Завитушки, Улькиорра/Орихиме, R, гет; Chirsine, Мацу и немножко нервно

[bbleach]

Название: Завитушки
Автор:  Chirsine
Бета:  dysphoria
Иллюстраторы: [J]Мацу и немножко нервно[/J]
Персонажи/Пейринг: Улькиорра Шиффер/Иноуе Орихиме, разные персонажи
Тип: джен, гет
Рейтинг: R
Жанр: драма, приключения
Размер: миди, 25 тысяч слов
Саммари: Готей 13 готовится к отражению атаки квинси и набирает союзников. Орихиме не готова снова сражаться и не хочет убивать, но только так она преодолеет смерть Улькиорры. Только так она наконец исправит эту несправедливость и навсегда избавится от чувства вины.
Во всяком случае, если верить Куроцучи Маюри.
Примечания: фик написан на Bleach MiniBang-2014
Предупреждения: множественные смерти главных персонажей; возможно частичное АУ от начала арки квинси
Ссылка на скачивание: .doc (без разделителей и иллюстраций) || .rtf (c разделителями и иллюстрациями)|| .pdf (c разделителями и иллюстрациями)
Ссылка на скачивание иллюстраций: .rar (арты и заглушки)

Айзен любил повторять, что у нее сила Бога. Но не учел, что чувство справедливости от божественного очень далекое.

Айзен вообще говорил очень много и красиво: Орихиме каждый раз представляла перед собой водопад кокетливо танцующих в воздухе завитушек, — таких рыбок с красивыми волнистыми хвостами. Они все текли и текли перед глазами, складывались в волшебные узоры и, беззвучно открывая рты, звали в свой чудесный аквариум.

Каждый раз к концу речи Айзена в голове у Орихиме не оставалось ни словечка, ни единого образа, ни капли смысла. Только рыбки-завитушки.

После Айзена из Уэко Мундо прошло много времени и много всяких других Айзенов: получше, похуже, со своей Эспадой и без, со страстью ко всему божественному и без, с большими планами на мироздание и с планами сходить перекусить в столовую.

Но после каждого в голове оставались только гулкая тишина и рыбки. И каждый раз Орихиме что-то рассказывали, втолковывали, упрашивали. Угрожали. Ставили перед фактом. Заставляли. А перед глазами все кувыркались завитушки, и звенело в ушах.

И все еще звенит.

Орихиме несколько раз глубоко вдыхает, чтобы собраться с мыслями, и поднимает взгляд. Маюри смотрит на нее в ответ, как на мохнатого рыжего паучка в банке: такой маленький, бестолковый, все носится-носится по дну, скользит лапками по стенам и пытается взобраться выше.

А выше только крышка.

Пора ее отвинтить, выложить паучка на лабораторный стол, вскрыть ему брюшко и узнать наконец, что же внутри такого особенного.

— У меня есть просьба.

Голос у Орихиме тонкий и ломкий. Она знает, что должна, обязана и все равно будет помогать, что бы ей сейчас ни ответил капитан Куроцучи. Но все равно хочет попытаться.

Со стороны она кажется самой себе ужасно жалкой и, сглотнув, торопливо поправляется, стараясь говорить уверенней:

— Условие. У меня есть условие.

Она помнит разметаемую ветром горстку пепла перед собой: крыша Лас Ночес такая гладкая и ровная, что выдувает даже песок из мелких трещин, куда там пеплу.

Она думает, что все получилось не так. Все как-то неправильно: начиная с солнца под куполом и заканчивая луной в небе.

Начиная с Айзена и заканчивая пришедшим за ней из Каракуры Куросаки-куном. Где-то что-то пошло не так, а потом просто шло-шло-шло дальше само по себе, и Орихиме не могла ничего исправить. А она очень хотела.

Все еще хочет.

Потому что все должно было закончиться иначе, не так, как есть.

Не так несправедливо.

— Нему, — капитан и отец Куроцучи Маюри скрипит шестернями, выкручивая голову себе за спину, и щелкает пальцами.

Лейтенант и дочь Куроцучи Нему отделяется от стены, сгибается на шарнирах и коротко кланяется. Отец-кукловод отдается приказ дочери-марионетке.

Они оба в белых лабораторных халатах, таких больших и свободных, что, кажется, раскроются парусами, если подуть как следует.

Орихиме нервно теребит рукава скрывающего реяцу плаща, чтобы унять дрожь. И чувствует, как холодная и фарфорово-гладкая рука ложится ей между лопаток, чтобы подтолкнуть в нужном направлении.

Нему провожает Орихиме в соседний зал лабораторий: большой, полутемный, с единственной лампой по центру и высоким стулом, похожим на живое существо. Кажется, оно выломалось-изогнулось в странной позе и только и ждет того, кто опустится на сидение. Чтобы расправиться обратно, схватить, стиснуть изо всех сил и сломать.

И лампа, и стул — здесь все неродное, чужое, принесенное извне. Орихиме замечает желоба в стенах и темные пасти-жерла гигантских труб. Ноги холодит сквозняк, и по полу шуршит-стелется, пересыпаясь к дальним углам, песок.

— Не волнуйтесь, — ровно произносит Нему, продолжая настойчиво подталкивать вперед, к стулу-чудовищу.

Орихиме не может понять: она так успокаивает? Советует? Предупреждает? Отдает приказ? Нему для нее ничуть не понятнее, чем тот стул. Орихиме даже чудится, что у него на глазах повязка, а под ней щелкают маленькие рты, и из-за этого очень страшно прислоняться затылком к его резному лицу. Горбинка выступающего носа дает жутковатую тень на гладкое дерево.

— Садитесь сюда.

Орихиме колотит так, что зубы стучат — у нее, а не у стула под повязкой. Хотя там наверняка тоже что-то щелкает — она слышит. Почти как часовой механизм капитана Куроцучи, почти как шарнирные суставы лейтенанта Куроцучи.

— Скажите, когда будете готовы, и я запущу преобразователь, — говорит Нему. — Вспомните, что вам говорил Маюри-сама, и ничего не бойтесь. У вас все получится.

Она помогает Орихиме усесться — взобраться на верхотуру, как в орлиное гнездо: прижимает ее затылком к спинке стула, так, что в макушку упирается выступ-нос, а сама отходит в темноту. И темнота отступает от нее: целая стена вспыхивает рассеянными красными огоньками, ночным небом с озлобленными звездами. Углями в темноте.

Целая скала из углей, которые помогут сделать все, как надо. Как должно.

Нему ненадолго возвращается: только чтобы расправить на Орихиме юбку и высыпать ей на колени костяные осколки и смешанный с пеплом песок. А потом снова отходит к стене и, пощелкав тумблерами, замирает рядом с большим рычагом. Ждет отмашки.

Орихиме все ерзает на стуле, пытаясь настроиться на правильный лад, но почему-то не получается. Отвлекает все: начиная с перемигивающейся теплыми угольками стены и заканчивая жестким сидением. В голове красивым блестящим водопадом носятся в панике рыбки-завитушки. И вместе с ними мелькают смутные мысли о том, что делать, и как все исправить — у нее нет даже примерного плана, ни единой идеи с чего начать. Но Орихиме надеется, что разберется на месте и всех спасет. Как Куросаки-кун.

Да, совсем как он.

Надо только взять себя в руки.

