они даже уйдут одновременно.
— Улькиорра-кун, смотри! Видишь? Там, большое синее пятно! — радостно произносит она, поворачиваясь к нему. — Может быть это...
Улькиорра смотрит на нее, не моргая, на его лице проступают черные жилки вен, а дуло «Серо» смотрит Орихиме прямо в лицо.
Правда, запоминает она перед смертью все равно только синие спины космических китов.
У ее замечательной деятельной Лили в запасе остается слишком много времени перед разрушением, и поэтому, прежде чем расплавиться, она толкает Орихиме еще дальше и глубже: реальности проносятся перед глазами на полной скорости, не задерживаясь и проскакивая слишком быстро.
И Орихиме снова мутит. Под веками мелькают вереницы картинок — рыбки, мечущиеся по аквариуму. Они оседают в памяти тяжелым грузом заново прожитых жизней, но придирчивым Цубаки и Шунь-о, не согласным со своей сестрой, ничего не подходит.
Реальность, где ей не удается призвать Шун Шун Рикку во время сражения со своим первым Пустым — даже преданность Тацки не помогает продержаться до прихода подмоги.
Реальность, где дорогой брат успевает съесть ее раньше, чем приходит Куросаки-кун.
Реальность, где она даже не рождается, потому что шинигами не успевают спугнуть тех Пустых, которые напали на родителей.
Она все умирает и умирает, но так и не рождается потом.
— Улькиорра-кун, — наконец зовет Орихиме из своего бесконечного «ничто», так и не открывая глаз.
Она не пытается увидеть его — только воображает: пустой зал подземной лаборатории Заэля Апполо Грантца, угольный свет лампочек на стене-извлекателе духовной силы, и знакомая фигура перед ней. Она тоже в белом, но это не Нему в своем лабораторном халате. Это Улькиорра-кун, такой, каким она его помнит: и он неторопливо приближается, сунув руки в карманы.
— Нам нужно поговорить, — напоминает она. — Ты обещал. Теперь я готова.
Улькиорра-кун подходит к ней и, протянув руку к лицу Орихиме, обводит пальцами последние из оставшихся лепестков Шун Шун Рикки. Забавно, но ему, в отличие от Орихиме, не нужны все это дурацкие стены из лампочек и встроенный в пол бутафорский рычаг.
Ему не нужно обманывать себя. И Орихиме.
Айзен рассказывал очень много — когда Орихиме приходила к нему и к Хогиоку. Что-то о силе, о власти и возможностях. Целую уйму вещей, которые она так и не запомнила. В памяти задержалось только одно: надо быть очень осторожной, иначе вместо того, чтобы всех спасти она вполне может всех перебить. Случайно. Ненароком. Просто пустит все под откос и очнется, когда уже будет поздно.
Например, спасая Улькиорру-куна, который совершенно не хочет, чтобы его спасли.
Орихиме подставляет лицо прохладному ветру и поправляет край юбки. Она сидит на крыльце дома Куросаки, греется на солнце, сдувает попадающие в глаза прядки, ни о чем не думает и отказывается признаваться самой себе, что продрогла до самых костей.
— Все закончилось? — спрашивает она Улькиорру, когда тот выходит, с тихим щелчком прикрывая дверь.
— Да. Вы вернулись из Уэко Мундо. Куросаки Ичиго спит наверху и скоро придет в сознание.
Он... почти человек. Настолько же, насколько Орихиме прямо сейчас — капитан звездного корабля, девочка, убитая щепкой в парке, и духовное тело, размазанное по духовным камням.
— Мне можно к нему подняться?
— Если пожелаешь, — ровно ответчает он.
— Значит, все-таки не стоит, — вздыхает Орихиме. — И что будет, если я пожелаю?
— Ничего.
Она перебирает в голове все варианты «ничего», которые только знает и через которые проходила, чтобы умереть, но не видит в этом — ничего — страшного.
— Он тебя не увидит, женщина. Идем домой, на улице холодает.
Улькиорра снимает куртку, слишком широкую и разношенную для него, явно досталась с чужого плеча — и набрасывает Орихиме не плечи. Он все еще в арранкарской форме, и смотрится в ней на своем месте даже посреди Каракуры, как будто именно так все и должно быть.
