Цвет дыхания, Гриммджо/Ичиго, NC-17, миди, Пухоспинка, Karego

[bbleach]

Название: Цвет дыхания
Автор:  Пухоспинка
Бета:  Доктор Бекки,  CrazyJill,  Шуршунка
Иллюстратор:  Karego
Пейринг/Персонажи: Гриммджо Джаггерджак/Куросаки Ичиго
Тип: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: драма/романс
Размер: миди (11,2 тыс. слов)
Саммари: Ичиго лишился зрения. И теперь непонятно, что хуже — молчаливая жалость друзей или вечные издевки Гриммджо, который не может пройти мимо.
Примечания: фик написан на Bleach MiniBang-2014
Предупреждения: модерн!AU, харт/комфорт, немного мата; обоснуя и матчасти нет
Ссылка на скачивание текста: .txt | .rtf
Ссылка на иллюстрацию: .jpg
Комментарий: за баннер большое спасибо  neks

В темноте обостряются чувства, о которых ты раньше никогда не задумывался.

Слух. Осязание. Обоняние.

Неплотно закрытый кран стучит редкими каплями в виски, прохладный воздух ползет по обнаженной груди из прикрытого окна, а хрустящий запах чистого белья режет легкие острыми углами.

Темнота дает все, кроме одного — возможности видеть.

Куросаки Ичиго, 17 лет
Цвет волос — рыжий
Цвет глаз — карий
Род занятий — школьник
Не может видеть.

Глава 1

Жизнерадостный писк будильника вырвал из сна, и Ичиго недовольно перевернулся на живот, хлопая ладонью по тумбочке у изголовья. Пальцы наткнулись на что-то резиновое. Будильник заткнулся, чирикнув на прощание что-то дружелюбное, и Ичиго сжал кулак.

В его комнате постепенно пропадали привычные вещи — заменяясь вот такими: мягкими, безопасными. Если такой будильник кинуть в стену, он отскочит с глухим звуком.

Ичиго какое-то время лежал, справляясь с раздражением, и только через минуту разжал намертво стиснутые пальцы. Карин, Юзу и отец заботятся о нем — как могут, и с его стороны — настоящее свинство не ценить их усилия. Даже если это долбанный будильник из резины. Наверняка розовый.

Темнота покачивалась перед глазами, пока Ичиго вставал и нашаривал тапки. Пять шагов влево, чтобы взять рубашку, развернуться, шаг направо — там трусы и носки. Под пальцы попал листок, и Ичиго начал ощупывать его, пытаясь определить, откуда он взялся. Судя по всему, вылетел из какой-то тетради.

Он нащупал столешницу и аккуратно уложил листок. Может быть, там что-то важное. Когда вернется зрение, он это увидит.

Когда вернется зрение.

Ичиго прислушивался к щебету птиц за окном, комкая рубашку.

Если оно вообще когда-нибудь вернется.

Он ощупал шов. Однажды он пришел в школу, одевшись наизнанку. За весь день никто ничего не сказал, и это грызло Ичиго сильнее, чем если бы над ним смеялись. В конце концов, ничего такого не произошло бы — ну сходил бы, переоделся. Но всеобщая жалость давила на плечи, разжигая между ребер пламя мучительного стыда.

Ичиго кинул рубашку на кровать — упала с тихим шелестом, какой бывает, когда ткань соприкасается с тканью, — и пошел в ванную.

Вопреки мнению родных, ориентироваться дома ему было совсем не сложно. Все-таки он прожил здесь с самого детства и знал каждый поворот. Вот с зубной щеткой и полотенцем были проблемы. Да и с туалетом — тоже. Но приноровился, привык, и сейчас уже не промахивался ни мимо стаканчика с зубной щеткой, ни мимо унитаза.

Когда он умывался и жмурился от холодной воды, его охватывало чувство, что скоро все закончится. Он откроет глаза и увидит в зеркале собственную физиономию, растрепанные волосы и недовольный взгляд. Но выключая воду и распахивая глаза, он проваливался все в ту же темноту, какая окружала его последние три месяца.

Поначалу он даже боялся пронести ложку мимо рта. Хотя раньше не задумывался о том, что делает. Кидал в рот булочку, не глядя хватал стакан с водой, потому что знал — он будет там же, куда его ставила Юзу утром. Приходилось привыкать. Сначала касаться ложкой губ, чтобы уже наверняка — и только потом глотать наваристый суп или жевать рис.

Проще всего оказалось с тренировками. В додзе его никто не ждал — да и не пустили бы. Зато можно было выйти на задний двор и неторопливо исполнять ката. Тогда на Ичиго снисходило умиротворение. Ему даже казалось, что сквозь веки просачиваются солнечные лучи.

Иногда приходил отец, Ичиго слышал, как поскрипывает настил под его ногами. Он просто стоял, и Ичиго был благодарен — за то, что никогда, ни разу, тот не вмешался. Даже когда Ичиго лажал в ката.

Вытираясь полотенцем, Ичиго вернулся к себе, ногой захлопнул дверь и принялся переодеваться. У него в запасе было еще полчаса. А потом под окнами раздастся «Куросаки-кун» и «Эй, Ичиго, болван, сколько тебя можно ждать!» — и до этого нужно успеть позавтракать.

Но день, казалось, не задался с самого утра. Ичиго торопливо спустился в столовую, по привычке считая ступени, размашисто шагнул с лестницы — и нога ушла вниз, не найдя опоры. Ичиго врезался пяткой в пол, корпус повело вперед, в ушах зазвенел крик Юзу: «Братик!».

Он, судорожно взмахнув руками, больно ударился кистью о перила и, едва успев сгруппироваться, грохнулся.

Юзу уже спешила его поднимать, и Ичиго чувствовал, как ее трясет. Позади раздался топот — Ичиго физически ощущал появление отца, он даже мог представить, как тот выглядит — полуголый, сжимающий в кулаке разноцветную рубашку.

Ичиго сел на пол и притянул Юзу к себе.

— Эй, — негромко сказал он, — я просто обсчитался на ступеньках, Юзу. Все нормально.

Отец выдыхал медленно и тихо, и Ичиго в который раз задумался, что чувствовал тот все это время. Наверное, что-нибудь хорошее — например, облегчение от того, что Ичиго вообще остался жив. Большую часть времени сам Ичиго думал точно так же.

Он вздохнул, поднялся на ноги и коснулся головы Юзу, нащупывая макушку. Потрепал ласково по волосам, чувствуя, как та всем телом пытается сдержать слезы.

— Два шага влево, потом три вперед. Справа от тебя будет стул, садись, — голос отца звучал как обычно, только едва уловимая фальшь, надтреснутость царапала легкие, мешала вдохнуть полной грудью.

Нащупывая палочки, которые заботливая Юзу подсунула под ладонь, Ичиго думал, что не имеет права злиться на тех, кто всеми силами старается облегчить ему жизнь. Не имеет, но почему-то злится. Слушая, как хлопочет по хозяйству Юзу, как она утыкается отцу в грудь и часто-часто дышит, стараясь сдержать слезы, Ичиго думал, что немного меньше заботы ему бы точно не повредило.

Так и не доев рис, он встал и пошел к двери. Где-то там у порога должна была стоять его сумка — ее относила вниз обычно Карин, она же проверяла, все ли Ичиго положил — тетради ему были не нужны, но диктофон, запасные батареи и завтрак там оказывались обязательно.

Он нащупал сумку ногой, подхватил за ремень, сунул руку внутрь — все на месте — и принялся обуваться. Нога все никак не попадала в ботинок, язычок противно задирался, и пришлось наклониться, чтобы его поправить.

— Братик, — дрожащим голосом проговорила Юзу и замолчала.

Ичиго представил, как отец кладет ей руку на плечо, махнул рукой в сторону голоса и открыл дверь.

Утро бросилось в лицо теплом солнечных лучей и легким ветерком.

Ичиго коснулся рукой изгороди и быстро пошел вперед. Если он поторопится, то придет в школу раньше друзей. Даже пешеходный переход не составлял проблемы — писк светофора — специально для слепых — раздражал, но здорово помогал ориентироваться.

Проблемой было передвигаться по школе. Его обходили стороной, сочувственные шепотки царапали спину, но все равно находился кто-то, кто не успевал убраться с дороги или просто не замечал Ичиго — и тогда он в кого-нибудь врезался.