Она делает несколько успокаивающих вздохов, болтая ногами в воздухе, совсем как в детстве, и пытается дотянуться носками до пола. Нужно взять и придумать, как все поправить: как-то найти то самое место, где свалялись все нитки, и нарушился узор. А потом развязать узел и начать все сначала.

Но Орихиме со своей неправильной справедливостью и беспомощной силой Бога может только прыгать в заячьи норы и прятаться в других мирах. Умеет только отрицать.

— Я готова.

Она накрывает ладонями заколки, и Нему опускает рычаг. Угли-индикаторы гаснут, и на центральном табло вместо ноля вспыхивает единица. Теперь остается только пристегнуть ремни и приготовиться к путешествию Алисы в Страну смертельных Чудес.

Ханагику тяжело, с присвистом, выдыхает у Орихиме над ухом, и Шун Шун Рикка послушно отрицает несправедливость.

Айзен говорил, что по силе она может сравниться с Богом. Только вот незадача: у Орихиме в голове рисовая каша, деревянная стружка и ржавые гвозди.

— За тобой пришли, Иноуе-сан, и уже ждут снаружи, у ворот школы. Поторопись, пожалуйста, мы же не хотим неприятностей, верно?

Сенсей стыдливо прячется за журналом. Плечи вздрагивают. Правильно, незачем ввязываться, если ничего не исправить.

Орихиме собирает вещи в сумку и выходит в пустой коридор.

Она в последнем классе, не умеет лечить и выводить за руку с того света. Она никогда не была в Готее, не уходила с Улькиоррой в Уэко Мундо. Куросаки-кун не отправлялся с командой спасателей в другие миры, его не предавали фуллбрингеры, и он не ломал занпакто в бою с квинси. Здесь нет арранкаров, квинси, шинигами и результата их перемножения. Здесь есть группировки и школьники, оказавшиеся в самом центре разборок за передел территории.

Орихиме спотыкается, сбивается с шага. На секунду у нее сбивается дыхание, и перед глазами вспыхивают цветные круги.

Здесь нет Шун Шун Рикки, но сила все еще в заколках.

Ценность Орихиме все еще в заколках: микрочипы и короткий код, который дает доступ к разработкам родителей. Самый большой на свете секрет для самого настоящего бессмертия.

Ценность Орихиме в близости к Куросаки Ичиго.

Ежась и кутаясь в толстый и длинный шерстяной шарф, она останавливается на крыльце у главного входа школы, под козырьком, и оглядывается. За воротами припаркован тонированный черный минивэн с заляпанными грязью номерами. Охранников на посту нет, идут занятия. Если вдруг станет одной Орихиме меньше, никто не заметит и не поднимает тревоги.

Даже если тетушка со всех ног бросится в Каракуру и поднимет на уши всю полицию.

Орихиме дышит на замерзшие руки.

В прошлый раз — тот, настоящий, — Улькиорра дал браслет, который должен был отвести всем глаза. Сделать ее бесплотной и cтереть о ней все воспоминания. В этот раз — теперь, справедливый, — Орихиме сделали невидимой безо всякой духовной силы. Оказывается, так тоже можно: нужно всего-то немного страха, чуть больше жестокости и несколько невинных жертв.

Орихиме нерешительно топчется на крыльце и ждет, сама не зная, чего именно: когда к ней придет смелость шагнуть вперед, когда сверху свалится метеорит или директор высунется из окна своего кабинета с громкоговорителем, чтобы ее подбодрить.

Орихиме ждет, пока распахнется дверь с водительской стороны, и на холод высунется Гриммджо.

— Эй, ты! А ну двигай сюда!

Пар от него так и валит. Внутри салона, наверное, очень тепло. Орихиме поправляет ремень сумки на плече и идет к минивэну. Все повторяется — опять и еще, по новому кругу. Но теперь идет так, как должно, как положено, даже если нет никаких арранкаров и Хогиоку. Потому что Орихиме, Куросаки-кун, заколки и Улькиорра — есть.

А это главное.

— Давай, шевели булками, — Гриммджо заталкивает ее внутрь салона, в пустое пространство, освобожденное от пассажирских кресел, и захлопывает боковую дверь.

Орихиме опускается на пол — ее ждет тонкая квадратная тряпка, собачий коврик, — и подтягивает колени к подбородку. След от чужой ладони горит огнем между лопаток. Единственной ладони — вместо второй руки у него завязанный узлом пустой рукав.

Минивэн трогается.

— Не пытайся сбежать, если не хочешь, чтобы кто-нибудь пострадал, — предупреждает Улькиорра и бросает короткий взгляд в зеркало заднего вида, на нее, прежде чем повернуть ключ зажигания.

— Как скажешь, Улькиорра-кун, — коротко произносит она.

Они успевают ненадолго встретиться взглядами, и Орихиме кладет голову на бок, касаясь щекой скрещенных рук — чтобы и дальше видеть, что происходит в передней части минивэна.

Плечи вздрагивают, но Улькиорра больше не оборачивается. Он сидит неестественно прямо и смотрит только на дорогу — точно так же вел Орихиме по проходу между мирами.

Странно, но она почему-то считала, что все будет совершенно иначе: может, в этом мире не окажется ее самой, Айзена или смерти родных. Или Куросаки-куна. Или всей этой бесконечной войны. Или все получится как в манге про попаданцев в другие миры — Орихиме всегда любила читать такие истории: магия, превращения, битвы, накама.

Ей это очень нравилось — представлять себя принцессой в платье-паутинке и летать по ветру, выдумывать ракетницы из рук и лазеры из глаз, вдохновлять на бой и ждать с войны, — до того момента, как оказалось, что все существует на самом деле.

И вот теперь снова.

Орихиме ничего не ждет, ни на что не надеется, но почему-то все подстраивается под нее само. Почти как дома. Даже Улькиорра и Гриммджо такие же: просто чуть больше жизни, чуть меньше бледности, кровь горячая, как у людей, а вместо костяных масок — татуировки. У Гриммджо она в пол-лица, а у Улькиорры ее линии уходят под волосы. И вместо дыр Пустых наверняка шрамы от пуль.

Этот мир все оставил на своих местах, только вычеркнул сверхъестественную силу.

Орихиме осторожно отводит в сторону ствол гранатомета носком туфли, чтобы темное дуло не смотрело прямо на нее — неуютно. На поворотах ее потряхивает, и очень хочется за что-нибудь уцепиться. Хочется — за плечо Улькиорры, но получается только за подголовник водительского сидения.

Сквозь толстый слой тонировки все темно-серое, выцветшее и полумертвое. Как в Уэко Мундо. Даже солнце в тучах больше похоже на белую рогатую луну.

— Держись подальше от окон, — предупреждает Улькиорра.

И Орихиме, успевшая податься вперед, покорно отодвигается обратно вглубь салона. Дело не в том, чтобы не было видно ее — салон и так не видно снаружи, тонировка. Дело в том, чтобы не было видно ей. Власть и влияние. Принуждение.

Почти как ее комнатка в Лас Ночес с узкой прорезью оконца под самым потолком.

Орихиме-из-этого-мира страшно напугана: ее еще нигде не запирали и никуда не забирали, только грозились, что однажды придут за ней, как за родителями и братом, и никакой Куросаки-кун ее не защитит. Орихиме-пришедшая-все-исправить надеется, что справится сама.

Гранатомет без подствольника подскакивает на рытвинах и заваливается на поворотах вместе с ней — их обоих везут к Айзену, — раньше опасный, а теперь пустой внутри груз.