— Куросаки-кун уже потерял силу? — уточняет Орихиме и благодарно кивает, сначала застегиваясь до самого воротника и только потом вдевая руки в рукава.
— Еще нет.
Орихиме уже раскрывает рот, чтобы поторопить его и пожаловаться на то, как каждое слово приходится буквально тянуть кулинарными щипцами, но передумывает. И только касается лепестка Цубаки на виске — он совсем холодный, как ледышка, и точно не отсчитывает ход времени.
Выходит, им больше некуда торопиться.
— А тебя Куросаки-кун увидит? — спрашивает она через некоторое время.
Светофор на перекрестке горит всеми цветами сразу.
— Да. Но нам с ним лучше не встречаться.
Улькиорра переводит ее через дорогу за руку, как маленькую.
— Этот гигай мне выдал Урахара Киске, после того, как мы вернулись.
— Так все живы? Это же так здорово.
— Не все, женщина.
— О, — не то чтобы Орихиме очень удивляется после всего, что с ними случилось.
Она пожимает плечами и останавливается, чтобы пропустить шуструю цепочку муравьев, переносящих на себе дохлую гусеницу.
— Здесь вместо тебя вернулся я, — роняет Улькиорра, внимательно наблюдая за ее реакций. — И Куросаки Ичиго воспринял это без особого восторга.
Орихиме сцепляет руки за спиной в замок, чтобы идти по ровной линии паребрика было не так просто и, тщательно выбирая куда ставить ноги, шагает вперед.
— Тогда все хорошо, — говорит она, глядя себе под ноги. — Потому что, знаешь, Улькиорра-кун, ради этого я умирала уже... — она по очереди загибает пальцы на обеих руках, — ...тринадцать раз.
— В этом мире тебя больше не существует, женщина, что тут может быть хорошего? — раздраженно отзывается он.
Они проходят мимо супермаркета, вывеска «Хирояку» загорается в аккурат за спиной Орихиме, и сворачивают к дому.
— Но ведь ничего не изменилось. Куросаки-кун жив и все, другие, тоже — Кучики-сан, Садо, Исида-кун... Айзен не победил.
— Это совершенно нормально, что мир ничего не теряет с твоим уходом?
В коридор темно и пусто, Орихиме разувается на ощупь.
— Зачем ты мне все это говоришь, Улькиорра-кун?
— Пытаюсь убедить, что твоя жизнь гораздо ценнее. У тебя остались еще лепестки, женщина, и их можно потратить иначе.
Орихиме проходит мимо него в комнату, с любопытством осматриваясь — и вправду, ничего не изменилось, все осталось точно на своих местах, — и задергивает шторы, прежде чем включить общий свет.
— Ты лечишь других, я же — регенерирую только себя. Подумай, женщина, скольких ты теперь не спасешь.
— Понимаешь, Улькиорра-кун, это неважно, — произносит Орихиме, и диванчик скрипит под ее весом.
— Ты невыносимо глупа! — он останавливается напротив нее.
— А ты действительно очень упрям.
— Потому что в конце всегда выживает только один, женщина. Понимаешь? Либо ты, либо я. Условие, которое поставили перед тобой, было невыполнимо с самого начала, — подсказывает Улькиорра. — Неужели ты всерьез верила, что сможешь спасти абсолютно всех? Возомнила себя богом?
Орихиме спокойно смотрит в ответ, не чувствуя за собой ни стыда, ни вины. Больше — нет.
-
-
24.06.2014 в 05:15— Шун Шун Рикка. Видишь, Улькиорра-кун? Из-за тебя остались только Цубаки и Аяме, но я до сих пор не знаю, как из них получить духовный меч.
— Это был твой выбор. Как мой — все это время защищать тебя, — Орихиме хочется возразить, что на защиту это ни разу не походило, но Улькиорра взглядом заставляет ее молчать. — Мы можем решить за себя, но за других — никогда: я все еще отказываюсь возвращаться, а ты до сих пор продолжаешь ставить под угрозу свою жизнь.
— Что? — хмурится Орихиме.