Самые смелые брали его за руку и отводили в нужный класс, но такое случалось редко. Через неделю после того, как Ичиго вернулся в школу, он обнаружил, что на стены — примерно на уровне пояса — наклеили ленты с выступающими узорами и стрелками. И с тех пор ему казалось, что даже пол с потолком кричат — у нас учится инвалид. Рыжий, мрачный, слепой.

— Куросаки-кун!

— Куросаки!

Топот ног и испуганные возгласы не успевавших увернуться одноклассников ударили по ушам одновременно. Ичиго неторопливо вошел в класс, нашаривая в сумке диктофон. Но пальцы все время натыкались на какую-то ерунду — на блокнот, ручки и карандаши, ластик в форме зайчика.

— Ичиго!

Он почти ожидал, что подлетевшая к нему с воплем Тацки огреет его кулаком по голове. Но не дождался — в очередной раз. Тацки больше не трогала его, только втянула воздух сквозь зубы и процедила:

— Что ты нам устроил вообще?

— Куросаки, — Ичиго представлял, как Исида нервным жестом поправляет очки, — не делай так больше, пожалуйста. Это не шутки. Ты не успеешь среагировать, если…

— Не надо, Исида-кун, — тихо проговорила Орихиме.

Тот заткнулся. Удивительное дело, закрыть рот Исиде было невозможно. Когда он начинал самозабвенно вещать, хотелось зажать уши и бежать куда подальше. И только Орихиме он почему-то слушался с первого раза. Ичиго подумал, что, может быть, он чего-то не знает о своих друзьях. А еще он подумал, что соскучился. Слишком давно и долго не видел их лиц. Три месяца — большой срок.

Он коснулся чьей-то руки, пробежался пальцами по ладони — Тацки; и легонько пожал ее.

— У меня все нормально, — проговорил он. — Вы зря беспокоитесь.

Та сердито выдернула руку, бормоча под нос что-то о кретинах, которые себя не берегут и вечно лезут, куда не просят, и принялась преувеличенно энергично копаться в своей сумке, доставая учебники и грохая ими об стол.

Ичиго нашел, наконец, диктофон, и ощупал поверхность.

— Я помогу, — проговорил Чад.

Он осторожно забрал диктофон у Ичиго и начал жать на кнопки. Потом вложил его в ладонь Ичиго и прижал пальцы к одной из клавиш.

— Это пуск.

Ичиго кивнул, осторожно положив руки перед собой. Если бы не диктофон и не чернильная темнота, окутывавшая его со всех сторон, можно было бы представить, что все как обычно. И ничего особенного не происходит. Класс привычно гудел, раздавался шорох сумок, хихиканье девчонок. Доносился отрывистый разговор из дальнего угла — что-то про него и появление.

Даже приход Очи-сенсей гармонично вплелся в привычный шум, пока она включала монитор и проверяла указку. Дежурные не вымыли доску, и сейчас тихо ругались, кто должен был этим заняться.

— Так, все повторяем тему предыдущего занятия — сегодня тест, — Очи-сенсей для большей убедительности постучала по столу маркером.

Удивительно, сколько скрывается в привычном шуме. Ичиго никогда бы не подумал, но сейчас он точно по звуку определял, чем именно стучит Очи-сенсей и обо что. По звуку шагов отличал одноклассников, хотя в половине случаев не помнил их имен. Поступь Чада, Исиды, Тацки и Орихиме была такой узнаваемой, что иногда Ичиго недоумевал, как мог не замечать этого раньше. А Кейго с Мизуиро на слух воспринимались как голубая звезда и черный карлик — суетливое мельтешение вокруг тренькающего телефоном облака спокойствия.

Скрипели стулья, за приоткрытым окном шелестела листва.

— Сегодня тест, — повторила Очи-сенсей, повысив голос. — А Куросаки сдает тему индивидуально.

Вдруг в классе повила такая оглушающая, пронзительная тишина, что у Ичиго заныло под ребрами. Как будто класс в едином порыве задержал дыхание, неподвижно застыл изваяниями.

Шорох открываемой двери царапал слух, шаги грохотали в висках своей разностью. Одни — шаркающие, не очень уверенные — это директор. Вторые Ичиго, как ни силился, не мог узнать. Правда, забрезжило воспоминание, но в этот момент шаги замерли, и снова воцарилась глухая тишина.

И только когда класс в едином порыве выдохнул, Ичиго понял, что задерживал дыхание вместе с остальными. Он чувствовал угрозу — она ползла вдоль позвоночника, питаясь паникой окружающих.

— Господин директор, что он здесь делает?! — голос Тацки сорвался.

И сразу же загудело, заволновалось море шепотков — гневных, испуганных и возмущенных. Слова сливались в монотонный гул, Ичиго никак не мог врубиться в их смысл.

— Тихо!

Оказывается, их директор мог говорить вот так — громко, уверенно и властно. Ичиго вспомнил его трехмесячной давности — сгорбленный благообразный старик с длинной бородой. И вдруг представил его молодого.

— Этот юноша будет учиться в вашем классе, — веско произнес директор, и класс снова замер. — Следствие его оправдало. А еще он чистосердечно раскаялся. Поэтому я верю, что вы с пониманием отнесетесь к моему решению.

Ичиго до боли стиснул пальцы.

— Джаггерджак-сан, поприветствуйте своих новых товарищей.

— Ну, типа, — низкий голос с хрипотцой разрезал вязкую тишину. — Привет, что ли?

Ичиго смотрел в темноту перед собой.

Глава 2

Наверное, сам Ичиго еще бы долго ничего не замечал — если бы не Орихиме. Она все носилась с какими-то своими подружками, выглядела решительной и взволнованной, даже бегала к директору. Пока Ичиго, Исида и Чад не отловили ее и не прижали к стенке. Конечно, все это увидела Тацки, и мало не показалось никому.

Тогда-то Орихиме, комкая подол юбки, со слезами на глазах рассказала, что с ее подружками что-то происходит. Этих подружек Ичиго не мог запомнить второй год, они еще и на одно лицо казались, но Тацки занервничала, так напустилось на Орихиме, что им с Исидой пришлось ее оттаскивать.

Наслушались они тогда о себе интересного — а еще Тацки потребовала с Орихиме страшную клятву ни во что не вмешиваться. Тогда-то Ичиго, наконец, проняло — и стало по-настоящему любопытно, что происходит.

Сейчас, вспоминая прошедшие месяцы, Ичиго прикидывал — если бы он знал, как все обернется, то сделал бы то, что сделал? Или поостерегся, не стал бы вмешиваться? Правда, прикидывал лишь пару секунд, понятно было, что и пошел бы, и сделал. Да и некогда было думать. События неслись с огромной скоростью.

Тот разговор с Орихиме оставил тягостное чувство. Ичиго начал обращать внимание на то, на что раньше никогда бы не обратил. На типов, крутившихся возле школы, на постоянные драки, кого-то увезли на скорой, к директору приходила полиция — мелкая девчонка и капитан с таким выражением лица, что было непонятно, что он забыл в полиции.

Ичиго дрался — привычно, зло. Провоцировал чужаков, бил морды — один или в компании с Чадом и Исидой. На какое-то время чужаки пропадали, но потом появлялись вновь — уже другие, но все-таки те же самые. Правда, Ичиго на глаза они старались не попадаться, да и вообще активность снизили.

А потом клинику Куросаки ограбили. Взяли то, что покупалось, хранилось и использовалось при соблюдении мер строжайшего контроля — морфиносодержащие препараты. Тихо, незаметно, уверенно. Брали, точно зная, где и что хранится, под какими паролями и за какими замками. Как будто это сделал кто-то свой. В жизни Ичиго опять появилась полиция — те самые капитан, уже с лейтенантом, и девушка-офицер: большеглазая и хмурая.

Ичиго при разговоре не было — только увидел, как хмурый, мрачный как туча отец скрывается с гостями в своем кабинете.

Офицер оттуда быстро вышла, тогда они с Ичиго и познакомились. Кучики Рукия долго говорила, что все происходящее — очень опасно, и Ичиго не должен даже пытаться разобраться с проблемами в школе сам.