Орихиме-здешняя, которая выросла в семье ученых, работавших под колпаком правительства, и прилежно проучилась одиннадцать классов, знает, что все случилось из-за заколок. Орихиме-чужая, которая отрицает несправедливость и ищет мир, где все останутся живы, уверена, что все случилось из-за Куросаки-куна.

Они вместе — одна целая Орихиме с чесночно-яблочной рисовой кашей в голове — прекрасно понимают, что все очень просто: таков порядок вещей.

— …Тоже скоро явится, — ворчит под нос Гриммджо, развалившись на переднем пассажирском сидении и закинув ноги на приборную панель.

Орихиме замечает его оскал в широкой полоске зеркала заднего вида. Татуировку перекореживает так, как никогда не корежило маску Пустого.

— Куросаки твой. Притащится обязательно, — поясняет Гриммджо, поймав ее настороженный взгляд, и облизывается. — С него должок.

А потом смеется: негромко и зло, так, что Орихиме сразу понимает: кое-что здесь иначе. Здесь умирают чаще, ненавидят сильнее, и ее Шун Шун Рикка не воскрешает погибших. Не отращивает заново руки.

— Хватит, — прерывает его смех Улькиорра.

— Эй, — с ухмылкой продолжает Гриммджо, будто и не слыша его. — Если хочешь, высунься в окно. Поорешь как следует, может, и заметит кто. Может, и Куросаки передаст. Ну? Опустить стекло или нет?

— Я сказал, хватит, — Улькиорра повышает голос и снова переводит взгляд на Орихиме в зеркало заднего вида. — Айзен-сама приказал сделать все быстро и тихо. Что именно тебе непонятно из слов «быстро и тихо»?

— Задолбал уже со своими приказами, — огрызается Гриммджо, отворачиваясь. — На дорогу смотри, придурок, а то груз своего «Айзена-сама» не довезешь.

У Улькиорры дергается щека.

— Все в порядке, правда, — быстро произносит Орихиме, надеясь, что голос ее не выдает.

Чем быстрее они доедут, тем лучше.

Потому что Гриммджо во всех существующих мирах инстинктивно чувствует слабость — чужую и свою. Лучше всего он распознает страх и жалость — и убивает за оба. И наверняка не оставит от Орихиме даже мокрого пятна на коврике, если узнает, что она их обоих — таких озлобленных и одиноких, — жалеет, как никогда в жизни.

Минивэн встряхивает еще раз и заваливает на повороте: они ныряют в переулок и несутся по узкой полутемной дороге. А потом Орихиме различает створки открывающихся ворот и обшарпанный грязный дворик. Горы ящиков, пахнет рыбой и морем, вокруг суетятся люди в серых комбинезонах.

В воздухе стелется грязно-белый дым.

Дверь в салон распахивается, и Гриммджо вытаскивает Орихиме точнехонько в лужу — в самое отражение неоновой вывески отеля. Над головой, за неровным волнистым краем лужи, отсвечивает указатель аварийного выхода.

— Бегом давай, Айзен хочет тебя видеть, — Гриммджо, выбравшийся наружу первым, рывком открывает дверь в салон, хватает Орихиме за плечо и ведет к входу. — Заждался уже, чтоб его.

Впереди полутемный коридор с мигающими лампами и стенами, выкрашенными в монотонный серый. Распахиваются боковые двери и мимо — Орихиме ненадолго тонет в звоне посуды, гомоне, шипении масла на сковородах и мешанине самых разных запахов, — проносят чан с помоями.

Гриммджо идет первым, Улькиорра замыкает. Они направляются к лифту.

Орихиме-из-этого-мира постоянно оборачивается, в надежде, что он где-нибудь задержится — на один страх меньше. Орихиме-не-из-этого-мира оборачивается на поворотах, чтобы увериться, что он не отстал.

Цельная Орихиме, та самая, которая все еще не знает, как обмануть смерть и победить несправедливость, ловит взглядом его тень, чтобы убедиться, что все идет как надо.

Двери лифта расходятся в стороны.

— Сама знаешь, что будет, если попробуешь удрать, — напоминает ей Гриммджо.

Орихиме в его голосе улавливает нетерпение и ожидание. Вызов ей. Провокацию. «Давай, беги, беги прямо сейчас, у тебя еще есть шанс». Действительно, у нее море шансов, а у них — Куросаки-кун и вся Каракура в распоряжении, чтобы отыграться. Кого удастся спасти без заживляющих кидо и духовной силы?

Кабину лифта мелко потряхивает между этажами, неровно гудят механизмы снаружи. Лампа под потолком пару раз мигает, и меняются цифры на матовом экране. Орихиме-из-другого-мира вспоминает стену углей, табло из маленьких ламп и горящую на нем единицу. Орихиме-из-этой-реальности выходит из лифта и оглядывается.

Этаж опоясывает широкий балкон: по такому они могут пройтись, держась за руки, все трое. Светлый пол, выложенный блестящей и скользкой плиткой. Широкая полоска ковра. Орихиме крутит головой, рассматривая резные колонны и узор на поручнях ограды у самого края, а потом заглядывает и за них, вниз. Там, далеко, в центре приемной залы на первом этаже шипит и пенится неглубокий фонтан: статуя, что-то западное, незнакомое, и целое озерцо вокруг нее. Мелкое, беспокойное, с целым выводком красно-золотых рыбок.

Падать отсюда до них будет высоко, приземляться — больно, а умирать — быстро.

Орихиме стискивает перила изо всех сил, вглядываясь в мельтешение под водой. Она не боится перевалиться за перила, упасть и утонуть — рыбки в фонтане для нее как родные.

Она боится не успеть.

Улькиорра стискивает плечо Орихиме — неожиданно сильно и болезненно — и оттягивает от перил.

— Какого хрена вы там залипли? Или полетать захотели оба? Двигайте сюда! — орет им ушедший вперед Гриммджо.

Улькиорра бросает на него короткий взгляд, и снова смотрит на Орихиме: внимательно сощурившись, оглядывает с ног до головы и, кажется, вот-вот что-то скажет.

— Ну? Кто всю дорогу ныл про своего Айзена-сама? Или так и будешь с ней стоять? Втрескался, что ли?

Улькиорра поджимает губы и ведет Орихиме дальше за нетерпеливо морщащимся Гриммджо: вперед, направо и через длинный коридор к дверям из белого дерева, у которых тот и останавливается. И Орихиме снова замечает на его лице ту неприятную усмешку, прежде чем Улькиорра заводит ее в комнату и закрывает за собой двери.

Сначала ей кажется, что все изменилось: вместо пустого зала их встречают в апартаментах, Айзен сидит в мягком дорогом кресле вместо каменного трона, а Халлибел в строгом офисном костюме и с записной книжкой в руках. Потом до Орихиме доходит: если снаружи что-то и изменилось, то внутри — ничего. Глубоко внутри она снова представляет себе, что засунула голову в аквариум, и вокруг, в колышущихся водорослях, рыбки-завитушки гоняются за хвостами друг друга и складываются в картинки-воспоминания. Беззвучно раскрывают рты под водой и говорят, что все здесь ненастоящее: это не ее, Орихиме не отсюда и вернется обратно, когда все получится. Говорят, что важно только вытащить всех.

Важно, то, зачем она здесь.

И она здесь: сидит напротив Айзена на каком-то нелепом мягком пуфике и вдруг понимает, что далеко-далеко, в мире сахарной ваты и круговорота перерождений, ей в затылок дышит деревянный нос.