— Все это время, что ты умирала — это было по-настоящему, — терпеливо объясняет он. — Если погибнуть во внутреннем мире, душа распадется и в настоящем. Шинигами решили, что не стоит тебя об этом предупреждать?
И тогда Улькиорра тянется к своей глазнице, чтобы показать ей.
Орихиме ненадолго снова видит лабораторию Заэля: полупустую, со стулом в центре и искусственной стеной из бесполезных лампочек. Она видит рычаг, Нему, наблюдательную комнату за псевдокаменной стеной.
И Улькиорру: от маски у него остались только осколки, чужие ножны давят ему на колени, и пальцы судорожно стискивают подлокотники.
— Каждый раз, когда ты умирала, я начинал все заново. Поэтому не рассказывай мне о смерти, женщина. Каждый раз, начиная с момента на крыше Лас Ночес, когда ты вдруг решила, что сможешь через свое отрицание отдать за меня жизнь.
— Но я же помню, — испуганно шепчет Орихиме. Ее замечательное спокойствие, ее драгоценные рыбки, все куда-то исчезает, вильнув на прощание хвостами. — Все, чтобы было потом — я это помню!
Ей так страшно, как ни разу не было до сих пор. Даже когда Цукишима Шуукуро покопался в их с Садо памяти.
— Сейчас помнишь. Потому что мы нарушили правила, и все вероятности существуют одновременно. Скажу тебе правду, женщина: хватит. Я устал от тебя и от этого круговорота.
— Подожди, Улькиорра-кун, я... — Орихиме в панике вскакивает и начинает кружить по комнате. — Что из этого было на самом деле? Пожалуйста, скажи!
— Мне все равно, — холодно обрубает он. — Хотела поговорить? Что же, слушай. Ты надоела мне своим упрямством. Я больше не хочу умирать из-за тебя.
— Почему ты не рассказал раньше? — Орихиме останавливается и повышает голос. — Я же теперь все равно не могу ничего исправить! Улькиорра-кун, без твоей помощи...
— Выбери раз и навсегда, чего ты хочешь, — продолжает он, будто ничего не слыша. — И оставь меня в покое.
— Я же умирала столько раз, только ради того, чтобы вернуть тебя! — срывается Орихиме и залепляет ему пощечину.
Она чувствует себя ужасно беспомощной перед упорством Улькиорры, а он даже головой не дергает от удара. Только красный след разгорается на щеке все ярче.
— Продолжай, — он своей реакцией напоминает Орихиме Нему. — Тебе подходит быть сильной, женщина, а не сидеть, скрючившись, в самом темному углу, и ждать своего часа.
И Орихиме понимает.
— Ты это нарочно. Просто, чтобы я прекратила все попытки, так?
Он отрицательно качает головой, но бездушный холод, который так испугал Орихиме, все равно отступает.
— Я действительно устал, женщина, так больше не может продолжаться. Не думай, будто я это делаю, потому что люблю тебя или еще что-то в этом роде, но твоя жизнь просто ценнее моей. Спроси, кого угодно.
— Спрашиваю, кого угодно, — серьезно произносит она и хлопает себя по груди. — Могу я спросить меня? Знаешь, кажется, ты не прав.
Улькиорра неожиданно касается ее щеки — там, где у него самого остался след от пощечины, — осторожным, почти нежным движением обводя скулу.
— Неужели нельзя ничего сделать? — срывающимся голосом спрашивает Орихиме, пытаясь поймать в его взгляде хоть проблеск надежды. — Пожалуйста? Чего еще ты мне не сказал, Улькиорра-кун?
— А ты действительно очень упрямая, женщина, — с сожалением произносит он, так и не убирая руки.
— Я еще не женщина, — она качает головой, глядя на Улькиорру снизу вверх.
Он неожиданно отпускает короткий смешок.
— Как же твои пять разных жизней и пять одинаковых влюбленностей, — и точно нарочно называет ее по имени: — Иноуе Орихиме?
— Их уже тринадцать, — напоминает она и привстает на цыпочки, чтобы поцеловать Улькиорру и со щеки передвинуть его руку себе на грудь — туда, где в другой жизни была отмечена его знаком.
А то ведь сам не догадается.