Ичиго пожимал плечами, соглашался — он же не идиот, лезть не в свое дело. На это есть полиция, вот пусть она и занимается. А на следующий день Кейго, избитый до полусмерти, оказался в больнице. Его подбросили прямо на порог клиники Куросаки.

Ичиго стоял в палате, смотрел на неподвижное, словно восковое, лицо друга, и думал, что ему впервые в жизни хочется кого-нибудь убить. В том, что это предупреждение лично для него, он даже не сомневался. И точно так же не сомневался, что просто так этого не оставит.

Подслушанный разговор отца с капитаном — Кучики Бьякуей — Ичиго даже не удивил. Он знал, что до того, как отец познакомился с мамой, он работал в полиции. Медицинская экспертиза в отделе наркоконтроля. После вышел в отставку и открыл эту самую клинику. Но его все еще привлекали к расследованиям — как эксперта и специалиста по району. И точно так же стало очевидно, что ограбление было предупреждением и ему тоже: мы все видим, все знаем, можем проникнуть в дом в любой момент.

Тогда же отец собрал и отправил девочек в неизвестном направлении. Ичиго хорошо запомнил момент, когда отец пришел поговорить с ним об отъезде.

— Не сдвинусь в места, — предупредил Ичиго, глядя ему в глаза.

Отец стоял долго, смотрел на него — а Ичиго смотрел в ответ. Отец, не отвечая ни слова, развернулся и пошел прочь. Ичиго слушал его преувеличенно-жизнерадостный голос, которым он вещал Карин и Юзу, что Ичиго передумал и никуда не поедет.

И тогда же, сразу после отъезда девочек, он услышал имя — Айзен. Под него копали, его обыскивали и даже один раз арестовали за парковку в неположенном месте. Правда, через час пришлось отпустить — с извинениями. Айзен, бывший капитан полиции, был известен тем, что получил огромное наследство. Сразу же вышел в отставку и занялся тем же, чем занимался раньше — воспитанием трудных подростков. В его созданном два года назад реабилитационном центре «Уэко Мундо» ежегодно проходили реабилитацию сотни детей и подростков. Наркоманы, суицидники, аутичные хикки, не реагирующие на внешний мир — все они проходили восстановление по методикам Айзена. Кто-то возвращался к обычной жизни, кто-то оставался в «Уэко Мундо», превращаясь в часть закрытого ото всех мира.

Айзена начали подозревать, когда в реке нашли труп, в котором родственники опознали сына, отправленного лечиться в «Уэко Мундо». Передозировка. Айзен был убит горем, рассказывал, что отлично помнит этого парня, и корил себя за ошибку — не разгадал, что готовность идти навстречу лечению оказалась мнимой. Мальчишка сбежал через трое суток, предварительно проглотив пару доз, купленных у наркоманов из районов поближе.

Но тщательный анализ показал, что парень отравился препаратом, который совсем недавно поступил на рынок. Продвигался дилерами осторожно, в Каракуре не продавался, а если и продавался, то вероятность, что человек, не знакомый с районом, смог купить что-то настолько редкое, была невелика.

А отец, оказывается, все это время «копал» под Айзена — еще с прошлых времен.

Это все Ичиго узнал от Кучики Рукии. Та уговаривала его уехать с сестрами, грозила даже связать, чтобы не маялся дурью, но потом отступила, отвесив на прощание хорошего подзатыльника и бормоча что-то вроде: «Все вы одинаковые, сдохнете, но не поумнеете».

В школе ничего особенного не происходило, словно город затаился перед бурей. Кейго поправлялся, его перевели из крошечной реанимации клиники Куросаки в Центральный госпиталь; чужаки из школы исчезли, а Орихиме, последний месяц трясшаяся как осиновый лист, успокоилась и снова заулыбалась.

Они пришли вшестером, как узнал после Ичиго — по одному на него и каждого из его друзей. Но тогда, после занятий, ему заступил дорогу только один. Каракура жила своей вечерней жизнью, где-то лаяла одинокая собака, ровная цепочка фонарей убегала вдаль, освещая дорожку.

Вряд ли нападавший был старше самого Ичиго. Правда, выше и крупнее — точно. И наглее. А еще расцветка у него была покруче, чем у Ичиго — уж он-то знал толк в адских шевелюрах. Зато, в отличие от Ичиго, волосы у противника точно были крашеные. Еще у него был татуаж под глазами, напоминавший росчерки теней, который почему-то совсем не делал его похожим на девчонку, а как будто совсем наоборот.

Яркая ухмылка расколола лицо азартом и предвкушением.

— Значит, ты тот самый говнюк, от которого наши придурки срут дальше, чем видят, — нападающий, принимая стойку, не спрашивал, скорее, констатировал факт. — Вот и проверим, чего ты стоишь.

Ичиго не любил болтунов. Он ушел от удара, целясь кулаком по ребрам — и промахнулся. Противник умудрился выгнуться кошкой и, словно танцуя, развернуться вокруг корпуса на одной ноге. Ичиго автоматически выставил блок, и от удара кости заныли. Охватил азарт. Ичиго всегда считал, что не любит драться. Мордобой был скорее необходимостью, простым способом объяснить, кто есть кто, ну и рассказать, почему от Ичиго нужно держаться подальше.

Но сейчас из глубины души, словно взбаламученный ил, поднимался интерес. Этот придурок хотел драки? Он ее получит. Ичиго отбросил сумку, сдернул школьную куртку, оставаясь в одной футболке, и замер, оценивая противника. Тот тоже смотрел — цепко, внимательно. Но, в отличие от Ичиго, ни секунды не оставался неподвижным — пританцовывал, выставив руки перед собой и наклонив корпус.

Ичиго ни разу не сталкивался с боксерами. Но так было даже интереснее. Он пошел в атаку. И сразу пропустил удар, от которого из легких одним хлопком выбило весь воздух, а в глазах почернело. Следующий удар пришелся по голове, от третьего Ичиго удалось уйти ценой сорванного дыхания.

Пауза, наступившая после, казалось, длилась целую вечность — на самом деле, не больше доли секунды. Ичиго увидел кулак, летящий ему в лицо, перехватил руку и бросил противника через себя, следом впечатывая его коленом в землю. Добавил по морде. Снова пропустил.

Он уже забыл, зачем во все это ввязался — интерес, поднявший голову в самом начале, сейчас превратился в жизненную необходимость — достать, врезать, уничтожить, разорвать. Противник торжествующе хохотал ему в лицо разбитыми губами и кричал:

— А, так ты умеешь драться, засранец! Давай, покажи мне, это же круто!

И Ичиго чувствовал, как его охватывает точно такое же безумие.

Он очнулся, когда его потащили прочь чьи-то руки. Противника держал за шкирку высокий мужик — Ичиго его не видел в Каракуре ни разу. Мужик бесстрастно выговаривал:

— Гриммджо, тебе было сказано — не лезть не в свое дело.

Тот отплевывался сгустками крови, нагло скалился и, похоже, класть хотел на упреки. Они ушли быстро, лишь тот, кого назвали Гриммджо, то и дело оборачивался, словно говоря: еще увидимся, придурок.

Ичиго показал ему средний палец, и Гриммджо захохотал, скрываясь за поворотом.

От Гриммджо его оттащил Хирако, какой-то давний знакомый отца, Ичиго пару раз встречал их вместе. Хирако тогда ничего не сказал, только сплюнул, с ненавистью глядя вслед ушедшим. Помог одеться и молча проводил до дома. Ичиго был ему благодарен. Не за помощь — сам бы справился! — и уже тем более не за проводы. А за молчание. Ему было кому читать нотации. А еще его раздражала незаконченная драка. Обычно Ичиго не жалел о том, что все закончилось, но сейчас грызло чувство незавершенности, дергало назад — обернуться, не появился ли соперник.

Из-за этого он всю ночь проворочался, думая о том, что некоторым людям свойственно будить самые темные стороны души. Ичиго с наслаждением вспоминал чувство, с которым его кулак встречался с лицом Гриммджо. Даже смешно. Было бы неплохо повторить.

На следующий день мысль вернулась, а еще через день они с Гриммджо встретились снова. Тот был с загипсованной рукой, но даже с ней лез в драку. И снова реванша не получилось. Опять смешно.