Орихиме вздрагивает-выныривает и вскидывает глаза.

— Думаю, мы поняли друг друга, Иноуе-сан, — Айзен склоняет голову набок, ожидая, что она скажет что-нибудь в ответ.

А Орихиме на самом деле снова все пропустила и ничегошеньки не поняла. Но ей и не нужно: заколки-Хогиоку-Куросаки-Ичиго-весь-мир-вся-вечность-хоть-капелька-понимания — что еще может быть нужно Айзену? Халлибел за его спиной и отбивает ручкой мелодию по кожаному переплету записной книжки: «Кагомэ-кагомэ…».

— Иноуе-сан — наша дорогая гостья, — говорит Айзен. Орихиме он видится бумажной фигуркой: красиво покрашен, с целым набором одежек и рисованных друзей — осталось только продеть уголки в разрезы на картоном фоне. — Улькиорра-кун, проводи ее до комнаты и проследи, чтобы Иноуе-сан ни в чем не нуждалась.

Орихиме торопливо кивает, поднимается, и Улькиорра берет ее за локоть, чтобы вывести в коридор. Здесь и сейчас все проходит быстрее и проще: никаких демонстраций и убийств, никакой борьбы за право быть в Эспаде, Люппи нет в свите. Гриммджо не встречает их за дверями, и он не сможет вернуть себе потерянную руку, что бы ни стало в этом мире причиной ее потери.

Орихиме обнимает себя за плечи — ее колотит.

Здесь она никому и ничем не может помочь. И не должна.

— Сегодня мы видимся второй раз, — неожиданно произносит Улькиорра, останавливаясь перед ней, и продолжает: — Ответь: откуда ты знаешь мое имя? Ямми не называл его, когда мы пришли за тобой в парк. Откуда ты меня знаешь?

Орихиме закусывает губу, чувствуя, как в груди разливается приятное тепло, и дрожь отпускает. Он мог бы спросить тысячу и одну вещь или просто промолчать.

— Поверишь, если я скажу, что знаю тебя уже очень давно, Улькиорра-кун?

Он снова хмурится и непонимающе кривит губы. Орихиме очень хочется протянуть руку, чтобы разгладить ту складочку у него на лбу. Ей почему-то становится так легко и хорошо после его вопроса, будто все уже позади, все исправлено, и они оба вернулись обратно.

— Я пришла из другого мира, чтобы спасти твою жизнь, — серьезно произносит Орихиме. Совсем немного возмездия во имя рогатой луны. — Покажешь, где здесь моя комната?

И все же протягивает к нему руку. Улькиорра ее конечно перехватывает — машинально, не задумываясь, не отводя взгляда от лица Орихиме. Но потом не отпускает, только продолжает удерживать в воздухе, сжимая запястье.

Орихиме кажется, что они так стоят очень долго: все время этого мира, и еще чуточку дольше — ровно столько, сколько нужно, чтобы она бесконечное количество раз успела мысленно рассказать Улькиорре свою историю от самого начала и до конца.

Рассказать о тлеющем в ней, как целая стена углей, чувстве вины.

Только когда он разжимает захват и, сунув руки в карманы, уходит вперед, Орихиме вспоминает, что вообще-то безнадежно опаздывает и должна поторопиться сделать хоть что-нибудь.

— Ты странная, — не оборачиваясь, произносит Улькиорра. — Следуй за мной. Соседний коридор и до конца, твоя дверь — последняя.

— Пожалуйста, послушай меня, — настойчиво говорит Орихиме, нагоняя его. — Скоро здесь будет Куросаки-кун. Я не знаю, когда точно, но он придет не один. Вам придется с ним сражаться, и ты его встретишь одним из первых. Раньше ты был сильнее, и вы просто дрались...

— Этого не будет, — перебивает ее Улькиорра, глядя перед собой. Он ведет Орихиме вдоль балкона, дальше и дальше мимо белых дверей с золотыми номерными пластинками. — За тобой не придут. Гриммджо не удастся отомстить. Все уже закончилось.

Они доходят до поворота в следующий коридор в тишине, прежде чем он продолжает:

— Одновременно с нами, Айзен-сама отправил двоих к Куросаки. Люппи и Ямми

И Орихиме совершено не нравится этот новый взгляд — сосредоточенный и оценивающий, — который Улькиорра на нее бросает.

— Если ты знаешь меня, то знаешь и их. Знаешь, что их хватит, чтобы убить всех твоих друзей. И не важно, где они укрылись.

Орихиме-из-этого-мира покрывается липким холодным потом: она помнит, что случилось в Центральном парке, и в каком виде Урахара Киске забирал к себе Куросаки-куна. Орихиме-уже-прошедшая-через-это заставляет себя унять дрожь, она уверена: Ямми Лларго и Люппи Атеннор не вернутся с задания.

Цельная Орихиме идет по коридору, считая про себя шаги и повторения узора по кайме ковра.

— Ты догадывалась, что Айзен-сама не составит вас в покое, — продолжает Улькиорра. — Нельзя было верить ему на слово. Нельзя было выходить из школы. Но ты все равно села в машину. Зачем?

Он останавливается у коридорного тупика с последней дверью, но не открывает ее. Только смотрит на Орихиме через плечо и повторяет:

— Зачем?

Орихиме разглядывает контуры его маски, змеящиеся по шее под воротник и уходящие по скуле и лбу под челку. Кончики волос у него неровные и секутся.

Орихиме отводит взгляд и пожимает плечами.

— Ты или слишком умна, или очень глупа, Иноуе Орихиме.

Ее комната ничем не отличается от обычного гостиничного номера — в похожий заселили их с Тацки, когда Орихиме ездила сопровождать ее на соревнования уровня префектуры. Небольшая, уютная, с кремовым покрывалом на постели. Только окна тогда не были зарешечены — это единственное, что напоминает Орихиме об Уэко Мундо.

Гостиничный столик на колесах, накрытые салфетками тарелки. Улькиорра за спиной. Где-то внизу бьют часы — время обеда, прошло столько времени, а она и не заметила.

— Ешь, — приказывает Улькиорра и указывает подбородком на столик, когда Орихиме оглядывается. — Не вздумай объявлять голодовку, заставлю силой.

Она делает несколько шагов вперед и заглядывает под салфетки.

— Тут много, на двоих хватит. Останешься? — предлагает Орихиме, указывая на остывшие булочки с карри. — Хочешь что-нибудь попробовать?

Улькиорра качает головой и пятится, чтобы не выпускать ее из виду, в коридор. Он уже закрывает за собой двери, когда Орихиме, заглянув во все тарелки, успевает крикнуть:

— Тут есть пончики с огуречным кремом, не хочешь попробовать?

Щелкает замок, но Орихиме совершенно не думает, что делает — кроме того, как половчее перехватить палочками кусок и, подстраховав ладошкой, не уронить его форменную юбку. А еще о чем рассказать дальше: после рецепта тетушкиных пирожных, домашнего задания по истории и того, как ей страшно спать без включенного торшера-ночника.

Улькиорры наверняка уже давно нет с другой стороны дверей: он ее отвел в комнату, запер, и оставил за решеткой наедине с пончиками. Приказ Айзена выполнен, можно заняться своими делами.

Но он все еще может быть там. А у у нее каждая минута на счету.