Улькиорра целует ее медленно и неторопливо, изучая, запоминая. И до Орихиме только теперь доходит: он всерьез собирается окончательно умереть. А она останется: живая, в одиночестве и с еще большим чувством вины от осознания, что могла все исправить, но отступила.
— Ты очень жестокий, Улькиорра-кун, — всхлипывает Орихиме, ненадолго отстраняясь и снова накрывая его губы своими.
Она выгибается навстречу, когда Улькиорра забирается рукой ей под кофту, проводит по коже живота, гладит бок и останавливает руку на спине. Орихиме точно может сказать, что он улыбается — как тот мальчишка, которого она встретила в Дангае.
Она помогает Улькиорре справиться с застежками на бюстгальтере, а потом стягивает через голову свою кофту c капюшоном и, распустив плетеный пояс, переступает через упавшую юбку.
Улькиорра не торопится продолжать, а сначала отставляет ее от себя на вытянутых руках, рассматривая. И не то чтобы ее это не смущало: Орихиме сначала хочется прикрыться, но потом понимает, что это ужасно глупо — цепляться за такую ерунду, после того, как они оба решили умереть друг за друга во что бы то ни стало.
Улькиорра делает несколько шагов назад и тянет ее за собой, опускаясь на диван. Орихиме на всякий случай отодвигает стопку подушек в цветных наволочках в сторону — потому что совершенно невозможно предугадать, чем закончится взрыв сверхновой, — и обнимает его за шею.
— Больше ни на что не отвлекайся, — требует Улькиорра и какое-то время удерживает ее за подбородок, заставляя смотреть только на себя.
Потом он кладет руку ей на грудь, сначала взвешивая ее в ладони, а потом сжимая между пальцев один из сосков. Орихиме ойкает и подается вперед, касаясь лбом его лба. Второй сосок Улькиорра берет в рот, катая его на языке.
И Орихиме только беспомощно хватает ртом воздух, чувствуя, что надувается внутри, как воздушный шарик — гелием, и вот-вот взлетит.
Вторую руку Улькиорра возвращает со спины ей на живот и ведет под резинку трусов, выпуская изо рта сосок Орихиме и коротко чмокая ее между грудей.
А Орихиме очень нравится это его выражение лица: легкий прищур и непривычная мягкая улыбка. Она больше ни у кого такой не видела — и тянется обязательно поцеловать ее, чтобы тоже запомнить, навсегда оставить в своей памяти. А потом чувствует в себе палец Улькиорры, и коротко вскрикивает. Такое странное и удивительное ощущение: немного непривычное и болезненное, но Орихиме уже может стать экспертом по всему болезненному и непривычному.
— Ты опять отвлекаешься, — голос у Улькиорры низкий и хриплый.
Орихиме замечает, что он дышит часто-часто, и кладет руку ему на грудь, чтобы почувствовать биение сердца. И стонет, низко, гортанно, когда он погружает палец глубже в нее и медленно потирает костяшкой складочки клитора.
— Что я сказал тебе, Орихиме Иноуе?
Орихиме неразборчиво-согласно мычит ему в шею и спускает руку на пояс, дергая на себя оби, а потом еще ниже, обхватывая ладонью сквозь ткань его вставший член. С арранкарской формой Улькиорры они возятся дольше: только потому, что Орихиме пытается дрочить ему через хакама, насаживаясь на его палец, и совершенно не хочет отстраняться ни на секунду.
Улькиорра покрывает быстрыми сухими поцелуями ее лицо, отвлекая, и, подхватив под ягодицы свободной рукой, опрокидывает на спину. Потом стягивает с Орихиме трусы, и через некоторое время она чувствует, как его палец внутри сменяется членом. Сначала острое жжение и болезненное чувство давления ужасно мешают, но потом она даже приноравливается — когда Улькиорра забрасывает ее ноги себе на спину и толкается в нее.
— Я не люблю тебя, женщина, слышишь? — настойчиво шепчет он, с каждым движением вжимая ее в диван.
А она только жмурится и тихо смеется, обнимая Улькиорру в ответ.
— Я слышу тебя, — так же тихо повторяет Орихиме, сжимая его бедрами.