А через неделю стало не до смеха. Тацки и Орихиме пропустили первый урок, а когда появилась Тацки, то выяснилось, что Орихиме пропала. Ушла, не говоря никому ни слова, убралась, вынесла мусор и выбросила из холодильника все продукты. На столе осталась записка: «Прощайте, беззаботные дни».

Рукия, встретившаяся с Ичиго и Тацки тем же вечером, хмуро выслушала, где и когда они в последний раз видели Орихиме, а потом неохотно сказала:

— Ее видели с одним из выпускников «Уэко Мундо», их штатный компьютерный гений. Пару раз ловили за взломом баз, но потом он или прекратил, или перестал попадаться.

Рукия считала, что перестал попадаться. А еще она сказала, что Орихиме подозревают в наводке на клинику Куросаки. Она хорошо знала и дом, и саму клинику, могла рассказать, где и что хранится. А еще в полиции считали, что она ушла добровольно.

Тацки чуть не бросилась с кулаками на офицера полиции, а Ичиго, удерживая ее одной рукой, покрутил пальцем у виска. И, кажется, тогда до него дошло, что дело плохо. Зачем Айзену могла понадобиться Орихиме, он не представлял. Зато представлял, что с ней может случиться. Но добило Ичиго то, что полиция ничего делать не будет — у них нет материалов на Айзена, а Орихиме — свободный человек и может даже прогуливать школу. Нехорошо, конечно, но это ее право.

Ичиго сам не знал, о чем думал, пока собирался. Наверное, о том, что надо просто сходить и спросить у Орихиме — какого хрена. Надел тяжелые ботинки, вытащил из дальнего ящика стола пару кастетов, которыми не пользовался уже лет сто как — необходимости не было. Убедился, что отца и сестер нет, спустился к двери. И у входа обнаружил Чада и Исиду, одетых в неприметные плащи. Друзья смотрели так вызывающе, что Ичиго сдался.

Забег на территорию «Уэко Мундо» запомнился темнотой, расколотой светом бледного полумесяца, появлением Рукии и Ренджи — того самого лейтенанта, который приходил вместе с капитаном Кучики, и бесконечными драками. Ичиго на миг подумал, неужели ему это нравится? Да ни черта. Он бил, шагал вперед, снова бил, пока Рукия сверялась на маленьком коммуникаторе с картой.

Наверное, им тогда просто повезло. Или Айзен был действительно сумасшедшим. Он снял оружие с предохранителя, навел на бледную, решительную Орихиме и любезно предложил обменяться заложниками. Господам офицерам — девушку, а ему, Айзену, — Ичиго. Это ему сильно поможет в неких переговорах с его отцом и старым другом Урахарой.

Наверное, единственное, о чем подумал тогда Ичиго — что он не имеет права ставить отца перед выбором. Ни перед каким. Он представлял, что тот не идет на сделку, оставляя Ичиго у Айзена, и холодел от страха — за него, за девочек. За себя Ичиго почему-то не боялся. Наверное поэтому, когда Айзен счастливо улыбнулся, а его палец начал двигаться, нажимая на спусковой крючок, Ичиго бросился вперед.

Секунды текли слишком медленно. И так же медленно раздался выстрел. Перед глазами вспухло оранжевое облако, но пальцы уже вцепились Айзену в горло. Кричала Орихиме, в комнату ворвались какие-то люди, даже, кажется, завязалась драка, остановившаяся с грозным окриком «Полиция», затылок разорвало болью от сокрушительного удара… Но Ичиго ничего этого не видел. Он знал, что нужно добраться до Айзена, иначе всем будет плохо.

Очнулся он неделю спустя, в Центральном госпитале Каракуры, в отделении черепно-мозговых травм. И когда с его лица сняли повязку, обнаружил, что смотрит в темноту перед собой.

Глава 3

Шепот, катившийся по классу, становился все громче, уже было слышно четкое «как ему хватило наглости» и «это нельзя так оставлять».

— Тихо! — окрик Очи-сенсей оборвал все звуки, и Ичиго дернулся, выпуская из пальцев диктофон. — Джаггерджак-сан, вы садитесь на свободное место. Для вас отдельная программа тестирования. Остальные — берут у меня чистые листы и приступают к работе. К Куросаки я сейчас подойду.

Ичиго слышал шаги — незнакомые и уверенные. Скрип стула разорвал тишину, класс взорвался суетливым, многоголосым шумом, словно старался скрыть неловкость — кто-то у кого-то просил запасной карандаш или ластик. Кому-то срочно понадобился носовой платок, кто-то начал выяснять, а какой же тест сегодня — за вторник или прошлый четверг, шелестели плотные листы бумаги, и скрипел мел о доску…

А Ичиго плыл в этом хаосе и думал, что реванша у них не будет — может быть, никогда. И это было уже совсем не смешно. Слюна горчила. Он сжал кулаки.

Постепенно класс успокоился, и Ичиго поймал себя на мысли, что внимательно прислушивается, вычленяя из привычного шума незнакомые звуки. Гриммджо Джаггерджак сидел тихо, ничем не выделялся. А Ичиго сломал карандаш.

Точно так же Гриммджо не выделялся на других занятиях. Получал свою пачку листов с тестами, садился за свободный стол и затихал. Иногда огрызался — грубо и зло, иногда просто хмыкал, и тогда Ичиго напрягался, горечь на языке становилась пронзительнее.

А еще он начал чувствовать взгляд в спину — изучающий и пристальный. Ичиго послушно жал кнопки диктофона, записывая очередной урок, и считал удары собственного пульса, который то увязал в крови, то частил со скоростью пулемета. Пока, наконец, внятно и отчетливо не понял одно.

Он слепой. И все, что его ждет — терпеливое понимание друзей, медленно портящийся характер, беспросветная темнота, а, главное, никакого азарта драки. Даже странно, что понадобилось встретить Гриммджо, чтобы понять эту нехитрую истину.

Последнее занятие давно закончилось, а Ичиго все так же сидел за партой. Орихиме робко попыталась его уговорить идти домой, но, наверное, с его лицом было что-то не так. Потому что, когда Ичиго повернулся, Орихиме как-то придушенно то ли вздохнула, то ли всхлипнула, а потом бросилась прочь.

Он пошел домой, когда школа почти затихла. Ходить по безлюдным коридорам было намного приятнее. Может, стоит задерживаться всегда. Уже у выхода Ичиго оступился, его качнуло в сторону, и он прижался к прохладной стене. Она угрожающе бубнила, вибрировала смутно знакомыми голосами, и Ичиго, перебирая руками, пошел вдоль здания. Когда он добрался до угла, то вспомнил, что дальше — футбольное поле, перед ним, как раз под окнами, несколько беседок. Вообще-то они выполняли декоративную функцию, но стали излюбленным местом посиделок всех старшеклассников. И сейчас Ичиго отчетливо чувствовал исходящую от находившихся в одной из беседок угрозу.

А удары по лицу и по корпусу он точно не спутал бы ни с чем. То смачные, то глухие, они раздавались размеренно и ритмично. Ичиго пошел вперед, все еще касаясь стены. Он помнил, что в нее упирается самая первая беседка — главное, не налететь с размаху. А ноги уже сами несли, словно он летел с горки, не разбирая дороги, и темнота вращалась вокруг него, вспыхивая алыми пятнами злости.

Голос Исиды, Чада, Орихиме и Мизуиро Ичиго вычленил сразу. Как и хриплое дыхание — такое знакомое, что на миг закружилась голова, и Ичиго показалось — сейчас он проморгается, откроет глаза и увидит скалящегося Гриммджо, сплевывающего кровь в пыль.

— Какого хрена вы творите?

— Куросаки, не вмешивайся.

Ичиго сделал еще несколько шагов вперед, тяжело дыша. Грудь жгла бессильная ярость — от глупого унижения, от собственного бессилия, от нерешительности, что он не знает, в какую сторону сделать шаг, чтобы не растянуться, споткнувшись о чужую сумку или забытый мяч — и такое бывало.

— Защитник пожаловал, — голос у Гриммджо, сиплый и надорванный, был все таким же наглым. — Без тебя разберусь.

— Куросаки-кун, — Ичиго представлял, как Орихиме сжимает кулаки.

Остальные молчали, и напряжение, пронзительное, как струна, пролегло между ними. Над головами громко каркнула ворона.

Ичиго опустил голову.