Орихиме какое-то время бродит по комнате из угла в угол — пока ей еще есть, что рассказывать, и пока голос не хрипнет. А потом ложится на кровать, обняв подушку, и ждет. Все то же самое, ничего не изменилось, но Орихиме все равно не может выйти. Не может предсказать, как пойдет дальше. И без духовной силы даже не чувствует, есть ли рядом кто-нибудь еще.

Уже началось или еще нет.

Лоли и Меноли все те же, даже платья с короткими юбками и белого цвета. И ненавидят все так же. И завидуют все так же. И почти пустой поднос с остатками ужина переворачивают перед ней тем же самым движением.

Только Орихиме ничем не может им помочь: ни налетевшей виском на край тумбочки Меноли, ни скулящей у кровати Лоли. С ногой у нее что-то не в порядке, точно, но она даже не дает к себе приблизиться. Только визжит и размахивает руками.

— Зачем так жестоко? — спрашивает Орихиме.

Гриммджо только сплевывает и выволакивает ее за руку из комнаты. В коридоре повсюду горят лампы в стеклянных цветочных плафонах.

— Зачем так с ними? — повторяет она.

— Зачем-зачем, вот заладила, твою мать! — бросает он на ходу. Пустой рукав хлопает по спине. — Заело, как Улькиорру. Тебе какое до них дело?

— А вам? — Орихиме упирается пятками, собирает ковер складками, и представляет себя морским якорем, который оброс целым коралловым рифом за давностью лет. Помогает — Гриммджо останавливается. — Вам всем какое дело?

— Класть мне на всех, — тот дергает плечом, но все равно не выпускает ее руку. На запястье уже расцветают красные пятна. — Но ты — это совсем другое.

— Почему?

— Потому что не должна сдохнуть раньше, чем придет Куросаки, — просто отвечает он, и Орихиме не нравится эта убийственная честность. — Сначала я тебя ему покажу, живую и непуганую, а потом у него на глазах сверну шею, как куренку. Что, нравится? — Гриммджо дергает ее на себя и наклоняется, приближая свое лицо к лицу Орихиме. — Думаешь, хватит одной тебя за мою руку? Сорвет ему башню или нет? Или еще кого-нибудь у него забрать?

— Гриммджо. Убери руки.

Улькиорра останавливается у перил и смотрит на них исподлобья. Руки у него в карманах, и теперь, без Серо и «футляра отрицания», Орихиме, наверное, впервые не знает, чем все закончится. Иногда нож может бить сильнее, чем кидо или духовные способности.

— Повторяю еще раз. Руки. Если она не сможет работать с Айзеном-сама, виноват будешь ты.

— Руку, ублюдок. Теперь только одну, — бросает Гриммджо. И, выпустив запястье Орихиме, делает несколько шагов к нему навстречу. — Давай, тащи ее к Айзену. И пожалуйся на меня, ты же это так любишь...

Улькиорра мгновенно оказывается рядом — Орихиме успевает только неловко дернуться, — и, схватив его за ворот куртки, впечатывает спиной в колонну у перил.

— Надо же, как завелся, — ухмыляется Гриммджо. — Что, уже успел ее оприходовать? Быстро ты.

— Заткнись, — голос Улькиорры тяжелеет.

— Хватит, пожалуйста, — Орихиме приближается к ним, переводя взгляд с одного на другого. — Не нужно драться.

— Или вы старые знакомые? А? Смотри, как задергались оба. Может, ты и к Айзену из-за нее пошел, а?

Гриммджо кажется расслабленным — только прищур выдает. Почти. И когда Улькиорра расслабляет захват, чтобы другой рукой замахнуться и ударить, выворачивается. Давит, перехватывает — Орихиме толком не видно из-за его спины, что там происходит. Только она успевает заметить, как Гриммджо почти опрокидывает Улькиорру на спину и прижимает к перилам, удерживая того над пропастью из этажей.

И это очень-очень плохо.

— Пасть на меня не разевай, понял? — цедит Гриммджо, давя и давя сильнее на Улькиорру. Мышцы его руки напряжены до предела, и вздуваются вены, там, где в нее вцепился Улькиорра.

Улькиорра со свистом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.

— Прекратите оба! — Орихиме хватает его за плечо и тянет пустой рукав на себя. — Да хватит же!

— Отвалила живо, — не оборачиваясь, рявкает тот. — Потом к нему обжиматься полезешь.

— Если что-нибудь с ним случится, я прыгну!

— Чего? — Гриммджо морщится, оглядываясь на нее. — Да ладно.

— И тогда ничего с местью Куросаки-куну не получится, ясно?

Он фыркает.

— Твоя женщина тебя спасла, — ухмыляясь, сообщает Гриммджо и отпускает Улькиорру. Орихиме едва успевает схватить его за руку, чтобы помочь поймать равновесие. — Охренеть, какая бойкая. Даже жалко тебя. Что, Айзен запретил меня убивать, да? Тогда терпи.

Улькиорра смотрит ему в спину, сжав губы с тонкую линию.

— Теперь я понял, — наконец произносит он. — Ты действительно слишком глупа. Особенно, если считаешь, что можешь угрожать подобными вещами.

— Я бы действительно прыгнула, — пожимает плечами Орихиме. Она учится убийственной прямоте у Гриммджо: — Айзену нужны заколки, Гриммджо нужен Куросаки-кун, но без меня ничего не получится.

— В таком случае, что нужно тебе?

— Не дать тебе умереть, — серьезно произносит она.

Улькиорра ненадолго прикрывает глаза.

— Тогда подчиняйся Айзену-сама и делай все, чего он потребует. Иди за мной.

И она идет.

Орихиме-из-этого-мира в панике, хочет бежать, не хочет сдаваться и не верит, что они проиграют. Орихиме-из-другого-мира знает, что пробудет здесь недолго. Цельная-Орихиме понимает, что сопротивляться бесполезно, и соединяет заколки в карту-идентификатор, а потом подключает ее к ноутбуку.

Айзен за ее спиной ждет результата, Халлибел договаривается по телефону, а Улькиорра просто смотрит. Иногда — на кольцо будущих синяков на руке Орихиме, она ловит этот его непонятный взгляд. Иногда — на монитор.

Точно не смотрит на Айзена и на нее, когда Орихиме пытается встретиться с ним взглядами.

Код Хогиоку загружается долго. Орихиме досчитывает рыбок-завитушек до миллиона, успевает заметить, как дрожат пальцы Улькиорры — он стискивает их в кулаки и снова прячет руки в карманы, — и вводит пароль в ответ на аутентификационные запросы столько раз, что уже перестает смотреть на клавиатуру. Ее пароль — «Ханагику» и длинная вереница цифр. А все, что ей остается — только подождать, когда установится соединение.

Остается подождать, когда все начнется.

Орихиме кажется, она предугадывает происходящее: видит совсем чуть-чуть, всего на пару мгновений вперед. И просыпается, как утром — за пару вдохов до того, как срабатывает будильник на телефоне.

Пожарная сигнализация накрывает оглушающим воем все этажи сразу.

— Улькиорра, проследи за всем и уведи ее, — приказывает Айзен, захлопывая ноутбук и подавая Халлибел знак идти первой. — Оставляю все на тебя, решай сам, как выбираться отсюда. Иноуе-сан нужна живой.

Улькиорра быстро выводит ее в коридор — в противоположную Айзену сторону, к лифтам. Орихиме даже догадывается, куда именно. Крыша. Только туда им нельзя, потому что Куросаки-кун и Гриммджо запросто поубивают друг друга, а она не сможет даже помочь им дождаться приезда скорой.