И кажется самой себе рыбкой: одной из тех, что всегда представляла с теми чудесными волнистыми хвостами, и ее просто несет подводным потоком куда-то далеко-далеко от всего. Она — огромный космический кит, который случайно проглотил чье-то солнце, и оно сейчас разгорается мягким жаром у нее внизу живота.
Орихиме никогда не было так хорошо. Даже после выдумывания своего первого безумного рецепта — засоленной рыбы с абрикосово-клубничной пастой. А теперь она ловит губами капли пота, срывающиеся со лба Улькиорры, и кончики его прядей смешно щекочут ее лицо.
— Ты уже знаешь, о чем я спрошу, — шепчет ей Улькиорра.
— А ты знаешь, что я отвечу, — почти беззвучно произносит она, целуя его еще раз.
Орихиме выгибается дугой, когда Улькиорра кончает в нее, и кажется самой себе целой вселенной, застывшей где-то посередине между Большим Взрывом и коллапсом сотен черных дыр одновременно.
-
-
24.06.2014 в 05:16Ей важно совсем другое.
— Котен Заншюн, — произносит она, прижимая к себе Улькиорру так крепко, как только может.
И они оба растворяются в огне Цубаки. На этот раз — одновременно, потому что Орихиме все же кое-чему учится на своих смертях.
Нему снова меняет положение рычага — Орихиме не видит и не знает об этом, просто понимает, что они снова переключились — и в окружающей темноте вспыхивает острый белый полумесяц.
Темнота единения с Улькиоррой оживает, получает форму, звуки и смыслы.
Уэко Мундо.
Орихиме ненавидит эту темноту, эту крышу, этот ветер, Айзена и все, что с ними случилось. Ненавидит так, как умеет только она одна: беззлобно, бессильно и желая изменить, чтобы никому не причинили вреда.
Белое платье и черные колготы, протершиеся на пятках и с дырочкой под большим пальцем левой ноги. Плетеные сандалии. Крыша Лас Ночес.
По-птичьи тонкие и хрупкие черные косточки, оставшиеся от половины тела Улькиорры. Он действительно не успевает восстановиться, потому что Куросаки-кун победил. Куросаки-кун сделал его. Сделал всех.
Себя тоже.
И он не улыбается, знает, что победа незаслуженная, не его.
Орихиме прижимает к груди до боли стиснутые кулаки и крепко зажмуривается. Ей столько раз снились эти проклятая крыша и вечная ночь. Они все столько раз гибли здесь и оставляли кого-то. Оставляли себя. Всех.
Только потому, что она один раз сделала неправильный выбор.
— Женщина, — глухо зовет ее Улькиорра.
Орихиме открывает глаза, прекрасно зная, что будет дальше. Она проигрывала эту сцену в голове миллионы раз, пытаясь понять, в чем ее ошибка, и кто был неправ.
Почему так долго не могла простить себе один-единственный ответ.
— Боишься меня?
Он ковыляет к ней: рассыпающийся, на этой трогательной ломкой ножке. Смотрит прямо и требовательно. Он тоже невозможно устал от всего этого. И он здесь не ради жалости — ради нее.
— Ты боишься меня, женщина?
Улькиорра тянется к ней, и Орихиме знает — больше возможности не будет. Это последний шанс сделать так, как надо и как будет правильно.
— Боюсь! — кричит она изо всех сил.
Громче ветра, громче внутренних противоречий, громче всего, чем утешала и жалела себя. И Улькиорра, коротко кивает, опуская руку: он прощает слабости и признает ее силу. Одобряет ее волю к жизни и поощряет терпение к смерти. А еще самую малость гордится ею. Потому что Орихиме справилась с собой и наконец после стольких неудачных попыток прошла испытание.
— Запомни это чувство, — серьезно произносит Улькиорра, рассыпаясь. — Это твой банкай.
С его последним вздохом Шунь-о оттягивает на себя весь духовный пепел и полностью прогорает, оставляя Орихиме в самом центре бури: останки Улькиорры швыряет с ветром ей в лицо, заметает в волосы и забивает под одежду. И она вбирает себя все, что может, вдыхает и глотает столько, сколько получается, пока в горле не начинает першить и не встает ком размером с Лас Ночес.
Ее ссадины, подвернутая лодыжка и обломанные ногти — все регенерирует.