— Отойдите от него.

Он сделал шаг вперед. Сейчас ему было плевать, как он выглядит, нащупывая одной ногой дорогу. Темнота сгустилась и легла на плечи неподъемным грузом. Ичиго шел на звук отрывистого дыхания, вытянув перед собой руку.

— Ичиго, — на плечо осторожно легла теплая ладонь Чада.

— Ичиго, после того, что эти скоты сделали со школой, с тобой, им мало голову открутить! — Тацки, как всегда, шла напролом.

Ичиго остановился.

— Просто не превращайтесь... — глухо сказал он, — в них. Понятно вам? Если вам хреново и хочется отомстить — не впутывайте в это меня. Имейте смелость признать, что это нужно вам, а не мне. Мне — не нужно.

Ичиго развернулся и пошел прочь.

— Эй ты, придурок! — Ичиго слышал, как Гриммджо рванулся из удерживающих его рук, — а мне не нужна твоя забота! Благодетель, блядь. Тебе не все благородство отбили тогда?

Накатила чудовищная усталость.

— Да пошел ты.

Ичиго зашарил в сумке, отыскивая черные очки. Он не любил их, но сейчас, судя по лучам, согревающим лицо, солнце било прямо в глаза.

Домой он шел один, слушая раздающуюся в отдалении поступь Исиды и Орихиме. У поворота остановился, молчаливо прощаясь с друзьями и прислушиваясь к их удаляющимся шагам, запрокинул голову и снял очки, ловя теплый ветерок и прислушиваясь к затаившейся улице.

— Так и будешь там стоять?

Надо отдать должное Гриммджо — двигался он, когда хотел, бесшумно словно кошка. Даже не запыхался, надо же. А ведь, чтобы опередить Ичиго и не столкнуться с провожающими, ему пришлось сделать крюк вокруг квартала.

— Чего тебе нужно?

Ичиго пошел на голос — не переговариваться же, в самом деле, через половину улицы. Оказалось, что Гриммджо сидит верхом на заборе.

— Что тебе нужно? — повторил Ичиго.

Хотелось развернуться и пойти домой, горечь плескалась в венах и пропитывала мышцы. Ичиго больше не казалось, что ее можно сплюнуть. Он растворялся в ней, как в черном болоте. А Гриммджо был слишком горячим — Ичиго чувствовал исходящий от него жар, — и слишком расслабленным. А еще Ичиго помнил его ярким. Воспоминания ложились на веки и жгли глаза.

— Да так, посмотреть на тебя хотел. Поближе. Нельзя, что ли?

Судя по голосу, Гриммджо усмехался.

— За сегодняшний день не насмотрелся? — негромко спросил Ичиго.

Вместо ответа Гриммджо мягко спрыгнул на землю. Ичиго накрыл незнакомый запах, а через миг земля чуть не ушла из-под ног — удар в плечо отозвался вспышкой боли, и Ичиго едва устоял на ногах.

— Отстань от меня. — Он поправил сумку на плече и попытался угадать, где сейчас стоит Гриммджо.

Обошел его, а через миг новый удар впечатал его в забор.

— Может, я реванша хочу, а? Мы же не закончили.

Гриммджо двигался вокруг него быстро и плавно, так — Ичиго вспомнил — как он двигался, обычно готовя атаку. Уйти от удара Ичиго не смог, беспомощно вскинул глаза, пытаясь поймать встречное движение, но лишь напоролся на темноту — и на очередной удар, на этот раз в солнечное сплетение.

Отдышавшись, Ичиго упрямо пошел вперед. До дома осталось несколько метров, и когда он захлопнет за собой дверь, то выбросит Гриммджо из головы.

— Я не хочу никакого реванша, — ответил Ичиго, продолжая шагать вперед. Удары теперь сыпались сзади — на спину, в шею, по рукам.

— Врешь! Я знаю, тебе хочется, ты такой же, мать твою, как я! Ты хочешь драться! Просто ты тряпка, слабак и трус!

Ичиго резко остановился, развернулся и едва не столкнулся с Гриммджо лбом. Они стояли, почти прижавшись друг к другу. Ичиго чувствовал, как вздымается грудь Гриммджо, как он сглатывает и дышит. От него слабо тянуло мятой.

— Пошел. На хуй, — четко и внятно сказал Ичиго и потянулся к забору. Коснулся панели и пошел, отсчитывая шаги. Гриммджо позади не двигался.

— Да тебе просто похуй, — сказал вдруг он. — Сидишь в своем болоте, жалеешь себя, твои сопливые друзья бегают вокруг, вот же жизнь.

Ичиго шел, сжав зубы. От разочарования в голосе Гриммджо в глазах жгло и хотелось выть. Интересно, он сам так пробовал — жить в темноте? Когда до тошноты хочется увидеть солнце. Посмотреть, а не пощупать, новую стрижку Юзу и поболеть за Карин на футбольном матче.

Дома была одна Карин — и сразу ахнула.

Ичиго постоял, держа сумку на весу — а потом сказал неуверенно.

— Слушай, не говори никому, ладно?

— Подрался, небось? — шмыгнула носом Карин.

— Угу. — Ичиго разулся.

— Хорошо, — ответила она, шаги заметались по комнате. — Иди мой руки, я тебе разогрею, остыло все.

А Ичиго пытался понять: «Хорошо» — это «хорошо, никому не скажу» или «хорошо, что подрался»?

В своей комнате он хлопнул по выключателю, потом опомнился и выключил свет. Отец идиотски шутил, что они теперь ого-го как сэкономят на электричестве, а Ичиго пытался понять, почему именно сегодня вернулась привычка включать свет на пороге комнаты? Он избавился от нее через месяц после выхода из больницы. Зачем слепому свет?

Переоделся, выцарапал из недр сумки диктофон и завалился на кровать. Занятия «на слух» оказались скучноватой штукой, зато учиться было проще — по крайней мере, это была только теория, решать задачи вслепую его не заставляли.

Он надел наушники, нащупал нужную кнопку и включил диктофон.

— Ну, типа. Привет, что ли, — раздался голос Гриммджо.

Шум класса поднялся волной, окрик Очи-сенсей в записи звучал совсем не так, как слышался в жизни. Запись оборвалась на секунду. А дальше потекла лекция для Ичиго, которую Очи-сенсей начитывала специально для него.

Ичиго поставил запись на самое начало.

— Ну, типа. Привет, что ли.

Некстати вспомнилось, что не поздоровался. Хотя какого хрена? Он никогда не здоровался. Но сейчас почему-то захотелось ответить.

— Ну, типа. Привет, что ли.

— Привет, — сказал Ичиго, и его голос прозвучал в тишине наушников чужеродно и глухо.

— Ну, типа. Привет, что ли.

Ичиго гонял запись до тех пор, пока не начал различать малейшие оттенки в голосе Гриммджо. Вызов. Легкая неуверенность. Провал на слове «привет» и снова вызов — на «что ли».

Ложась спать, он думал, что если слушать внимательно, то чисто теоретически сегодня можно было достать Гриммджо. Просто почему-то Ичиго не захотел. Проваливаясь в дрему, он еще помнил, что для этого должна быть какая-то причина — для того, чтобы не дать сдачи. Только вот какая? Ах да. Он же ослеп.

Во сне его окружали черные провалы окон, в которых не отражалось солнце, а под ногами плескалась, поднимаясь все выше, грязная вода.

Глава 4

— Куросаки-кун! — раздался голос Орихиме, когда Ичиго, держась за руку провожавшей его за порог Юзу, вышел на улицу. Он обернулся, и Орихиме осеклась. — А что у тебя с лицом?

— С дверью встретился, — буркнул Ичиго.

Он совсем забыл, что вчера Гриммджо врезал ему по морде. Поэтому с утра огреб и от отца, и от Юзу. Отец наверняка в историю с дверью не поверил. Но в душу не лез — и ладно. Сейчас там у Ичиго было на редкость погано.

— Ну что же ты так, — взволнованно сказала Орихиме, — надо быть осторожнее.

Она взяла его за руку и потянула за собой. По всем прикидкам они прошли половину пути, когда пальцы Орихиме, до того расслабленно держащие его ладонь, вдруг сжались так, что Ичиго притормозил и покрутил головой — какого хрена произошло.