И оживить пустоту в дыре вместо сердца — тоже.

Пассажирские лифты не работают, лифт для персонала ползет слишком медленно, а до грузового им добираться через весь этаж — в аварийном освещении этажей и с работающими разбрызгивателями. Откуда-то снаружи доносятся полицейские сирены.

Орихиме уверена — это знак.

— К лестницам, — командует Улькиорра и тянет ее за собой.

— Подожди, пожалуйста, нам нужно совсем не туда, я точно знаю, — давясь через слово собственным дыханием, произносит она.

— Ошибаешься, — коротко возражает он.

— Ты погибнешь, если мы выйдем на крышу! — выпаливает Орихиме.

Она вся мокрая, продрогла, и вода заливает ей глаза. И еще она чувствует, что это — тот самый шанс.

— Думай о своих друзьях. Думай о Куросаки. Думай о себе. Что с тобой не так, Иноуе Орихиме? Какое тебе дело до моей жизни?

Улькиорра чудовищно бледный в тусклом аварийном освещении, у него холодные руки, и из-за криков, сигнализации, выстрелов и сирен Орихиме не разбирает даже половины того, что он говорит.

Но ей это и не нужно. Главное — чтобы разобрал и услышал он.

— Я здесь, чтобы тебя спасти, Улькиорра-кун, когда же ты поймешь!

Он — первый, с кем так получилось. С кем не получилось вовсе.

Даже брата Орихиме по-своему смогла спасти и успела попрощаться. Но не с Улькиоррой.

— Чушь. Ты и полдня меня не знаешь.

Орихиме качает головой и не трогается с места.

— Полтора года. Я знаю тебя два дня и помню полтора года! — невнятно произносит она — от холода стучат зубы.

Улькиорра наконец поворачивается и смотрит ей в глаза, как тогда. Как на крыше Лас Ночес. Как будто вот-вот все закончится.

Но в этом мире и полдня не прошло: здесь все совсем иначе, все слишком быстро, Орихиме купилась на общую суть и пропустила остальное. Никто не играл с ней в поддавки.

— Не надо умирать, Улькиорра-кун, хорошо?

Ей кажется, он поддается — весь этот дурацкий ущербный мир снова поддается, прежде чем выгнуться, вывернуться и залепить ей звонкую оплеуху. И у Орихиме все еще хороводы золотисто-зеленых рыбок перед глазами, а Улькиорра уже загораживает ее.

От Куросаки-куна.

Потому что здесь от него иногда нужно защищать. Здесь он выживал совершенно иначе — без силы квинси, шинигами и Пустого, один на один со всеми из района Готей каждый день. Он весь в застывшей багровой корке бинтов, лицо разбито, глаза мутные-мутные, но рука крепко держит пистолет и совсем не дрожит.

Орихиме-из-этого-мира вспоминает все его драки, все проломанные черепа, все разбирательства и приводы в полицию, все, что он нем говорят в школе, и все, что она видела своими глазами.

Орихиме-пришелец помнит совсем другого человека.

Цельная Орихиме чувствует странное жжение в висках, там, где должны быть заколки, и понимает, что это — тоже знак.

— Иноуе.

Он такой же злой и поломанный, как Гриммджо, как другие.

Орихиме не нравится этот мир, если он может испортить даже Куросаки-куна.

— Не двигайся, — предупреждает ее Улькиорра. — Он под наркотиками.

— Отпусти ее и отойди в сторону, — старательно выговаривая каждое слово, приказывает Куросаки-кун. — Медленно. И подними руки, чтобы я их видел.

Рукоять пистолета Улькиорры торчит у него за поясом — со спины, и Орихиме достаточно только потянуться нему.

— Куросаки-кун, не нужно этого делать, — просит она.

Проблема в том, что они обязательно друг друга убьют — как только начнется стрельба, этот мир войдет точно в ту же колею.

— Улькиорра-кун мне ничего не сделал, он поможет мне выбраться, правда? — Орихиме оглядывается на него с молчаливой просьбой в глазах.

— Вот только сейчас давай обойдемся без этого! — вскидывается Куросаки-кун. — После всего, что случилось, ты продолжаешь его выгораживать! Напомнить про Рукию? Про остальных? Отойди от него, Иноуе, я серьезно! — он взводит курок.

— Не пытайся ей угрожать, — медленно произносит Улькиорра, выставив одну руку так, чтобы загородить и оттеснить Орихиме назад. — Опусти пушку.

Лампы мигают, ненадолго все погружается в темноту. А потом одна из них взрывается прямо над их головами, и Орихиме в снопах искр видит, как на Куросаки-куна со спины бросается огромная тень.

— Придурок, ты ее в заложники должен брать! — орет им Гриммджо, сбивая его на пол и выбивая из рук пистолет. — Вали отсюда, этот — мой!

С лестницы слышатся быстро приближающиеся голоса.

— Чего встал, дебил? Уходи! — рычит Гриммджо. — Иначе станешь покойником!

Здесь нет Серо, нет кидо-барьеров, нет волшебного исцеления и ресуррекшенов. Они с Куросаки-куном дерутся как люди, бьют, как люди, катаются по полу, опасно перекатываясь к перилам, и кровь из их ран льется на пол совсем обычная, человеческая, без духовных частиц.

Улькиорра достает из-за пояса пистолет и прицеливается: ствол какое-то время ходит из стороны в сторону, будто он выбирает. А потом останавливается.

И тогда Орихиме бросается вперед, выскакивая прямо перед ним.

Маюри предупреждал, что она поймет, когда наступит тот-самый-момент.

Куроцучи Нему говорила: «Вспомните, что вам говорил Маюри-сама, и ничего не бойтесь».

Куроцучи Маюри говорил: «Если умрешь, то постарайся сделать это с пользой».

На самом деле условий всего два: она сама должна дожить до того-самого-момента, а Улькиорра-кун должен его пережить.

Ей просто нужно что-то сделать в решающий момент. Принять решение и все изменить, главное только не опоздать. Главное — дождаться. И тогда он останется в живых, а она искупит свою вину за то, что не смогла его уговорить, удержать и спасти. За то, что так легко призвала на их головы Васто Лорде Куросаки-куна, но даже не попыталась остановить рассыпание Улькиорры-куна с помощью Шун Шун Рикки.

Эти ее навязчивая идея и давящий груз на плечах.

Секунды тянутся-тянутся-тянутся, как в боевике со слоу-мо, только все равно нельзя ничего исправить. Выстрелом Орихиме отбрасывает к перилам, и, взмахнув руками, она вываливается с балкона. Но почти сразу же чувствует рывок, и онемевшее плечо вдруг простреливает болью.

Улькиорра, согнувшись так, что вот-вот свалится сам, удерживает ее за руку.

— Не вздумай! — кричит он и с перекошенным от напряжения лицом пытается втянуть ее обратно.

А потом раздается несколько хлопков — откуда-то с лестницы, из распахнувшихся дверей, — и Улькиорра на перилах обмякает. Ладони, удерживающие Орихиме, постепенно разжимаются, становятся скользкими от крови.

Она слышит крики Гриммджо и Куросаки-куна, чужие голоса все ближе и ближе, топот ног, снова выстрелы — и Улькиорра, соскользнув с перил, падает вместе с ней. В его глазах еще остается слабый огонек сознания, когда они переворачиваются в воздухе: так, чтобы Орихиме оказалась при падении сверху.