И Орихиме чувствует, как с пеплом приходит необычайная легкость: кажется, что, если раскинуть руки, у нее получится обнять и накрыть собой весь Уэко Мундо. Даже больше — Общество Душ и мир Живых тоже. Она становится бездонным небом, бесконечным глубоким океаном и землей, уходящей за горизонт.
Она освещает Уэко Мундо солнцем, поднимает его с ног на голову и выворачивает наизнанку. А потом выныривает из своего внутреннего мира на поверхность.
Потому что наконец победила свой занпакто.
На табло снова ноль, они прошли полный круг, можно больше никуда не торопиться.
Стул оказывается маленьким, низким, и он теперь точно совершенно обычный — Кучики-сан, когда рассказывала о заключении в тюрьме Шестого отряда, жаловалась на резную спинку. Орихиме в него едва вмещается: cогнутые колени затекли и болят, ноют пятки — она с силой упирается ими в пол, ноги девать некуда. Горят все лампы под потолком — так нестерпимо ярко, что глаза режет, и они слезятся.
Ей совсем не хочется никуда вставать, идти и делать что-нибудь. Просто сидеть и сидеть дальше целую вечность, чувствуя, как ее собственная сила перемешивается с силой Улькиорры.
— Урахара Киске, на этот раз я тебя уделал, — самодовольно произносит капитан Куроцучи. — Запомни этот день! И тащи следующих подопытных. Успеем сделать столько, сколько сможем.
— Вы сами видели. Фуллбринг можно объединить с асаучи и получить на выходе силу шинигами, — уныло говорит Урахара, как по бумажке читая тем, кто выходит следом за ними. — Потому что сила Пустых нам гораздо ближе, чем считалось до этих пор, и бла-бла-бла, поздравляю, мы угробили Орихиме Иноуе всю жизнь.
«Мы теперь все по одну сторону баррикад», — слышится в наступившей тишине.
Урахара бледный, небритый и с синяками под глазами. Как всегда. Орихиме про себя отмечает, что без панамки он смотрится совсем жалко. А потом появляются другие: выходят из проема в ставшей стеклянной стене напротив преобразователя. Пара офицеров Двенадцатого, Исанэ-сан, Садо-кун, Гандзю, Куукаку-сан, мелькают Рирука и Цукишима-сан. Орихиме даже замечает краем глаза неприязненно скривившегося Гриммджо и печальную взрослую Нэлиэл.
Готей собирает против квинси всех, кого может найти.
Орихиме вздыхает и машинально трет виски. Заколок больше нет. Заколки — вот они, в ножнах у нее на коленях, вытянулись, слились, обрели цубу и лезвие. Шун Шун Рикка стал занпакто, объединившись с реяцу Улькиорры, и на шнурке болтаются оплавленные почерневшие клипсы.
Четыре раза по четыре, и она так ничего и не исправила. Только успела со всеми попрощаться.
— Думаю, и в другом капитан Куроцучи тоже прав: с Пустыми преобразование получится не хуже, — говорит Урахара-сан куда-то в сторону. — И с остальными фуллбрингерами.
Произносит все сухо и без эмоций, будто надеясь, что его никто не услышит. Или не станет слушать. Потому что Урахара-сан он и сам, похоже, не рад тому, что у Орихиме все получилось. Только Куросаки-куну понадобится вся помощь, которую они смогут предоставить, а капитану Куроцучи — все подопытные, которых он сможет использовать.
— Бюро технологического развития, Цубокура. Назовите ваш занпакто, — Орихиме осторожно трогает за плечо один из офицеров Двенадцатого отряда. — Мы ведем реестр капитанских мечей.
Офицер Цубокура мелкий, веснушчатый, с торчащими в разные стороны хвостиками, чернильной ручкой и блокнотом. Орихиме очень скоро придется запомнить их всех по именам и званиям.
— Унагасу, — негромко произносит она, встряхивая оплавленные шарики и слушая, как они стучат друг об друга.
В ее внутреннем Уэко Мундо все еще полярный день, а ножны когда-то принадлежали Миназуки капитана Уноханы Ячиру.
Цубокура, офицер с хвостиками, послушно записывает в блокнот и отходит.