— Джаггерджак-сан, — подчеркнуто нейтрально сказала Орихиме, — кого-то ждет на перекрестке.

Ичиго пожал плечами. На Гриммджо ему в данный момент было плевать. Вряд ли тот затеет драку на виду у кучи людей. Кольнувшее разочарование рассердило.

Позади послышался топот — Ичиго чувствовал, как их нагоняют Чад и Исида.

Исида отрывисто сказал, не скрывая беспокойства:

— Не встречай Ичиго одна, хорошо?

Орихиме энергично кивнула, и ее ладонь расслабилась.

— Уходит, — уронил Чад.

— Думаете, нас ждал?

Ичиго вглядывался в окружающую его черноту, силясь представить себе фигуру Гриммджо, стоящую на знакомом перекрестке.

Чад легонько тронул Ичиго за плечо и повел вперед. Исида и Орихиме шли позади, и Ичиго казалось, что его взяли в клещи.

Орихиме что-то говорила, прозвучало имя Гриммджо, и Ичиго прислушался.

— Да. Тацки узнавала. Ему, оказывается, дали срок, но маленький и условный, кажется, год.

— Мне казалось, — в голосе Исиды звучало едва скрываемое раздражение, — что подобным особам выделяют места в специальных учебных учреждениях.

— Еще Тацки сказала, что протестовать бесполезно, нужны доказательства антисоциального поведения. Тогда пришлют комиссию и все проверят.

— Господи, нам осталось доучиться полгода, — Исида ожесточенно пнул какой-то камешек. Тот запрыгал с мерным дробным звуком. — Эта комиссия тянуть дольше будет. Интересно, их вообще не смущало, что он был одним из тех, кто продавал наркотики?

— Не продавал он, — вздохнула Орихиме. — Это и Улькиорра-кун говорил. Айзен ему не доверял такие ответственные дела. И в полиции сказали, что был он грубой силой — дрался, если было нужно, запугивал там. Причастности к убийствам не смогли доказать.

— У меня просто нет слов,— Исида совершено явно злился. — Куросаки, ты как хочешь, а я буду за ним присматривать.

Ичиго только пожал плечами. Ему-то что за дело? Пусть хоть караулит под окнами. Картина Исиды в любимом белом костюме, засевшего в черных кустах у дома Гриммджо, показалось такой забавной, что Ичиго не сдержался и фыркнул. И весь оставшийся до школы путь развлекался тем, что придумывал, как Исида следит за Гриммджо.

Коридоры школы были наполовину пусты, большинство учеников приходило позже, к самой линейке, поэтому Ичиго, хлопнув Чада по плечу, пошел в класс самостоятельно. И еще долго чувствовал его беспокойный взгляд, врезающийся между лопаток.

На Гриммджо он натолкнулся, когда завернул за поворот и даже прошел несколько шагов. Толчок в плечо отбросил его на середину коридора, а над ухом Гриммджо нагло сказал:

— Кудо прешь, слепой, что ли?

И довольно захохотав, ушел. А Ичиго, абсолютно потеряв себя в пространстве, крутился на одном месте, пытаясь понять, где та стена, вдоль которой он добирался до класса. Осторожно вытягивал руки, шагал вперед, но опоры так и не находилось. Наконец, сделав несколько шагов вправо, Ичиго неожиданно и очень больно врезался боком в стену. Ощупал ленты с выступающими пометками и тяжело привалился к стене, переводя дух. Его потряхивало, подушечки пальцев кололо, как будто он ударился ладонями об асфальт.

Еще минута ушла на то, чтобы сориентироваться, в какую сторону все-таки идти. В итоге, пока Ичиго отыскал нужный кабинет, народ стал прибывать с линейки, отчего пары новых столкновений избежать не удалось.

Когда Ичиго вошел внутрь, он понял, что Гриммджо уже там — отчетливо услышал звук знакомого дыхания и напряженное молчание тех, кто успел прийти раньше. Осторожно идя по классу, он понял, в чем дело. Гриммджо занял его место.

— Куросаки, сейчас придет учитель и выкинет его, — невозмутимо проговорила Куниэда.

Забавно. Ичиго никак не мог запомнить лица своих одноклассников, однако с голосами все было иначе. Он чувствовал, как Гриммджо ухмыляется.

— Правильно, дождись учителя, дождись здоровяка, дождись очкарика, они вытрут тебе сопли, — фыркнул Гриммджо.

— Пошел нахер с моего места.

— Ага, уже бегу.

Ичиго моргнул. Злость просачивалась сквозь него медленно, но верно. От нее начали зудеть ладони и подрагивать пальцы.

Ичиго протянул руку и коснулся Гриммджо — шея. Провел пальцами по напряженным, как перед броском, мышцам, нащупал воротник форменного пиджака и дернул Гриммджо на себя, выволакивая из-за стола и отшвыривая в сторону.

Злость оседала перед глазами красными пузырьками.

— Я сказал. Пошел. Нахер.

Кто-то поднял и поставил стул, упавший, когда Ичиго выкидывал Гриммджо, кто-то убрал со стола его вещи.

— Спасибо, — сказал Ичиго в темноту и сел на свое место.

Доставая диктофон, он понял, что руки по-прежнему трясутся.

А на большой перемене друзья решили «поговорить».

— Слушай, Куросаки, — голос Исиды звучал предельно серьезно, — мы все понимаем, но дай нам разобраться с Гриммджо. Он же специально тебя достает. Такие, как он, понимают только грубую силу. А тебе нет нужды что-то доказывать.

Они сидели на нагретой солнцем полянке. Ичиго прижался затылком к шершавому стволу дерева. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы друзья оставили его в покое. Он нащупал аккуратный бутерброд, собранный Юзу.

— То есть это будет так. Вы всей толпой ловите Гриммджо. Чад его станет держать, Исида — бить. А Иноуе будет стоять рядом, хлопать в ладоши и повторять: «Не лезь к Куросаки, не лезь к Куросаки». Я правильно понял ситуацию?

Повисло тягостное молчание.

— Ну. Мы должны были попробовать, — едва слышно пробормотал Исида.

— Просто оставьте его в покое. И меня тоже, — вырвалось у него.

Заканчивали обед они в полном молчании.

— Куросаки-кун, — нерешительно сказала Орихиме, — скоро урок начнется.

— Идите, — он допил сок, выжимая из пакета последние капли, — я догоню.

Хуже всего, что друзья не обиделись. Ичиго иногда казалось, что начни он раздавать пинки и крыть их последними словами, они воспримут это как должное. Как будто искупление. Ичиго чувствовал их вину, она висела в воздухе всегда, когда бы они ни встречались. Он даже отчасти понимал, откуда все идет. Первые дни слепоты были самыми кошмарными. Сначала Ичиго не хотел верить. Потом его охватила всепоглощающая обида и злость — почему они видят, а он — нет? Сейчас он смирился. Это было его решение и его выбор, он был готов платить тогда, собираясь к Айзену. Готов, но надеялся на лучшее.

— Что, достали?

При звуках знакомого голоса волоски на руках встали дыбом. Ичиго устало прикрыл глаза, надеясь, что от этого Гриммджо исчезнет.

— Слушай, ты за мной следишь, что ли?

— Тебе же все сказали — я тебя достаю и буду доставать.

— Нахрена? — Ичиго было даже немного любопытно.

— Хочу посмотреть, как ты, размазывая сопли, бежишь к мамочке.

Ичиго нащупал рядом с собой коробку из-под обеда, сунул в сумку и поднялся.

— У меня нет мамочки, — он закинул сумку на плечо и обернулся туда, откуда раздавался голос Гриммджо, — так что у тебя в любом случае ничего не выйдет.

Он пошел вперед, ожидая, что скажет Гриммджо, но тот молчал. А через некоторое время позади раздались его шаги. Он шел, соблюдая дистанцию, и Ичиго поймал себя на мысли, что прислушивается — так и будет тащиться следом?

Телефон в сумке завибрировал, и Ичиго остановился.

— Да.

— Куросаки-кун, — голос Орихиме казался взволнованным, — тебя встретить?

Ичиго прислушался к приближающимся шагам, помолчал.

— Нет, не нужно. Спасибо, Орихиме.

— Ты такой вежливый, Куросаки-кун, — засмеялась Орихиме в трубку, — даже пугает.