Она видит фонтан: неглубокий, бурлящий розовой пеной — вода в нем насыщенно-красная от крови, — и с золотистыми рыбками, объедающими мясо с костей на всплывших кверху спинами телах.

Уже перед самым ударом Орихиме вдруг понимает, что все это время слышала не пожарную сигнализацию, а отчаянный вопль плавящегося Ханагику.

Орихиме срывается в кашель и царапает горло ногтями. Она вся мокрая от пота, трясется от страха и холода и долго не может понять, где находится. Кажется, вода все еще внутри, от нее никак не избавиться, даже если перегнуться через ручку кресла и заставить себя вытошнить все, что есть внутри.

Орихиме зажмуривается — рвотные позывы подкатывают к горлу, — и ее выворачивает на пол: желчью, слюной и желудочным соком. Соленой с медью кровавой воды из фонтана в рвоте нет.

— Возьмите, — Нему подает ей салфетки и стакан воды.

Орихиме, утершись, с трудом уговаривает себя сделать несколько глотков — только чтобы сполоснуть рот. Гадкий кисло-острый привкус смыть не удается. Левое плечо, ближе к ключице, ноет тупой болью, хотя оно точно цело.

У нее ничего не получилось.

Странно, если бы все вышло с первого раза — она же не Куросаки-кун — но все равно почему-то обидно. Орихиме машинально щупает заколки и почти сразу отдергивает руку — горячие. А один из лепестков по форме похож на круглый оплавившийся шарик.

Ханагику.

— Мне нужно туда, — сбивчиво произносит Орихиме. — Запустите все еще раз, я должна вернуться и попробовать снова

Нему стоит перед ней неподвижно.

— Почему нет? — наконец спрашивает Орихиме, пытаясь подняться.

Нему, качнувшись, подается ей навстречу, прижимая предплечья Орихиме к подлокотникам и не давая ей встать с места.

— Вы все просыплете, не двигайтесь, — предупреждает она, глядя Орихиме прямо в глаза.

От пепла с песком остались влажные грязные следы — и на ткани, и на костяных обломках. Но не осталось ни песчинки. Нему стряхнула?

— Почему мне нельзя вернуться? — упрямо повторяет Орихиме.

— Не вы выбираете.

— А кто тогда? Капитан Куроцучи? Урахара-сан? Кто выбирает?

Нему медленно переводит взгляд в сторону — к ее вискам. Там, где среди лепестков должна быть маленькая черная головешка.

— Я попрошу, и Шун Шун Рикка выберет правильно, — убежденно произносит Орихиме. — Дайте мне еще один шанс.

Похожий мир с похожей сутью обманул и запутал, но больше Орихиме такой ошибки не допустит. Она не поверит.

Нему молча отстраняется и обходит вокруг нее, замеряя тонкой пластинкой-экраном остаточный уровень реяцу. Потом вытирает пол вокруг кресла. Орихиме не видит на ее лице брезгливости — вообще ничего не видит, лицо Нему ей кажется красивой маской из матового пластика, — но все равно благодарит ее:

— Спасибо за то, что возитесь со мной, — неловко произносит Орихиме.

— Мне приказал Маюри-сама, — ровно отвечает та и, вернувшись из коридора, спрашивает: — Вы готовы продолжить?

Нему снова дергает рычаг, так и не дождавшись ответа, и счетчик на ламповом табло увеличивается на единицу.

Они проскакивают еще через четыре вероятности.

В одной из них Орихиме так и не дозывается Ичиго: он остается лежать на крыше с дырой в груди, мертвый, неподвижный. Так и не сумевший никого защитить. Орихиме удивляется, как в этом мире все успевают погибнуть так быстро: Исида-кун, убитый Улькиоррой, Кучики-сан и Абарай-сан, поднявшиеся за ними на крышу. Внизу остаются другие шинигами, но заколкам не нравится мир, и Нему уже переключает дальше. Поэтому Орихиме не успевает досмотреть, что же станет с этой реальностью. Хотя она и так знает, что точно ничего хорошего — без Куросаки-куна не может быть ничего хорошего, — но было бы полезно на это посмотреть.

Чтобы понять, почему им никак нельзя проиграть.

Почему ей самой нельзя больше проиграть.

В еще одной реальности она тоже не дозывается Ичиго, но совсем другого: Пустого, рогатого, с дырой в груди и рвущего Улькиорру на части. Позже он убивает и Орихиме тоже, потому что Пустые — голодные души и всегда тянутся к близким. К тем, кого оставили. Бессердечным и одиноким быть очень удобно, сожрать все, что дорого — проще простого, ведь тогда точно ничего не будет болеть.

В еще одной реальности с ней самой случается ерунда. Большая и тяжелая плита-ерунда. Куросаки-кун и Улькиорра не смотрят по сторонам, они смотрят друг на друга и сражаются — каждый с самим собой — друг с другом. Все вокруг ломается, трещит, плавится от Серо. Фонтанчики каменного крошева и пыли мешают дышать, и ничего толком не видно. А Орихиме просто случайно задевает.

И это больно и совершенно не смешно.

И это — алое пятно на белом-белом камне вместо живой Орихиме.

— Подождите! Пожалуйста, подождите немного! — кричит она.

Заколки не только отказались возвращать ее в-мир-без-силы, но и отвергают еще четыре мира. Орихиме так страшно, что она задыхается.

Нему смотрит на нее через плечо — рука все еще на рычаге, табло ненадолго гаснет, — и ждет отмашки. Орихиме видится осуждение в ее взгляде — мешать эксперименту из-за каких-то усталости и страха, как только можно.

— Еще минуту!

Она пытается отдышаться. Закрывает глаза, откидывает голову на спинку стула, и чувствует, как волосы на затылке снова раздувает чужое дыхание. Слабое, прерывистое, с запахом гнилой плоти. Орихиме кажется, что она скоро вся будет так пахнуть. А потом Нему снова переключает реальности, и лепесток-Аяме на заколке тоненько вскрикивает, начиная нагреваться — пришла ее очередь.

Отсчет пошел.

Айзен говорил, что из Орихиме выйдет неплохое божество. Но он не учел, что она вполне может угробиться раньше.

Система относится к появлению еще одной личности стоически и только выделяет для поддержки отдельную область оперативной памяти. Теперь их трое: базовая программа-имитатор, группа управляющих процессов, запущенная системой, и новая Орихиме.

Орихиме-гость, Орихиме-вторженец, Орихиме-вирус. Защитные программы долго проверяют и сканируют ее, проверяют исходный код до самого последнего символа, прежде чем допустить к управлению телом. Это все ужасно напоминает медосмотр в старшей школе, только теперь приходится снять даже бюстгальтер.

Когда Орихиме наконец подключается к датчикам видеонаблюдения, оказывается, что она сидит в дальнем углу зала собраний: пьет энергонапиток, усевшись на табурет, и постоянно меняет угол обзора датчиков.

«Оглядывается».

Ощущения удивительные: теперь она может проследить каждый электромагнитный импульс, проходящий по ее телу: от его источника до места назначения, всю цепь целиком. И даже больше — она обязана это делать, обязана постоянно проверять, все ли части кибернетического тела в порядке и работают в штатном режиме. С каждой секундой она все глубже вязнет в потоках информационных запросов, пакетов информации и борьбы с центральным процессором за свободную память.