— Я буду вам подсказывать первое время, что и как правильно делать, — торопливо, будто стесняясь, нашептывает ей на ухо Исанэ, выныривая откуда-то из темноты, и помогает подняться.
Орихиме опирается на подставленную руку первые несколько шагов, а потом выпрямляется.
— Лучше бы ты провалила этот экзамен, девочка, — устало говорит ей Урахара Киске.
С каждым словом будто роняет в воду тяжелые камни — по поверхности идут волны-круги. Расходятся далеко-далеко. И Орихиме долго трет кулаками глаза, чтобы пропали хороводы рыбешек с причудливо вьющимися хвостами — ей больше нельзя отвлекаться, теперь придется слушать и запоминать все, что скажут.
Аквариум разбился, рыбки сдохли.
Капитан Куроцучи играет в тамагочи «вырасти свою собственную Унохану на спор», Урахаре Киске нужна его личная потайная лазейка в законах Вселенной, но такая, чтобы потом не мучила совесть. А Готей просто должен полностью укомплектоваться перед вторым раундом против квинси.
Им всем что-то нужно.
А Орихиме уже ничего не хочет. Волны-завитушки выпрямляются в бесконечный ровный горизонт, и, что бы Айзен там ни говорил, она сделала это: забрала одиночество Улькиорры-куна, пропустила его через себя и сделала силой.
Она стала богом: четырежды четыре смерти, четырежды четыре жизни, они все в ней — испуганная девочка, непокорная машина, отстраненный Васто Лорде и безответственный командор звездного флота.
-
-
24.06.2014 в 05:17И вдруг сразу оказывается, что до Орихиме больше никому нет дела: новый офицер и информация о вторжении квинси гораздо важнее нового-старого капитана. Они на войне, времени никогда не бывает слишком много.
— Добро пожаловать в Готей 13, капитан Иноуе, — устало произносит Урахара Киске и хлопает ее по плечу перед тем, как отправиться выбирать новую жертву для таких страшных, но таких необходимых экспериментов. — Четвертый отряд ждет не дождется ваших указаний. Не зевайте.
А услужливая Исанэ уже тут как тут: подходит к ней со спины, чтобы помочь собрать волосы и накинуть хаори. Орихиме поводит плечами, чувствуя тяжесть ткани, и раскрывает свои собственные врата: сначала в Готей, помочь раненым и вернуть все из руин так, как было — ей это теперь вполне по силам, — а потом за Куросаки-куном в Измерение Короля.
Коридор между мирами такой темный, пустой, обещающий новое поражение в бесконечной борьбе и находится всего в шаге от нее — такой невероятно похожий на еще один переход в вероятностях-измерениях Шун Шун Рикки. Орихиме ныряет в Сенкаймон, не задумываясь, без страха и сомнений — она уже привыкла. Научилась.
«Я не люблю тебя, Улькиорра-кун, больше всего на свете. Знаешь?»
Впереди еще один мир, еще одна война, еще один последний шанс.
«Знаю».
Он у нее все еще есть.
Потому что она все-таки победила.
И новая реальность для капитана Иноуе Орихиме начинается прямо сейчас.
-
-
24.06.2014 в 13:55Спасибо
-
-
24.06.2014 в 21:56Читала и не могла оторваться! Это шикарно, спасибо!
-
-
25.06.2014 в 00:11Немного запуталась в самом конце, когда началось про внутренний мир и живого/не живого Улькиорру. В том моменте, например, где Химе спрашивает можно ли ей подняться к Ичиго, долго не могла сообразить, где они вообще находятся: в окончательной измененной экспериментом реальности или все еще в одном из параллельный миров. Но вроде сообразила)) Крайне неожиданный финал вообще. Грустно, но хорошо)
С удовольствием прочитала, спасибо большое за эту работу!
Иллюстратор! Любви вам!
-
-
25.06.2014 в 00:29спасибо вам всем.
-
-
25.06.2014 в 00:36Вообще ужасное чувство, читаешь, приходишь в себя, с ужасом отмечаешь, как мало осталось страниц до конца, а потом проваливаешься снова.
Момент с "я не люблю тебя, женщина" и "я не люблю тебя больше всего на свете, Улькиорра-кун", потряс до глубины души.