Ичиго резко захлопнул крышку, телефон выскользнул из пальцев и упал.

— Да твою мать!

Ичиго присел, обшаривая землю рядом с собой.

Шаги Гриммджо остановились рядом.

— Проблемы? — в голосе отчетливо звучало веселье.

— Иди на хрен.

Ичиго продолжал ощупывать землю — судя по звуку, телефон отскочил. Но он же не мяч, не должен был улететь далеко.

Гриммджо снова шевельнулся, а через миг прямо под пальцы въехал гладкий корпус телефона. Ичиго сжал его в кулаке и поднялся, но Гриммджо уже шел прочь. Шорох шагов отчетливо указывал путь, и Ичиго двинулся следом.

Они даже в класс вошли вместе — ну, почти. Ичиго не очень хорошо представлял, где устраивался Гриммджо на занятиях, потому что тот вел себя тихо, но до самого вечера ловил на себе чужие взгляды. Гриммджо больше никак не проявлял себя, и, может быть, поэтому Ичиго после занятий понесло в школьное додзе.

Чад, проводив его до дверей, невозмутимо сказал «Звони», и Ичиго долго слушал, как затихает его шаг.

В додзе пахло вымытыми досками и кожей. Казалось, в стены навечно впитался запах пота. Ичиго снял обувь и коротко поклонился.

Стены льнули к пальцам, когда он ощупывал их, узнавая заново. Скамьи передвинули, и Ичиго, в последний момент заподозрив неладное, отдернул ногу — и дальше пришлось идти, нашаривая ногой каждый шаг. Но когда он добрался до аккуратно сложенных синаев, дело пошло быстрее: Ичиго выбрал один и нащупывал пол перед собой.

А потом синай в кого-то уперся.

— Осмотрелся? — в голосе Гриммджо звучало опасное веселье.

— Твою мать, — от души высказался Ичиго.

— Ага, — согласился Гриммджо. — Ну так что?

— Я ухожу.

— Стоять.

Ичиго почти успел уйти от броска — Гриммджо слишком шумно стартовал. Но все же не ушел. От удара вылетел на середину додзе, перетек в привычную стойку, чутко прислушиваясь к тому, как танцует на одном месте Гриммджо.

— Лови!

Ичиго едва успел подхватить прилетевший прямо в грудь синай.

— Слушай, придурок, ты совсем охренел…

— Голова!

Тело отреагировало раньше, чем мозг осознал, и Ичиго выставил блок от удара сверху. Синаи столкнулись с оглушительным треском.

— Голова!

Блок.

— Нога!

Блок.

— Рука!

Плечо обожгло хлесткой болью, и Ичиго отскочил, ошарашено тряся головой. Гриммджо окончательно спятил — да какой из него, Ичиго, сейчас боец? Или ему нравится издеваться?

— Голова!

— Рука!

— Голова!

— Рука!

Все тело саднило от пропущенных ударов, едкий пот заливал глаза, мышцы звенели от усталости, но впервые за много месяцев Ичиго чувствовал подъем — тот самый, давно забытый, который дает лишь хороший бой или отличная тренировка. Когда хочется взлететь, перепрыгнуть через забор или просто пробежаться.

— Ну ладно, — вдруг сказал Гриммджо, — я пошел.

Он швырнул в угол синай, и тот сухо стукнулся об пол. Потом хлопнула дверь, и Ичиго остался наедине с ощущением пустого помещения. Взмыленный, избитый, с дрожащими коленями и звоном в ушах, он стискивал синай и чувствовал себя идиотом.

Вот что это было, Гриммджо?

Глава 5

Гриммджо терпеть не мог рассказывать о своих планах. Однажды Очи-сенсей наивно поинтересовалась, в какие кружки тот планирует записаться, и получила в ответ список. Из которого Ичиго знал разве что курсы кройки и шитья, на которые был записан Исида.

И при этом как-то так получалось, что они с Ичиго о планах друг друга были в курсе. Ичиго знал, в какой из дней Гриммджо ходит в полицию — отмечаться о хорошем поведении, а Гриммджо не трогал его в дни, когда Ичиго пропадал в больнице. При этом они, не договариваясь, умудрялись регулярно встречаться в додзе.

С каждым шагом, с каждым ударом по плечам и ногам, Ичиго чувствовал, что темнота ему мешает все меньше. Или он все больше привыкает к Гриммджо. Теперь Ичиго слышал каждый производимый им звук так отчетливо, словно настроился на одну единственную в мире волну.

Он мог по звуку шага с точностью до нескольких сантиметров определить, где будет находиться Гриммджо через секунду. По запаху пота понимал, насколько тот устал, а по тембру голоса чувствовал его настроение.

Ичиго казалось, что звуки раскрашиваются в его сознании в яркие цвета; он думал, не так ли сходят с ума? Голос Гриммджо был синим, его дыхание — зеленым, шорох формы, когда он ходил — голубым, а звуки, с которыми врезался синай Ичиго в тело Гриммджо, окрашивались в красный.

Чем меньше пропускал ударов Ичиго, тем больше атаковал Гриммджо. Оглядываться назад было некогда. Ичиго казалось, что если он это сделает хотя бы раз, то остановится навсегда. А ему слишком нравилась гонка за тенью — несмотря на боль, синяки и бешеную злость, которая охватывала каждый раз, когда Гриммджо удавалось пробить его защиту.

Однажды Ичиго сделал ошибку, прогулявшись по дому в шортах. Он настолько свыкся со своими синяками, что совсем о них забыл. Пока Карин успокаивала Юзу, отец хмыкнул и молча потащил Ичиго в смотровую, едва не пересчитав им ступени.

Сделал рентген, долго ощупывал места ушибов, и в итоге поинтересовался:

— Почему мазь не попросил?

Ичиго неловко пожал плечами. За последние месяцы его личная темнота словно отгородила его от близких. Его возили на процедуры, провожали в школу, присылали последние модели навигаторов с самыми точными настройками, даже пытались кормить. И Ичиго замыкался в молчаливом «я сам», как в плотном коконе. Ему казалось, что так и должно быть.

Он медленно поднимался по лестнице, грея в руке тюбик с мазью, и думал, что, может быть, стоит согласиться выехать с отцом и девочками куда-нибудь за город. Они хотели посмотреть на змеев, Ичиго помнил. Но знал, что не поедут — из-за него.

Его семья тоже почему-то постоянно извинялась перед Ичиго за его слепоту. И отказывала себе в тех праздниках, которые он не может увидеть.

Утром, собираясь в школу, Ичиго дождался Чада, и они пошли вместе. Тот по обыкновению ничего не сказал, но всю дорогу Ичиго чувствовал его настойчивый взгляд.

Заходя в класс, Ичиго чуть не попался — едва успел перепрыгнуть через выставленную ногу Гриммджо. Отвесив ему подзатыльник, Ичиго в полной тишине начал пробираться к своему месту.

И только когда сел, обратил внимание на происходящее.

— Что? — он поворачивал голову, прислушиваясь к звукам в классе.

— Куросаки-кун ударил Джаггерджака-сан, — сообщила Орихиме с совершенно не передаваемым выражением.

— Потому что он дебил и шуточки у него дебильные, — буркнул Ичиго, доставая диктофон. — Вам больше поговорить не о чем?

Что имела в виду Орихиме, Ичиго понял только на следующем занятии. Он ударил Гриммджо. Не видя его. Ладони заныли и налились теплом, как перед тренировкой с синаем.

Поэтому Ичиго даже не удивился, когда у выхода из школы в плечо ткнулся знакомый кулак.

— Наше додзе занято.

Ичиго кивнул.

Дул прохладный ветер, забираясь под свитер, и Ичиго поежился. Когда Гриммджо шагнул со ступеней, Ичиго колебался недолго — просто пошел следом. Гриммджо притормозил, дожидаясь, и они молча зашагали бок о бок.

— Я тебя сегодня ударил.

— Придурок, ты бьешь меня каждые два дня.

— Нет. — Ичиго попытался объяснить: — Не думая ударил. Как обычно.

Получилось на редкость косноязычно, Гриммджо молчал, и Ичиго решил не развивать тему. Пока вдруг Гриммджо не фыркнул.

— Парк.

— И что?

— А там никого, подраться можно.