Орихиме чувствует свое тело, как никогда хорошо: она андроид поддержки второго поколения с чипсетом класса «Иноуе», модель «Орихиме», управляющая система «Шун Шун Рикка», базовые пресеты внешнего вида и характера. Небазовый вирус-вселенец из другой реальности, который удивительно легко встраивается в код системы и сливается с ней.

Датчик позиционирования сообщает, что они находятся под землей. Из логов центральный процессор вытягивает информацию о подполье, подземных ходах, тайной базе и лидере восстания. Орихиме запрокидывает голову, не переставая посасывать через трубочку энергонапиток, и сканирует потолок. Там, в темноте, везде незакрытые в защитные коробы кабели и трубы, все сырое, промозглое, грязное и тусклое, много бетонных блоков, толстая цинковая прослойка, остатки коммуникаций с довоенных времен, обвалившиеся тоннели метро и разруха.

Дырявые, пыльные и полуразрушенные башни из стекла и полопавшегося бетона напоминают детский апокалиптический конструктор.

Больные, усталые и сдавшиеся люди, перемещающиеся по улицам мелкими группами и под постоянным надзором охранных андроидов, похожи на игровых неписей.

Шейный сервопривод щелкает, и Орихиме опускает голову обратно. Механическим телом оказывается сложнее управлять, оно отзывается дольше, чем человеческое, и приоритет на управление каждый раз приходится добыть у управляющей программы с боем. Почти как Пакмэн — только у нее в голове, и игра длится доли микросекунд.

Это очень отвлекает от главной цели и того, зачем она здесь — от цели ее функционирования. Орихиме передергивает: кажется, будто она слышит щелчок внутри своей головы, переключающий все ее мысли и внимание с чего-то очень важного обратно на режим наблюдения.

И она наблюдает.

Куросаки-кун — взъерошенный, грязный и исцарапанный, вернулся из разведывательного рейда с новостями, и сразу собрал всех, — стоит у стены с проектором. Он объясняет по голографической схеме задание для каждого из них.

«Их» центральный процессор классифицирует как повстанцев, «cхему» — как план охраняемых Центров Статистической Обработки, «миссию» — как спасение чистокровной по имени Кучики Рукия. А «цель» — как энергоблоки и вычислительные системы с хитрой программной защитой и подразделениями боевых андроидов на страже.

Орихиме пьет свой энергонапиток через ребристую пластмассовую трубочку, и думает, что во всех мирах, как бы внешне они не отличались друг от друга, все равно есть нечто неизменное и обязательное. Вечное.

Махинатор, как кто-нибудь у руля.

Стержень, как Куросаки-кун.

Смертник, как Улькиорра.

Жертва, как Кучики-сан.

Тот, кто пытается все исправить — иногда это сама Орихиме.

— Иноуе, ты слушаешь? Иноуе! Ты, странная железяка, ау! — шикают на нее.

Она неловко дергается, опрокидывает табурет и вскакивает.

Средний уровень фонового шума — перешептывания, негромкие разговоры, смешки — сразу снижается. Эмоциональный корректор советует Орихиме обратить внимание на свое поведение — установившаяся обстановка может быть психологически некомфортной для пользователей.

А все пользователи смотрят на нее. Исподтишка, через плечо, ловят отражение в металлических поверхностях и стекловолокне. В глаза смотреть боятся — пользователям некомфортно, они не привыкли к дружелюбным андроидам, поддерживающим идеи противомашинной революции.

Ичиго вздыхает и чешет в затылке.

— Иноуе, я знаю, что ты потом можешь проиграть себе запись собрания, но хотя бы сделай вид, что слушаешь, хорошо?

Пользователи. Люди. Им непривычно видеть рядом с собой андроида, не подключенного к Глобальной Статистической Сети.

Орихиме-человек вспоминает, как в первом классе старшей школы им дали творческое задание. И она нарисовала себя гусеничным роботом с ракетницей и лазерами в глазах.

Центральный процессор Орихиме-андроида напоминает, что ее защитная система последней модели не позволяет стрелять лазерами, но генерирует неплохие щиты. Контакты находятся на висках, кнопочки-цветки — синхронное нажатие замыкает контур. А ракетницу в подполье достать не проблема, можно даже встроить в левую руку. Или в грудину — у моделей ее типа там много свободного места.

А у энергонапитка вкус соленых огурцов с клубничным вареньем.

От дверей к Орихиме подходит Тацки: она только что вернулась из душа после ремонта и тестирования ховеркара — полотенце еще на плечах поверх футболки из новой ремонтной униформы, с кончиков волос капает на него.

— Как ты только можешь пить эту дрянь, — вздыхает Тацки и утирает полотенцем пот со лба — системы кондиционирования в подвалах работают плохо.

В этих их катакомбах, забытых богами, машинами и остатками выжившего человечества, плохо работает все: у Орихиме перед глазами высвечивается целый список, начинающийся чудовищными антисанитарными условиями и заканчивающийся на безобразно слабом сигнале подключения к открытым информационным сетям.

— Что у тебя там? — продолжает Тацки, переводя взгляд на этикетку упаковки. — Все самое противное, что есть на этом свете?

Орихиме оглядывает коробочку с энергонапитком. Полный набор необходимых витаминов и микроэлементов — и от сети электропитания можно не заряжаться еще несколько дней. Еще несколько дней ее не найдут — в добавок к прошедшим трем.

Корректор поведения сообщает об эмоциональной нестабильности Тацки: психологическое давление, «груз ответственности», усталость, сильное раздражение слизистых носоглотки и гайморовых пазух — успела где-то простыть? — и легкая изжога.

Тацки находится в «избранных пользователях», а это значит, что Орихиме должна о ней заботиться больше, чем о других. Синтезировать антивоспалительное и средство от желудка прямо на собрании не получится — в мини-тридэ-принтере Орихиме недостает органических материалов, да и другие пользователи могут воспринять ее действия как попытку атаки. Значит, нужно хотя бы разрядить обстановку и поднять Тацки настроение.

— Зря ты так, Тацки-чан, это очень вкусно. Хочешь попробовать? — Орихиме с улыбкой протягивает ей ополовиненную коробочку.

По идее, людям энергонапиток тоже полезен — сытно и питательно, все, что надо за день в одной пачке, — иначе сработало бы «не навреди пользователю своему». Для обычных людей он входит в социальный паек. Для тех, кто подверг тело аугментациям, как Садо-кун или Исида-кун, входит в обязательную месячную норму потребления. А для андроидов вроде Орихиме он — единственная альтернатива зарядке через канал с Центром.

Энергонапиток не пьют только чистокровные: делают вид, что это ниже их достоинства, но на самом деле — перед глазами Орихиме разворачиваются строчки медицинских отчетов, — он вызывает у них страшную аллергию.

Так в подполье вычислили Кучики Рукию.

— Тебе будет полезно, — Орихиме настойчиво встряхивает коробочкой.

Тацки отмахивается, тянет ее за руку на последние ряды и, надавив на плечи, опускает на стул рядом с собой.

— Сиди и слушай, — буркает она, скрещивая руки на груди и впериваясь хмурым взглядом в стену.

— Арисава, с возвращением, — Ичиго вскидывает руку в приветственном жесте и меняет схему на голопроекторе. — Ладно, продолжаем. Я связался с Ренджи, и он обещает подстраховать нас на проходной Шестого блока, но, черт подери, мы будем полными идиотами, если не проверим заранее, как будет...

Орихиме проверяет автозапись и снова отвлекается.

Она опять делает это — «оглядывается».