Это самое-самое непризнание. и самая-самая невзаимность.
Но концовку я все равно не совсем поняла.
Орихиме провалилась в какую-то новую реальность? Или стала капитаном в этой реальности, нашей?
И что у Орихиме за банкай? Улькиорра и его силы? Почему ей надо было сказать, что она боится? Что она побеждала?
-
-
25.06.2014 в 00:48-
-
26.06.2014 в 11:37Шикарная идея, шикарное исполнение. Читала с открытым ртом, пару раз чуть не вышла в окно и не подавилась водичкой.
У вас изумительный стиль. Такие чудесные яркие образы, такое потрясающее использование деталей. И то как эти детали повторялись из мира в мир! История настолько цельная, яркая, живая.
Думаю многие это отметят и я присоединюсь - особенно прекрасны части с восстанием против машин и звездолетом. Это действительно гениально написано. Все фильмы братьев Вачовски одним махом перед глазами)))
Орихиме - богиня
СПАСИБО ОГРОМНОЕ ЕЩЕ РАЗ
-
-
26.06.2014 в 17:45-
-
27.06.2014 в 12:58-
-
28.06.2014 в 00:49Laliho.
Спасибо, что прочитали
Yasuko Kejkhatsu
Уруру, Яско, спасибо что прочитала
Hraneya
Спасибо за отзыв
Грустно, но хорошо)
Это самое главное — чтобы итог оставил именно такое ощущение).
kfnf
Спасибо
Пухоспинка
Аыыыыыыы, Пух
Орихиме провалилась в какую-то новую реальность? Или стала капитаном в этой реальности, нашей?
Нет, вернулась в нашу). Просто у нее теперь немного другой взгляд на вещи. Не то, чтобы более взрослый или вроде того, но немного — более отстраненный по-улькиорровски отстраненный такой.
И что у Орихиме за банкай? Улькиорра и его силы?
Что-то вроде умножения их сил: и ей самой плюсом в регенерацию, и в ее способности — "теперь банановый"
imjustashadow
Оооооох, спасибо большое за такой чудесный отзыв
Вот просто слов нет, как приятно, что такие впечатления оставил текст
Reznik
Главное, что равнодушным текст не оставил
Пэмдар
Пэмчес, ужасно рада, что тебе понравилось, омимимими
Eswet
Спасибо за комментарий. Очень-очень рада, что по крайней мере до финала понравилось
Пухоспинка, Eswet
Почему ей надо было сказать, что она боится? Что она побеждала?
почему ей надо было сказать "боюсь"?
Здесь дело больше в закольцевании: чтобы полностью распрощаться со своим чувством вины — с тем, как она настойчиво удерживала Улькиорру, со всем прошлым грузом вообще — и чтобы _отрицать_ ту ситуацию, Орихиме нужно было ее переиграть. Отпустить Улькиорру, а не держать, и принять в себя его останки, что ли, вместо того, чтобы дать им разлететься по ветру. Получалось, она все это время не признавала его желания и того, что он на крыше Лас Ночес отдел ей свою силу и предпочел не возвращаться в реальный мир.
А это стало чем-то вроде признания.
Несколько путано, но как-то вот так
Еще раз спасибо всем, что отозвались! Очень-очень приятно
-
-
30.06.2014 в 11:27-
-
30.06.2014 в 11:45Ыыыыы, именно так
-
-
30.06.2014 в 12:36накручено, накручено - а всего-то надо было принять чужое решение))))
но Орихиме-Унохана - это авввввв!
-
-
01.07.2014 в 12:02а всего-то надо было принять чужое решение
Эффект бабочки наоброт
Или даже впрямую.но Орихиме-Унохана - это авввввв
Мимимими, тоже так думаю, страшно интересная ситуация
-
-
01.07.2014 в 12:03Эффект бабочки наоброт
именно)))
Мимимими, тоже так думаю, страшно интересная ситуация
ДЫА!
-
-
01.07.2014 в 12:07ДЫА!
Жалко только, Орииме непосредственно у нее не успела ничему поучиться.
!И вообще, через тысячу лет доползла бы до звания следующей Кенпачи, после мелкой Ячиру