Ичиго повернул голову, прислушиваясь. Вообще-то, голову поворачивать было не обязательно, лучше от этого он не слышал. Отец говорил, что это психологическое — бессознательное стремление идентифицировать объект. Парк Ичиго помнил — полно места и играют дети. Но сейчас оттуда не раздавалось ни одного голоса.

Почему бы и нет? Ичиго нащупал ногой бордюр и перешагнул его.

— Тогда веди, — сказал он.

Они с Гриммджо брели между клумб, песочниц и детских аттракционов. Ичиго парк помнил плохо, пару лет назад он тут спас малыша от бешеной собаки — вот и все его знания. А Гриммджо, как последняя скотина, о препятствиях не предупреждал, и лишь веселился, когда Ичиго спотыкался то о камень, то об урну, а один раз вообще чуть не обнялся со столбом. Дебил. Гриммджо, конечно.

Незнакомое пустое пространство дезориентировало, и Ичиго вспомнились его первые дни после больницы: вокруг незнакомый черный мир.

— Ну и что встал? — синий голос рассеял наваждение, и Ичиго встряхнулся. Какая, в сущности, разница, где они будут драться? Главное — слушать противника. Он сбросил куртку и сумку, несколько раз подпрыгнул, энергично повращал руками, потянулся и встал, прикрываясь руками и наклонив корпус вперед.

Гриммджо двигался неторопливо и осторожно, от ожидания атаки тянуло под ложечкой, а в крови вскипал азарт.

— Так и будешь ходить вокруг? — облизал губы Ичиго. По этим шагам — невесомым и едва слышным, определять расстояние получалось хреново. Нужно было, чтобы Гриммджо заговорил.

Но засранец молчал, и Ичиго заговорил снова:

— Может, я тебя сегодня слишком сильно ударил? Голова болит?

Короткого выдоха сквозь зубы Ичиго хватило, чтобы атаковать. Он бросился прямо на звук и тут же рванул в сторону, уверенный, что Гриммджо атакует прямым в челюсть. Мимо головы просвистел кулак, и Ичиго, разворачиваясь, врезал локтем Гриммджо по спине.

— Ах ты, засранец, — почти ласково протянул Гриммджо, и Ичиго едва успел поднырнуть под его руку, уходя от атаки. Заломил за спину, и тут же согнулся от боли между ног, когда Гриммджо от души ему врезал в ответ.

Они отпрыгнули друг от друга одновременно и замерли, переводя дыхание. Ичиго казалось, что он слышит, как стучит у Гриммджо сердце.

— Эй, трясешься как лист на ветру. Может, тебя надо кормить почаще? С ложечки, — издевался Гриммджо.

Ичиго показал ему средний палец и, чутко вслушиваясь, сделал вид, что смотрит в одну точку. Гриммджо тем временем тихо, очень тихо перемещался вправо. И его атака по печени чуть не прошла — у Ичиго на миг заложило уши, а в следующий он едва успел поставить блок, закрываясь от атаки.

— И это все, — выдохнул Ичиго, — что ты можешь предложить бедному слепому?

— Да блядь, — прорычал Гриммджо и пошел в атаку — в самую настоящую, как понял Ичиго, поймав корпусом сразу серию ударов.

Теперь Гриммджо не валял дурака, не бил вполсилы, не давал Ичиго сориентироваться. Он просто лупил, пробивая все блоки; атаковал то справа то слева. От напряжения и боли в висках стучала кровь, колени уже дрожали. Один раз Ичиго оступился и с трудом удержался на ногах. А потом вдруг понял, что считает ритм ударов Гриммджо. Один-два — смена руки. Три-четыре — еще одна смена. Пять — передышка.

Ичиго открылся, принимая очередную серию ударов по корпусу, а потом с силой выбросил кулак чуть выше и вперед. Костяшки впечатались в челюсть с глухим звуком, что-то хрустнуло, и Гриммджо с придушенным воплем рухнул на землю и застыл.

— Эй, — Ичиго сделал неуверенный шаг вперед, — ты там что, вырубился, придурок?

Гриммджо пошевелился, и Ичиго почувствовал облегчение — вот же кретин. Присел, нащупывая колено Гриммджо — тот им вяло дернул. Ичиго устроился рядом, скрестив ноги.

— Интересно, где моя одежда? — проговорил он.

Гриммджо зашарил рукой по земле, а через миг в лицо Ичиго прилетела куртка. Ветер стих, но было прохладно. Он набросил куртку на плечи и слушал, как Гриммджо понимается и садится.

Что-то хрустнуло, Гриммджо выругался, а потом сплюнул.

— Ты мне зуб выбил, мудак.

На этот счет Ичиго не испытывал никаких угрызений совести.

— Ты еще поплачь.

— И второй шатается.

— Напиши на меня заявление, — предложил Ичиго.

— Объяснительную придется писать, — вздохнул вдруг Гриммджо.

— Зачем?

— Подрался же, а у меня условный. Вот и отчитываюсь за каждый чих.

— И что пишешь? — заинтересовался Ичиго.

— В последний раз это была дверь.

— Можешь призвать меня в свидетели. Я скажу, что мой одноклассник Гриммджо Джаггерджак снова ударился об дверь. Могу даже сказать, что дважды. Когда с первого раза не понял.

— Повыебывайся еще,— Гриммджо ткнул Ичиго кулаком в бок.

— Если синяка не будет, ничего писать не придется. Слушай, у меня же мазь есть. Отек она точно снимает. Блин, сумка…

— Вот.

На колени Ичиго плюхнулась сумка. Мази еще хватало, несмотря на то, что пользовался Ичиго ею регулярно.

— Давай сюда свою морду.

Ичиго коснулся лица Гриммджо и вдруг подумал, что хочет понять, как он выглядит. Образ того, прошлого Гриммджо был простым слепком из воспоминаний. Тогда Гриммджо запомнился наглостью, буйными цветами и взрывными движениями. К лицу же Ичиго не присматривался.

Он тронул указательным пальцем подбородок, провел по твердой линии челюсти, подушечками погладил щеки, потрогал переносицу. Глаза Гриммджо не закрывал, поэтому Ичиго просто тронул нижнее веко — и вдруг нащупал там короткий шрам, на том самом месте, где был набит цветной татуаж. Если сосредоточиться, то можно даже отыскать выпуклый рельеф татуировки.

Под вторым глазом у Гриммджо оказался еще один такой шрам. Два — вряд ли случайность.

— Увлекался шрамированием?

Гриммджо хмыкнул, и лицо дрогнуло под пальцами, расколовшись ухмылкой.

— Можно и так сказать. Только не я, а мать.

Тон, которым Гриммджо это произнес, заставил замереть. Ичиго молчал, Гриммджо — тоже. И не было никакого желания расспрашивать. Если Гриммджо захочет, то расскажет сам.

— Ее в старшей школе несколько гайдзинов изнасиловали, с американской базы. Ну и родила меня. Не знаю, зачем, ненавидела. Потом у нее окончательно поехала крыша, и она решила, что в моей внешности слишком много европейского. Ну и подправила немного.

Гриммджо опять криво усмехнулся. Ичиго дрожащим пальцем бездумно гладил его по нижнему веку. Палец щекотали густые ресницы. Это, кажется, единственное, что в Гриммджо было мягкого. Во всем остальном он состоял из углов и мышцы, даже волосы были сухие и жесткие.

— А красишь почему?

Плечи Гриммджо приподнялись и опустились.

— А я с детства седой. И с детства жалеют, — он оскалился.

Ичиго это хорошо понимал. Они помолчали, а потом он спохватился — синяк.

Размазывая по лицу Гриммджо скользкую массу, Ичиго проваливался в какую-то ирреальность происходящего. Темнота раздвинулась, и ее заполнили цветные запахи и дрожащие звуки. Гриммджо почти не дышал, а Ичиго вел пальцами по краю припухлости, тщательно накладывая еще один слой мази. В горле пересохло.

— Все, — он откашлялся. — Посмотри название, купи такую же. Надо будет мазать два раза в день.

— Угу. Пошли, поздно.

Гриммджо отодвинулся и встал одним движением. Довольно потянулся и выдохнул. Ичиго слышал, как он ходит по площадке, собирая свои вещи и — Ичиго не поверил своим ушам — что-то мурлычет.

Снова подул цветной ветер.